Владимир Марченко - М. Ж.

– Пассажир, ноги-то не расставляйте, куда не просят, Можно как-то культурно ехать.

– Вот и стою культурно, а там, – мотнул головой, – женщины. Три.

– Никто на вашу полку не ляжет. Согласно билетов. Я проверяла.

– Им не очень радостно при мне поворачиваться, а мне придется мимо ходить в исподнем белье.

– Вон ты какой, – сказала проводница, ухмыляясь бровями, – странный пассажир… Сколь езжу, а ты первый ноешь. Им тоже не шибко… Что тут поделаешь. Билеты продают без учета пола. У нас на такие мелочи внимания никто не обращает. Лишь бы ехать. Привередливый. Никто не брындел столько лет…

– А я и не брындю. Чего мне брындеть? Приеду на свою остановку, выйду. Ты взяла бы и написала на дверках «м» и «ж».

– Ну, ты даешь. Написала. Ха-ха-ха. Никто не беспокоится, а он против всего железнодорожного транспорта. Дали тебе полку, не высадили – радуйся.

– Радуюсь. Полки не заправлены, чай какой-то с лохмотами.

– Служанка я тебе что ли? Ему женщины не нравятся, – начала вскрикивать проводница, пытаясь разыграть скандал. – Что из того, что не на конкурс красоты едут? Простынку ему не заправили.

– Дело не в этом, я и сам не похожу на Киркорова. Женщинам не вольготно при мне спать…

– Иди, пассажир, выпил, так спи. У нас в вагонах никто не может вольготно ехать. Это все давно знают, и не претендуют. За себя волнуйся, алкаш.

– А ты меня… – обиделся Травкин, но вдруг соседняя дверка загыркала, вышла молодая, но уже в штанах приятная особа, да как наехала на труженицу транспорта.

– Как вы смеете, мужчина в санаторий едет, о нас проявляет такт и заботу! Вы должны прислушаться, что вам говорит заслуженный ветеран и герой труда, а не совать людей куда попало! В гостиницу вас же не номеруют с мужчинами, хотя койки там куда как дальше стоят. Прошлый раз я ехала, так один парёнёк с больших спросонок по ошибке полез к бабушке под простыню. Так она потом тихо у столика до самой Тюмени сидела и грустно улыбалась, выражая испуг и недоумение. …Не перебивайте меня словами громкими. По вашему закону вы обязаны заправить чистыми постельными принадлежностями в сухом виде, а не мочить старые простыни, выдавая их за простиранные, оправдываясь, что сушилка не успевает засушивать комплекты. В прошлогодний раз своими глазами видела, как попутчик вынул из наволочки объёмистый бумажник на имя Антон Семёнович Макаренко с послереволюционной купюрой и документами образца сороковых годов. Многие страны имеют в поездах купе по разделению полов на две, а то и три части, а желающие могу брать билеты вместе с попутчиком. Вот как заботу проявляют в соседних странах, в которых капитализм загнивает на собственных корнях.

– В наших поездах, как и в автобусах, нет заботы о женщинах, – вышла из дальнего чуланчика женщина в очках, с книгой и с накрашенными губами на лице продолговатого вида. – А с ребёнками ехать – мука сплошная. Ни пелёнки постирать, ни кашку сварить в ресторанной кухне. Везде чётко говорят, что нельзя. Трудность и сплошная антисанитария. Вот смотрите, – провела женщина по планке над окном пальцем с длинным ногтем фиолетового цвета.

– Вы палец свой три недели не обмывали ничем, – вяло расхохоталась вагонработница. – Губы накрасила, а пальцы не помыла. Что это вы мне тут трёте по полкам. Вы бы еще и крышу погладили…

– Вчера из Бийска ехали, так по воду ходили в последний вагон.

– Не заблудились, – не очень ласково сказала проводница.

– Люди мхом покрываются, когда едут из Владивостока. Плесневеют. – При царском времени в вагонах на два купе был душ, и туалет никто не запирал.

