Марк Твен - Том 7. Американский претендент.Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон.

— Видите ли, я… по… по правде говоря, я не вполне понимаю. Вы хотите сказать, что поскольку духи навсегда переселяются на землю, а не появляются лишь на краткий миг, это позволяет брать дороже за вход на спектакль…

— Какой спектакль? Ты с ума сошел! Слушай и вбери в легкие побольше воздуха, чтобы не задохнуться. Через три дня я закончу разработку моего метода, и тогда у всех глаза на лоб полезут при виде тех чудес, которые я покажу. Вашингтон, через три дня — ну самое большее через десять — ты увидишь, как я буду вызывать мертвецов любого века и они будут вставать из могил и ходить по земле. Да что ходить! Они будут жить на ней и никогда больше не умрут. И ходить они будут на мускулистых, упругих ногах, совсем как в былые дни.

— Ну, знаете ли, полковник, от этого и в самом деле можно задохнуться.

— Теперь-то ты понимаешь, какими тут деньгами пахнет?

— Я… дело в том, что я… не вполне убежден, что понимаю.

— Великий боже! Ну так слушай. Я ведь буду монополистом, и все эти духи будут принадлежать мне, не так ли? Скажем, в городе Нью-Йорке имеется две тысячи полисменов. Каждый из них получает четыре доллара в день. Я поставлю на их место моих покойников и возьму за это в два раза дешевле.

— Потрясающе! Мне бы это никогда не пришло в голову. Че-ты-ре тысячи долларов в день! Вот теперь я начинаю понимать! А от покойников-полисменов будет толк?

— До сих-то пор ведь был!

— Ну, если так посмотреть на дело…

— Смотри как хочешь. Все равно вынужден будешь признать, что моих молодцов не сравнишь с живыми: ведь они не едят и не пьют, — им это просто не нужно; они не будут вымогать взятки в игорных притонах и тайных кабачках, не будут водить амуры с судомойками; а банды хулиганов, что подстерегают их в пустынных закоулках и, пользуясь случаем, трусливо убивают из пистолета или ударом ножа в спину, теперь будут получать от этого лишь минутное удовлетворение, ибо в худшем случае смогут испортить разве что форму.

— Конечно, полковник, если вы можете поставлять полисменов, тогда…

— Безусловно! Я могу поставлять товар любого ассортимента. Возьмем к примеру армию: сейчас в ней двадцать пять тысяч человек; содержание ее обходится в двадцать два миллиона в год. Я подниму из могил римлян, я возвращу к жизни греков; за десять миллионов в год я поставлю правительству десять тысяч ветеранов, отобранных из победоносных легионов всех веков, — солдат, которые год за годом будут преследовать индейцев на материализованных лошадях и не будут стоить правительству ни цента, ибо их не надо ни кормить, ни лечить. Сейчас Европа тратит на содержание своих армий два миллиарда в год, а я поставлю солдат для этих армий за один миллиард. Я извлеку из могил опытных государственных деятелей всех веков и народов и поставлю нашей стране такой конгресс, который будет хоть что-то смыслить, а этого ни разу не случалось со времени провозглашения Декларации независимости и не случится, пока этих живых мертвецов не заменят настоящими. Я посажу на троны Европы лучшие умы, правителей самых высоких моральных качеств, каких только можно найти в королевских усыпальницах всех веков, — где, впрочем, в этом смысле не очень-то развернешься, — и распоряжусь по-честному всеми доходами и суммами, причитающимися по цивильному листу, взяв себе лишь половину…

— Полковник, если даже половина из этого сбудется, то ведь вас ждут миллионы… миллионы!

— Миллиарды… не миллионы, а миллиарды, вот что ты должен сказать! Больше того: это вопрос такого близкого будущего, такого неотвратимого, такого реального, что, если бы ко мне явился сейчас человек и сказал: «Полковник, я немного поиздержался, не могли бы вы одолжить мне миллиарда два долларов на…» Войдите!

Последнее было произнесено в ответ на стук в дверь. В комнату влетел мужчина энергического вида, с пухлой папкой в руке, и, выхватив из нее листок, вручил полковнику.

— Семнадцатое и последнее предупреждение, — объявил он. — На сей раз вы их заплатите, эти три доллара и сорок центов, полковник Малберри Селлерс.

Полковник похлопал себя по одному карману, по другому, пощупал здесь, пощупал там.

— Куда это я девал бумажник? — бормотал он. — Минуточку… м-м-м… здесь его нет, тут тоже… О, я, должно быть, оставил его на кухне; сейчас сбегаю и…

— Нет, не сбегаете и вообще никуда с этого места не сойдете. А денежки на сей раз выложите все до последнего цента.

Вашингтон, по наивности, вызвался сбегать и поискать бумажник. Когда он вышел, полковник сказал:

— Дело в том, что мне снова придется просить вас об отсрочке, Саггс: видите ли, денежный перевод, которого я жду…

— К черту денежные переводы! Эта штука навязла у меня в зубах и больше вам не поможет. Раскошеливайтесь!

