Леонид Ленч - Тернистый путь

Бывшие партнеры помолчали, с некоторым внутренним напряжением рассматривая друг друга. Наконец Подстаканников выдавил из себя:

— Как с шахматами? Играешь… те?

Оловянников усмехнулся снисходительно, но тут

зазвонил телефон, Оловянников снял трубку и сказал свое «алло», так, как Подстаканников никогда бы не сумел его произнести. Небрежно и вместе с тем величественно, негромко, но и не тихо, не угодливо, но и не сухо. Сказав «алло» и услышав ответ, Оловянников вдруг радостно оживился:

— Всегда готов!.. Только надо позвонить, чтобы егеря нам дали — Тимофея… как его?.. Кудлаченко.

Толковый мужик!.. Вы позвоните им, ладно?.. А я позабочусь о боеприпасах… Да нет, хватит, я. думаю, двух бутылок!.. Договорились, жду ваших позывных завтра.

Он положил трубку и сказал Подстаканникову:

— Какие уж тут, милый мой, могут быть шахматы… Дохнуть, как видишь… те, некогда!

Подстаканников быстро оторвал половинку зада от мягкого кресла и стал прощаться, Оловянников его не задерживал…

Прошло… нет, собственно говоря, прошла целая жизнь. Подстаканников прожил ее честно и, в общем, достойно — грех жаловаться, хотя большой карьеры так и не сделал.

Об Оловянникове ничего не было слышно.

В связи с уходом на пенсию Подстаканникова его учреждение поднесло ему месячную бесплатную путевку в санаторий не самого высшего разбора, но и не в рядовой.

В первый же вечер своего пребывания там Подстаканников с шахматной доской под мышкой вышел в парк в поисках такого же, как он, любителя-партнера. Его окликнул сидевший на скамейке под кипарисом седой мужчина в белой кепочке.

— Подстаканников, Степа, неужели это ты?..

Степан Иванович остановился, пригляделся. Да, это был Оловянников — своею собственной персоной! Посидели, поговорили — все вспомнили и обо всем повздыхали.

Оловянников сказал:

— А помнишь, Степа, как мы в шахматы с тобой резались в редакции, у меня в кабинете, за закрытой дверью?

— Конечно, помню, Ваня! Хочешь — давай сразимся. Дашь фору, как раньше давал? Хотя бы слона.

— Дам. Расставляй фигуры!

Подстаканников расставил фигуры, и… через четыре хода Оловянников получил киндер-мат.

Стали играть вторую партию уже без форы, и Оловянников снова ее проиграл — на этот раз на двенадцатом ходу.

Проиграли и пошли вместе на вечерний кефиропой.

Когда пролетел срок путевки Оловянникова, он сказал Подстаканникову, прощаясь с ним:

— Надо нам продолжить наши баталии. Ты где живешь… в городе?

Подстаканников назвал свою улицу.

— Мы же с тобой почти соседи, — обрадовался Оловянников, — теперь остается только решить проблему места встреч. Можно было бы у меня, но жена… в общем, «наши жены — ружья заряжены!»… Ты меня понимаешь, Степа.

— Понимаю, Ваня, тем более что моя — это даже не ружье, а ракетная установка дальнего действия. Вот что, Ваня… скверик знаешь возле нашей троллейбусной остановки? Уютный такой скверик, и скамейки всегда есть свободные.

— Знаю, конечно!

— Там и будем встречаться. Позвонишь, я доску в охапку — и туда!..

— Прекрасно!..

И они стали встречаться в скверике подле троллейбусной остановки раза три в неделю, а то и чаще. Играли, в общем, на равных: если сегодня Оловянников поставит Подстаканникову киндер-мат, то — будьте уверены — завтра Подстаканников ответит Оловян-никову таким же киндер-матом.

А жизнь… Она тем временем продолжается!..

Итак — существует ли у нас сатира как таковая? Ответить на этот риторический вопрос односложно трудно, даже невозможно по той простой причине, что сатира бывает разная.

Если взять русскую классическую сатиру в ее историческом, как говорится, разрезе, то у нас есть сатира, связанная с добродушно-едким юмором — достаточно, думается, назвать Фонвизина с его неувядаемым «Недорослем».

Есть сатира обличительно-негодующей патетической тональности — сатира Грибоедова с бессмертными монологами Чацкого в «Горе от ума».

Есть пушкинская сатира, лаконичная, но блистательная по меткости и выразительности! Достаточно вспомнить хотя бы четверостишную эпиграмму Пушкина на Карамзина.

Есть великий Гоголь с его великим «Ревизором» и великими «Мертвыми душами». Тут уместно, пожалуй, вспомнить, как отозвался Николай I Романов о «Ревизоре» после первого представления комедии Гоголя, им увиденного:

— Всем досталось, а мне больше всех!

