Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 46. Александр Иванов - Александр Александрович Иванов

Я сейчас оставляю в стороне то немаловажное обстоятельство, что позиция В. Бушина по отношению к роману Окуджавы весьма нечистоплотна. (Вся вторая половина статьи представляет собой грязный политический донос.) Ваша литературная позиция всегда благородна. Но, к сожалению, сути дела это не меняет. Ополчаясь на очередной графоманский перл, выдергивая из контекста стихотворения строку или полустрочие и сочиняя по этому поводу «пародию». Вы не обнажаете художественную несостоятельность пародируемого поэта, потому что Вашим методом можно сочинить пародию на кого угодно! Даже на Пушкина! Об этом я подробно говорил в своей статье. Кстати, я пытался в ней наглядно продемонстрировать суть Вашего метода и даже спародировать его. Бдительная редакция мне эту пародию на Вас вычеркнула. (Вероятно, боясь обидеть Пушкина.) Привожу это вычеркнутое место:

«Пользуясь методом А. Иванова, написать пародию на Пушкина ничего не стоит.

Она выглядела бы примерно так:

Твоих ночей

Люблю тебя, Петра творенье…

Твоих задумчивых ночей…

Порывом пылких ласк и язвою лобзаний

Она торопит миг последних содроганий.

А. Пушкин

и т. д.»

Сплошь и рядом Вы действуете именно таким образом. Придравшись, скажем, к тому, что какой-то поэт употребил архаическое «облак» вместо употребительного в современном языке «облако», Вы построили на этом свою «пародию». Поэт и впрямь плохой, никудышный. Но беда в том, что ВЫ ЭТОГО СВОЕЙ ПАРОДИЕЙ НИКАК НЕ ДОКАЗАЛИ. Ведь и хороший поэт, склонный к архаике, мог употребить такой оборот. (Вот, скажем, у Булата: «На твои упадает плеча» — «упадает» вместо «падает», «плеча» вместо «плечи». А строчка прекрасная!)

Ваш иронический выпад против Ряшенцева остроумен и прелестен. Но он не дает никакого

Бенедикт Серное представления о том, хороший поэт Ряшенцев или плохой, поэт он или графоман. Перепутать длину окружности с площадью крута мог бы даже гениальный поэт. Вот, скажем, у Лермонтова львица оказалась обладательницей гривы, в то время как грива бывает только у льва. А какую «пародию» могли бы Вы сочинить по поводу знаменитых лермонтовских строк: «Из пламя и света рожденное слово». Грамматически правильно было бы: «из пламени и света». Но стихи гениальные, несмотря на неправильность. Даже, может быть, благодаря этой грамматической неправильности. Лермонтову ничего не стоило исправить этот мелкий «огрех». Но он не стал этого делать, потому что вышло бы грамматически безупречно, а поэтически — бледнее, анемичнее: не так страстно, не так мощно.

Я не стал бы говорить обо всем этом так подробно, если бы не знал, что Вы умеете точно, а иногда даже и весьма тонко пародировать самую художественную ткань. Показательны в этом смысле не только некоторые поэтические Ваши пародии, но и прозаические (скажем, пародия на Трифонова). Но, к сожалению. Вы почти полностью оставили этот единственно плодотворный путь ради другого — неизмеримо более легкого, но куда менее плодотворного.

Помимо всего прочего. Ваши «подопечные» в массе своей просто не стоят того, чтобы тратить на них три, а то и четыре строфы. Сплошь и рядом тут довольно одного меткого четверостишия.

Вот, собственно, все, что я хотел Вам сказать.

На Вашем месте я бы постарался разнообразить «виды оружия». Чаще обращался к эпиграмме, стихотворному фельетону, другим сатирическим жанрам. Но это уж, как говорится, дело хозяйское.

Всего Вам доброго.

Ваш

Б. Сарнов

10.11.85 г.

Дорогой Бенедикт Михайлович!

Внимательнейшим образом дважды прочитал Ваше письмо. И опять-таки, хоть убейте, во многом соГласен!

Видите ли, любой художник вне зависимости от природной одаренности, приступая к работе над произведением любого жанра, твердо намерен написать замечательно, в худшем случае — очень хорошо. Никто не садится за стол писать плохо. И однако же, в большинстве случаев именно так и происходит. Почему? Да просто потому, что талант — величайшая редкость. А на свой счет я никогда особенно не обольщался. Хотя какая-то (небольшая) часть написанного мной кажется мне удавшейся (в пределах отпущенных мне возможностей, конечно).

Бушинская пакостная статья мне памятна. Еще бы! Такое не часто встретишь.

За пресловутый «облак» меня матом ругал еще Ярослав Смеляков. Это — пустячок, тот случай, когда «ради красного словца…» и т. д. А право на существование все же имеет.

На Старшинова я обиделся литературно, а не лично. Мне кажется, есть разница. Вы, вероятно, читали критику в мой адрес в журнале «Журналист» № 7 за этот год (стр. 48). Там много говорится о Вас. И как ни печально — Вы там рука об руку с… Старшиновым. Ваша серьезная работа приравнена к выпаду Н.К. Думаю, что Вас это не радует. Не считаю нужным не здороваться с Колей. Куняев — дело другое. Не здороваюсь.

Конечно, я понимаю, что пародия, вытекающая из эпиграфа, — второго сорта. (Хотя, согласитесь, бывают исключения: у Архангельского блистательная «Магдалиниада» на Жарова с эпиграфом; а как же — повод-то, стихи-то — барахло, а пародия — отличная!)

Мне очень хотелось издать когда-нибудь отдельно лучшие безэпиграфные пародии, причем немного, штук 30. Один лист. Но издавать пока никто не хочет.

Но — и это главное, что я хочу Вам сказать, — пишу как могу, как получается. Если Вы думаете, что не ищу, не пытаюсь, не бьюсь, то ошибаетесь. Хотя какая-то эксплуатация найденных приемов налицо; увы! А вот выходить из границ двух жанров — пародии в стихах и прозе и эпиграммы, может быть пока, — не тянет. Вы же, будучи известным и авторитетным критиком, не пишете басни и не кропаете киносценарии…

Полагаю, что в наше время человек может чего-либо добиться только на узком участке. Век Ломоносовых миновал. Гений не сумеет. А этого я в себе не подозреваю.

И еще одно, что, возможно, заставит Вас усмехнуться. Вторая грань моей работы — эстрада, концертная деятельность. Я выступаю практически столько же, сколько пишу, — 23 года. («Вокруг смеха» не считаю, это нечто особое, развлекательный телеширпотреб, строжайший многоступенчатый контроль, так и надо расценивать, хотя многим нравится.) Выступать доводилось везде — от Дворцов спорта до крохотных клубов. И везде получаю удовлетворение — люди радуются. А на фоне нашего тусклого, убогого существования доставлять людям радость, вызывать улыбку, смех — значит, приносить пользу.

Я искренне люблю пародию, и, если моя деятельность объективно наносит вред жанру, очень жаль… Но так