Полковник в отчаянии обозрел комнату. Внезапно лицо его просветлело, он подбежал к стене и принялся носовым платком смахивать пыль с одной особенно ужасной олеографии. Затем он осторожно снял ее с гвоздя и, отвернувшись, протянул пришельцу.

— Возьмите, — сказал он, — но только чтобы я не видел, как вы будете уносить ее. Это у меня последний подлинный Рембрандт, который…

— Хорошенький, черт побери, Рембрандт! Это же олеография!

— Не говорите так, умоляю вас. Это единственный действительно гениальный подлинник, единственный божественный образец творений той могучей школы живописи, что…

— Нечего сказать, живопись! Да такой омерзительнейшей вещи мне еще никогда…

Но полковник уже протягивал ему очередное страшилище, заботливо стирая с него по пути пыль.

— Возьмите и эту… жемчужину моей коллекции… единственного подлинного Фра-Анджелико, который…

— Какая-то размалеванная печенка! Ладно уж, давайте. Ну и денек же выдался сегодня! Люди подумают, что я ограбил негритянскую цирульню.

Дверь уже с грохотом захлопнулась за ним, а полковник все еще обеспокоенно кричал вслед:

— Только, пожалуйста, накройте их чем-нибудь, а то они испортятся от сырости. У Фра-Анджелико… такие нежные тона.

Но Саггса уже и след простыл.

Тут появился Вашингтон и сообщил, что обыскал всю кухню, — искал он, искала миссис Селлерс, искали слуги, но все напрасно. Вот если бы удалось ему обнаружить одного человека, добавил он, не надо было бы и бумажник этот разыскивать. Полковник сразу заинтересовался:

— Какого человека?

— Его зовут у нас Однорукий Пит, у нас — это в Становище Чероки. Он ограбил банк в Талекуа.

— А в Талекуа есть банки?

— Да… один банк, во всяком случае, есть. И подозревают, что ограбил его Пит. Так или иначе, тот, кто это совершил, унес оттуда больше двадцати тысяч долларов. За его поимку обещано пять тысяч. Так вот, я, по-моему, видел этого человека, когда ехал на Восток.

— Не может быть!

— Во всяком случае, когда я сел в поезд, я увидел человека, который точно отвечал описанию, судя по одежде и по тому, что у него нет руки.

— Так почему же ты его не задержал и не потребовал награды?

— Не мог. Для этого нужен ордер на арест. Но я решил не упускать его из виду и сдать властям при первом удобном случае.

— Ну и что же?

— Ну а он ночью сошел где-то с поезда.

— Вот обида! Экая жалость!

— Собственно, жалеть-то особенно нечего.

— Почему?

— Да потому, что он приехал в Балтимору на одном поезде со мной, хотя я слишком поздно узнал об этом. Я увидел, как он направлялся к выходу с дорожной сумкой в руке, в ту минуту, когда поезд уже отошел от платформы.

— Не важно. Все равно мы его сцапаем. Давай разработаем план.

— Пошлем описание его примет в балтиморскую полицию?

— Что ты! Никоим образом. Или ты хочешь, чтобы балтиморская полиция получила награду?

— Что же нам в таком случае делать?

Полковник призадумался.

— Сейчас скажу… Пошлем в балтиморскую газету «Солнце» объявление. Скажем, такое: «Объявление. Дайте знать о себе, Пит…» Постой! Какой, ты сказал, у него нет руки?

— Правой.

— Прекрасно. Тогда вот так: «Объявление. Дайте знать о себе, Пит, нацарапайте несколько слов хоть левой рукой. Адрес: Вашингтон. Главный почтамт. До востребования Икс Игрек Зет. ВЫ ЗНАЕТЕ — КТО». Ну вот, так мы его и поймаем.

— Но ведь он же не будет знать, кто ему написал!

— Разумеется; но захочет узнать.

— Ну конечно, и как я сам об этом раньше не подумал! А вы вот додумались!

— Я просто знаю силу человеческого любопытства. Это большая сила, очень большая.

— Я сейчас же пойду к себе, напишу текст, вложу в конверт доллар и велю, чтобы в газете напечатали наше объявление столько раз, на сколько хватит этой суммы.

Томительный день подходил к концу. После обеда два друга весь вечер долго и взволнованно обсуждали, что делать с пятью тысячами долларов, которые они получат в награду, когда найдут Однорукого Пита, схватят его, докажут, что он и есть тот человек, которого разыскивают, отдадут преступника в руки властей и отправят его в Талекуа, на индейскую территорию. Но было столько головокружительнейших возможностей истратить деньги, что они никак не могли ни на чем остановиться, а если и останавливались, то ненадолго. Наконец миссис Селлерс все это страшно надоело, и она сказала: