Мартти Ларни - Прекрасная свинарка

Четвертого марта 1947 года я вылетела самолетом в Нью-Йорк, откуда незамедлительно продолжала свой путь в Южную Америку, в государство К. Я снова выступала в качестве неофициального представителя Финляндии. Нет, я ни в коей мере не представляла правительство или какие-либо политические группировки. Я была посланницей капитала, который не характеризуется никаким цветом, если не считать прилагательного «черный», каковое часто связывается со словом «капитал» и, таким образом, является его фигуральным определением. Не знаю, почему в народном языке деньги представляются черными, хотя в действительности они обычно играют всеми цветами радуги. Роскошно издаваемые журналы писали, что бывшие короли Европы, а также египетский Фарук пьют исключительно цветные коктейли и носят цветные защитные очки. Кстати, черный цвет всегда напоминал мне о делах, поскольку наше объединение все еще вырабатывало типографскую краску и кровельный толь.

Надеясь хоть временно оторваться от будничных забот, я попыталась усвоить современное учение, согласно которому цветов вообще не существует. Различаемые нами цвета — это только лживая видимость и политическая пропаганда. Ощущение цвета является лишь результатом какого-то неизвестного процесса, порождающего в нашем мозгу яркие зрительные образы. Действительно, какой-то особый фактор должен действовать в мозгу мужчины, заставляя его видеть небо необычайно синим, лес — сказочно зеленым, а женские губы — маняще алыми (в то время, когда бедняга болен любовным недугом); и, вероятно, должна также существовать какая-то причина для того, чтобы женщина со своей стороны видела все вокруг уныло-серым или мрачно-черным, когда ей приходится ухаживать за такого рода трудным больным.

Итак, ощущение цвета — это всего лишь обман. И вот, сама страдая таким ложным цветовым ощущением, я приехала в Латинскую Америку рассказывать местным владельцам кофейных плантаций о том, что в лесах Финляндии растет «зеленое золото».

В нашей стране издано и продолжает издаваться бесчисленное количество иллюстрированных журналов и записок путешественников, в которых рассказывается о странах и народах Южной Америки. Нельзя осуждать людей за их любовь к экзотике, но все же я оставляю описания природы специалистам этого дела. Таким образом, я избегну их вполне человеческой, профессиональной зависти и буду говорить только о делах коммерческих, до изображения которых могут унизиться лишь очень редкие поэты.

Итак, целью моей было наладить продажу лесоматериалов и изделий из дерева в эту страну, известную разведением кофе, вооруженными путчами и католической, монотеистической верой в римского папу. Большинство местных жителей днем соблюдали сиесту, вечером играли на гитарах, а к ночи собирались в церковь на мессу и раздачу милостыни. Они производили впечатление счастливых людей и говорили о небесах так, будто они там побывали. Весьма счастливым и беззаботным человеком показался мне и наш почетный вице-консул, на визитной карточке которого я прочла следующее:

«Доктор дон Хуан Иисус Мария Гонсало де Саец и Альканьесес».

Я не знала, доктором каких наук он являлся, но сразу подумала, что едва ли он доктор медицины, ибо тогда, хотя бы из жалости к больным, ему следовало бы сократить свое имя по крайней мере наполовину. Это был мужчина средних лет и, конечно, черноволосый, немного ниже меня, но более грузный. От его волос и усов исходил сладкий запах фиксатуара, а изо рта разило ромом. Он встретил меня в аэропорту на своем новехоньком «кадиллаке» (чем более отсталая страна, замечу кстати, тем новее автомобили у должностных лиц), поцеловал мне руку, влюбился в мои глаза, волосы, фигуру (моя чековая книжка оставалась по-прежнему у меня в сумочке), а заодно и в Финляндию. После этого он позаботился о моем багаже, доставил меня в отель и распростился очень галантно, пообещав вернуться через час, чтобы показать мне свой дом и познакомить с домочадцами.

— Сеньора! Моя семья будет в восторге от вас. Я получил из Финляндии несколько писем, которые вас необычайно лестно рекомендуют. Последнее письмо пришло вчера от посла нашей страны. Как поживает ваш почтенный супруг?

— Он умер. Первый. А второй…

— Иисус Мария!

Я подумала, что он называет мне свое имя, причем сокращенно — для более близкого знакомства, и ответила:

— Минна!