Есть Салтыков-Щедрин, сатирические сказки которого (не говоря уже о романах) пленяют читателей не только своей обличительной смелостью, но и прелестным юмором.

Есть Чехов, в юморе которого часто звучали сатирические ноты.

Есть сатириконцы: Аверченко, Тэффи, Бухов.

И наконец, если брать современность, то есть М. Булгаков, Г. Троепольский и М. Зощенко.

В чем сатирическая сила Зощенко? Мне думается, в том, что он первый у н. ас применил в сатире прием «двойного Нельсона», когда сатирическому осмеянию подвергаются не только герои его новелл — личности малопочтенные, но и рассказчик, выдуманный Зощенко, личность тоже малопочтенная и тоже персонаж зощен-ковской сатиры. Этим приемом Зощенко расширяет ее объемы и ее специальные масштабы.

Из периферийных авторов, которых я читал, я бы назвал А. Треера из Новосибирска и В. Кадяева из Одессы, несомненно интересных и даровитых сатириков.

Итак — существует ли у нас всё-таки сатира? Да, существует — ведь я не назвал еще главного поставщика сатиры на книжный рынок — журнал «Крокодил», популярный сатирический журнал — долгожитель, в числе главных редакторов которого были такой талантливый беллетрист, как Е. Дубровин, такой блистательный «писатель в газете», как фельетонист «Правды» М. Кольцов, такие популярные фельетонисты, как Г. Рыклин и М. Семенов.

Я понимаю, что я не все сказал о советской сатире, совсем не касался сатирической поэзии и драматургии, да и не упомянул многих сатирических прозаиков, в том числе и неутомимого М. Жванецкого.

Мне хочется тут добавить лишь то, что многие «серьезные» писатели охотно «пускают» на страницы своих романов и повестей сатиру. Назову хотя бы А. Бека, В. Гроссмана, А. Рыбакова… Честь им и хвала за это!

В последнее время наблюдается (и не только у нас) сближение жанров сатиры и юмора. Этот творческий процесс требует своего особого рассмотрения.

В связи с гласностью в периодической печати стали появляться критические статьи, в которых именно «серьезным» писателям отпускаются всякие комплименты за их сатирическую смелость, в свое время не оцененную, что и обрекло подобные их произведения на долгое стололежание.

Не могу удержаться, чтобы не заметить тут, что профессиональный литератор — сатирик не мог, увы, позволить себе такую роскошь, как хранение готовой рукописи в своем письменном столе. Не надо забывать, что литературный гонорар — единственный, как правило, источник его существования. Написал, опубликовал, получил за публикацию денежки — и живи! А если не опубликовал? Тогда дело плохо!

Да, гласность — друг, помощник и защитник сатиры. Надо надеяться, что они будут дружить еще долго. Всегда!

Итак, — «Сатирикон» (старый и новый) и сатири-концы, его постоянные сотрудники и авторы…

В детстве я жил в Петербурге, Петрограде, — Ленинградом он стал позже, когда я жил уже на юге, на Кубани и потом в Ростове-на-Дону.

«Сатирикон» у нас в доме любили и уважали потому, что любили и уважали смех. Тут надо помянуть добрым словом моего отца. Это был на редкость талантливый человек. Судите сами: врач по своей основной профессии (он окончил военно-медицинскую академию) даже был одно время ассистентом знаменитого русского хирурга А. Н. Вельяминова, второго после Пирогова из русских хирургических знаменитостей, потомка известного, как и Пушкины, боярского рода Вельяминовых.

Одновременно отец был музыкантом, другом В. В. Андреева, создавал вместе с ним прославленный оркестр из русских народных инструментов. Отец в оркестре Андреева играл на домре. Кроме того, он был превосходным рассказчиком анекдотов и всяческих веселых историй «из жизни» (в том числе и выдуманных). Он так прославился своим искусством рассказчика, что его часто приглашали на «светские» вечера «с публикой».

Хозяин квартиры во время ужина, постучав ножом о тарелку, говорил:

— А теперь давайте попросим Сергея Лукича нам что-нибудь рассказать!

Сергей Лукич вставал и рассказывал.

Но вернемся к «Сатирикону» и сатириконцам. Как известно, славу ему принесли его прозаики: Аверченко, Тэффи, Бухов и «примкнувший к ним» Георгий Ландау Он был по художественному масштабу мельче прославленной тройки, но все же он был настоящим юмористическим и сатирическим писателем. Его знаменитая, как теперь говорят, «реприза», а по-русски «острота», запоминалась надолго. В «Путешествии сатириконцев за границу» он написал, как вернувшиеся на родину усталые и взволнованные сатириконцы, оказавшись на отечественном перроне, увидели жандарма и кто-т® из них, поддавшись чувству, дал ему рубль, сказав: