Юрий Завражный - Рассказы

Врывается в гальюн. Народ немного расступается. Майор с выпученными глазищами дергает первую кабинку. Оттуда: «Занято!» Дергает вторую — эффект аналогичный. Выпучивается еще больше, и его сильно кривит на рожу.

— Ы-ы-ы!!! — он принимает характерную взлетную позу, держась одновременно за холеное пузо и за место, где форсаж.

Кабинки хранят ледяное молчание. Как, впрочем, и зрители, хотя их уже прет вовсю.

— М-м-м!.. — майору с трудом дается непривычное доселе слово «мужики». — У меня ж!.. это!.. клиззззьма!

— Везет, приятель! — это летун из крайней кабинки, завистливо так. — А вот у нас, блин, — наоборот...

И Владлен тоже старательно кряхтит. Высокорафинированный майор беспомощно оглядывается вокруг. А что вокруг — безмятежные рожи с бычками. У него уже булькает. Ну что, ЧТО ДЕЛАТЬ?!?!?!

— Ну вон же раковина, — участливо бросает кто-то.

Нет! НЕ-ЕТ!!! В раковину, в умывальник, при зрителях — как же это? Воспитание не пускает... А куда деваться? Взвыл, еще взвыл... О, САНТА РОЗАЛИЯ!.. страдая... и полез, кряхтя... Тррррррраххх-буллллль!!! — вылетело, забрызгало белоснежный фаянс, зажурчало... ох!.. легко... сполз на кафель сконфуженно... не глядя ни на кого, попку сполоснул, напялил штаны и — бочком, бочком — на выход... народ посторонился вежливо... пли-из!

Вечером к майору в палату жена приволокла пива, портвейна и закуски. Позвонил, наверно.

— Ну, что... это... м-мужики... у меня вот тут колода новая есть... в трыньку играет кто-нить?

— Хоменко! Ну-ка. Зайдите сюда. Почему у вас ЭО не проверено?

— Как это — не проверено?

— Потому что не проверено. Вы его проверяли?

— Я?

— Да.

— Ну, проверял.

— А почему оно не проверено?

— А почему оно — «не проверено»?

— Потому что не проверено! Или вы хотите сказать, что оно проверено?

— Ну... почему ж не проверено...

— Потому что в формуляре написано одно, в графике — другое, а на бирке — третье! Вы его проверяли?

— Так точно.

— Что — «так точно»?

— Проверял.

— Так почему же оно не проверено?

— Как — «не проверено»?

— А что же, по-вашему, оно проверено?

— Так точно...

— Где же оно проверено, если в графике проверок не отмечено, в формуляре конь не валялся, а на бирке — прошлый год! Как вы его проверяли?

— Как положено...

— А как положено?

— Ну...

— Что — «ну»? Где написано, как проверять, знаете?

— Ну... знаю.

— Проверяли?

— Так точно...

— А почему ж оно тогда не проверено?

— Как — «не проверено»?

— Лейтенант Хоменко!!!

— Я.

— Вы ЭО проверяли?

— Я?

— Вы, вы!

— Так точно...

— И что?

— Что?

— Вы три дня там торчали...

— Там?

— ...что вы там делали?!

— Проверял... ЭО... а что?

— А то, что оно не проверено!!!

— Как это — «не проверено»?

— А так это — не проверено! Почему меня комиссия носом... потом раком!

— Товарищ капитан-лейтенант...

— Не надо мне!!! Вы мне скажите, почему!

— Что — «почему»?

— Почему ЭО не проверено!

— Ну почему же так прямо — «не проверено». Я...

— Что — «я»?! «Я, я!»... Головка!.. от торпеды! Вы ЭО проверяли?

— ЭО?

— Ну а что же еще?! Ёш твою двадцать! Проверяли?!!

— Так точно.

— Вы там три дня сидели!

— Так точно.

— В графике исправляли?

— В графике?

— Хоменко!..

— В графике — исправлял.

— Сам знаю! Запись в формуляре сделали?

— В формуляре?

— Вы что, вы меня...

— Сделал...

— А где она, эта запись?! Где?! Нет записи — значит, не проверено! На бирке...

— А что — «на бирке»?

— На бирке, ёш твою медь! Прошлый год!! И комиссия!.. раком!.. меня!.. «не про-ве-ре-но»!

— Не, ну почему ж так сразу — «не проверено»...

— По кочану, мля!!! Хоменко, вы что, издеваетесь?!

— (изумленно) Я??

— (истерично) Вы!! Вы!!!

— Над кем?

— Надо мной!

— Никак нет.

— (из последних сил) Тогда доложите мне: как; вы; проверяли; ЭО.

— У меня все ЭО проверено...

— Молчать!!! Я вас не спрашиваю, проверено или не проверено, я вас спрашиваю — вы его проверяли?!!

— Кого?

— ЭО!!!

— Так точно...

— А бирка?!! Бирка???!!!

— А что — «бирка»?

— А то!!! На бирке нет, в формуляре нет, пломба на ящике с прошлого года висит! Значит — что? — не проверяли!!!

— Никак нет.

— Что — «никак нет»?! Не проверяли?

— Никак нет. Проверял.

— А почему ж оно не проверено?!!

— Кто?

— Не «кто», а «что»!

— Что?

— ЭО!!!!!!!! Э!!! О!!!

— А что — «ЭО»?