Маленькое недоразумение, которое может произойти даже со знающим языки, не выбило грациозного дона Хуана из его колеи. Еще раз поцеловав мне руку, он оставил меня на попечение отеля, где имелись следующие удобства: вода, холодная зимой и теплая летом; постель такая широкая, что на ней могли спать пять взрослых и восемь детей, гитара, ночная ваза, украшенная ручной художественной росписью, и электрический вентилятор.

Аккуратный человек напрасно тратит свое драгоценное время, ожидая тех, кто опаздывает. В этом я могла убедиться с первого же дня, так как доктор дон Хуан Иисус Мария Гонсало и т.д. пришел не через час и не через два, а через восемь часов — незадолго до полуночи. Потом мне стало ясно, насколько это был бдительный консул. Представьте: он был способен на всенощные бдения за бутылкой рома, тогда как днем он, естественно, соблюдал сиесту. Впрочем, я, конечно, не имела права критиковать обычаи его страны. Я пришла в восторг от его роскошного дворца и от его семьи, состоявшей из шести взрослых женщин. Я и по сей день не знаю точно, которая же из этих прелестных креолок была его жена, так как он целовал и ласкал их всех поочередно, рассыпая нежные слова в таком изобилии, как пьяный — ругательства.

После исключительно вкусного и прекрасно сервированного полуночного обеда мы уединились в саду и приступили к переговорам. Мой гостеприимный хозяин еще несколько недель назад получил образцы товаров и познакомился с ними.

— Сеньора, — сказал он с изящным поклоном, — в нынешние времена международная торговля — это меновая торговля: мы покупаем у тех, кто покупает у нас.

— А мы продаем тем, кто продает нам, — скромно ответила я.

— Отлично, сеньора! Мы готовы продавать вашей стране кофе, какао, шерсть ламы, удобрения и драгоценные породы дерева. Сеньора, у вас очаровательное ожерелье и великолепная прическа!

— Благодарю вас! Финляндия со своей стороны готова продавать все, что только мыслимо делать из дерева.

— Мне это известно. Но для нас немыслимо покупать все. Фанеру в наших краях немедленно пожирают термиты, а спрос на бумагу здесь ничтожен. Сеньора, у вас изумительно пышная грудь.

— Я это знаю! И это подтверждают многие, — ответила я с достоинством.

— К тому же вы прекрасно говорите по-испански.

Я вновь перевела разговор на деловую тему, хотя отлично помнила старое житейское правило: не мешай женатому человеку говорить комплименты чужой женщине, ибо своей жене он все равно не станет их расточать.

Первое деловое совещание не дало никаких результатов. Мы продолжили переговоры следующей ночью, и доктор дон Хуан… де Саец и Альканьесес объявил мне, что он еще с вечера имел важные контакты с ведущими представителями делового мира, с торгово-политическим отделом министерства иностранных дел и с главой государства. Все они, оказывается, весьма горячо заинтересовались, но не финским «зеленым золотом» и не изделиями из него… а мной лично. Было настолько необычно, что в страну, где «мужчины еще оставались мужчинами, а женщины были только женщинами», вдруг приехала женщина ради оживления торговли. О, какое огромное поле деятельности откроется миссис Терннэкк, когда «Society for Stupidity of Men» развернет свою деятельность в международном масштабе!

Почетный вице-консул Финляндии осветил мне обстановку вполне убедительно: бумага здесь не требовалась совершенно. Я предложила, чтобы книгоиздатели его страны начали выпускать запретную литературу, тогда потребление бумаги наверняка достигнет рекордных цифр. Я назвала, между прочим, катехизис Лютера и некоторые произведения Вольтера. Маркса и Ленина я не упоминала по политическим соображениям, а Мюкль был тогда еще не известен даже в собственной стране. Но честный доктор только пожал плечами и сказал:

— Безнадежное дело, любезная сеньора! Я не сомневаюсь, что выпуск запрещенной литературы мог бы значительно повысить в народе интерес к чтению, но нашему народу еще не хватает умения читать. В столице у нас шестьсот тысяч жителей, но лишь четвертая часть из них умеет читать и писать. А индейцам, живущим в джунглях, грамотность вовсе не нужна.

Таким образом, неграмотность делала ненужным издание газет и книг; туалетной бумагой пользовалась только высшая знать; промокательная бумага не требовалась, поскольку в сухом и жарком климате чернила высыхали еще в бутылках; что же касается драгоценной бумаги для денежных знаков, то ее заказывали в Соединенных Штатах, где вся жизнь нации приносится в жертву деланию денег.