— ЭО — НЕ ПРОВЕРЕНО-О-0!!!

— Как — «не проверено»?

— А-а-а, бляяяяяя!!!

Пухлая папка с формулярами полетела в голову лейтенанта Хоменко. Мимо...

У него было прозвище «Хомус», что, по-видимому, означает — «хомо сапиенс».

— Да-а... Были времена.

— Ну...

Мы налили по стопочке — «по пять капель» — и врезали за те самые времена. За Бечевинку — забытый всеми богами гарнизон на самом краешке Камчатки. Немногие выдерживали там больше пяти-семи лет службы.

Саша сейчас командир береговой части — немногочисленной в смысле количества личного состава, а потому достаточно спокойной в смысле службы. Я у него инженером АСУ — уже гражданский, глубоко цивильный человек, лишь где-то в самой глубине души оставшийся флотским офицером, и кортик дома на стенке висит. Саша служил на лодке — проект 877, «Варшавянка», третий корпус. Я в то время сидел на берегу и занимался головными частями торпед. Где-то мы пересекались по службе, но чаще — в поселке. А вот сейчас видим друг друга почти каждый день, и все равно у нас всегда находятся общие темы.

Например, сама Бечевинка.

— Давай, за Бечевинку. — Саша сейчас практически не пьет. Я — другое дело. Но... есть вещи, говоря о которых, нужно иметь в руке стограммовый стопарь.

Бечевинку выдумал один из наших бывших Главкомов, адмирал Горшков, когда ему надо было написать дипломную работу в самой-самой военной Академии. Вот он взял и обосновал возможность создания в нашей тьмутаракани базы дизельных торпедных подводных лодок со всей положенной инфраструктурой. А став Главкомом, начал последовательно воплощать свою бредовую идею в жизнь, и некому было дать «стоп машине»... Бухта Финвал отгорожена от океана широкой песчаной косой, а потому в ней прорыли узенький канал, который приходилось раз в год выкапывать заново, ибо его элементарно замывало волнами. Несколько раз лодки втыкались в края канала, и один раз — Сашина, он как раз стоял вахтенным офицером. Чтобы запереть всю бравую 182-ю отдельную бригаду в бухте, хватило бы одного сопливого диверсанта с зарядом малой мощности. Дороги в гарнизон не было — только пять часов морем. Или на вертолете. Был такой анекдот — лейтенанту-новичку вертолетчики сказали прыгать к новому месту службы с двухсот метров: «Извини, братан! Ниже не можем — обратно запрыгивать начнут!..» Но было грех жаловаться — через бухту торчал на сопочке зенитно-ракетный дивизион, так вот они по сравнению с нами — как мы и Париж. Они и пресную воду добывали, растапливая снег, и ягоду военные жены собирали с «калашом» за спиной — медведей вокруг навалом. Патроны — россыпью, а по праздникам они иногда спускались к нам, и мы почти привыкли к резиновым сапогам, дополняющим велюровые и шифоновые платья ракетчиц...

— ...торчали мы как-то у пирса в Петропавловске, в Завойко, чего-то уж не помню чего. Командира нет, за него старпом. Оба штурманца влетели в комендатуру по пьяни — в кабаке нажрались, начали требовать у гардеробщика несуществующую куртку, а на фразу: «Да вы же пьяные!» поклялись смертной клятвой, что сейчас пойдут в комендатуру и там будет четко зафиксировано, что они трезвы... ну и сели оба в одну камеру. А тут командир получает с берега — выйти на рейд и встать там на якорь. Командир — это в смысле старпом. А как вставать на якорь без штурманов? Петропавловск — порт оживленный, сам знаешь...

— А дальше? — бардак на флоте меня давно не удивляет, просто хочется послушать еще одну историю.

— Дальше? Дальше старпом плюнул и дал «аврал». А поди похерь приказ верхнего оперативного! Выползли... покрутились, плюхнули якорь... а еще через три часа заявляется на катере наш комбриг Пивненко (как же, помню!) и кричит — все, сниматься, идем в Бечевинку! Начали тащить якорь, ход дали — фигня какая-то, крутимся на одном месте, будто рули погнуты... ну, с рулями у нас и в самом деле заморочка была, — Саша улыбается, — но не настолько же! И якорь не идет — зацепились за что-то. Там же, сам знаешь, на дне свалка натуральная, все что хочешь. Пивень на мостике орет, старпом голову втянул, штурманцы на киче дрыхнут, боцман руками разводит, а лодка крутится на пятаке... дернулись посильнее — вроде якорь пошел, ход сбросили, старпом говорит боцману — иди, мол, послушай. Якорь знаешь на лодке? Он же ниже ватерлинии, его не видать, и с одной стороны у него такая лепешка, которая его в клюзе прикрывает для обтекаемости. Боцман пошел, послушал — кричит, воткнулся, да не совсем. Блин!.. Дали стоп, завели под якорь конец с кошкой, вытащили — мама... кабель, причем, не силовой, а с кучей жил, ясное дело, связь через бухту... Пивень-комбриг оглянулся воровато и орет: «Руби его на хрен, и линяем, нас тут не было!» Рубанули — и домой, в Бечеву... А через десять лет сижу я за столом со своим однокашником, он связист в штабе, вспоминаем всякое, ну я рассказал эту историю, а он: «Ёшь твою в бубен! А мы, как придурки, неделю потом этот кабель восстанавливали и негодяев искали!..»