– Вы и это помните? Тогда ясно. Подрывную ра…

Тут подбежала женщина в просторном кителе и зло, дергая худыми бёдрами и сумкой для билетов, затараторила:

– Я санкцию на митинг не давала! Ложитесь. По своим полкам, буду опять билеты собирать. Не заправляем, потому что не успеваем, Полок много, а нас двое на два вагона. Мужчины с водкой, уберите посуду в угольный шкаф, а то позову сопровождающего. Это ты тут брындешь? Тебе наши пассажирские женщины не ндравятся? – женщина вытаращила круглые глаза цвета желтого светофора. Женщин скоко? Правильно. Три. На вашу полку никто не заскочит.

– Им же при мне неудобно. И я не привычен при чужих тётях штанцы снимать.

– Ну, надо какой застенчивый. Сколько лет езжу, а такого не слышала, – проводница оттопырила губу и тощенький животик. – С двадцатого года так вот и возим вашего брата. У нас билеты продают без учета возраста и пола, а также вредных привычек граждан. Женщины ему не ндравятся.

– Я и сам не шибко на Киркорова пошибаю. Им же не вольготно…

– Митинг открыл. Алкаш. Только сел и успел приложиться. Быстрый.

– Дедушка правильно сказал, – снова вышла молоденькая, но уже переодевшаяся худенькая девочка в голубеньком коротком халатике и на босу ногу. – Какой он вам алкаш, тётя? Он одно яичко только и скушал.

– Делать мне тут нечего, как вас тут растасовывать по загородкам.

– А вы, гражданка, не хамите пассажирам, – словно гриб выросла статная женщина с черной блестящей папкой. Это единственный мужчина, который при мне поимел заботу о нас, о женщинах. Как депутат, я выражаю ему, как вас, товарищ? благодарность и выступлю на заседании, чтобы вопрос в транспорте решился, наконец. В автобусах дальнего следования до сих пор нет туалетов, нет в поездах душевых кабин.

– Молчали бы. У вас, милая, свои кассы, свои залы отдыха. Слуги народа. Это мы ваши слуги, – яростно заговорила пожилая женщина с книгой в руке. – Депутат она. Избрали. А ты бы в очереди постояла пару дней.

Проводница пошла, вздрагивая тощими бёдрами, по коридору, ворча: «Ездиют, ездиют. Сидели бы на табуретках дома, а не мешали работу работать». Возвратилась быстро. Её бледное личико освещалась торжествующе-злорадным светом.

– Единственный мужчина, собирай манатки. Определю тебя.

В последнем купе было накурено, но запах табака не перебивал «аромат» туалета. Трое в майках приветливо замахали, расплёскивая содержимое стаканов. Травкин попятился. Проводница зачехлёнными флажками, как стволами тыкала в поясницу.

Утром у Мишеля болела голова и нудно ныло под рёбрами в правом боку. «С этими санаториями только здоровье терять, – подумал он. – Работал без отпуска десять лет, пас бы и дальше». Травкин понял, что отдыхать нужно на работе, находясь на свежем воздухе, продвигаясь на телеге по лону матушки природы.

Лежу как-то. Хорошо лежу, а уснуть не могу, хотя и пообедал с аппетитом, хотя и на календаре выходной. Слышу, как на балконе соседском торгуют. Он говорит: «Десять». Она – «Пять». Спорят. Понимаю, что скоро конфликт назреет и перейдёт границы. Тут, думаю, ждать нечего. Никто за тебя не станет принимать меры, коли у соседей вот-вот начнется заваруха. Захожу. Здороваюсь.

– У вас, точно говоря, на балконе события назревают, Сидор Поликарпович. Критический момент. Альтернативы и консенсуса не вижу. Давайте будем вмешиваться и предотвращать, а то, кто ведает, к чему это всё может привести.

– Не волнуйтесь, – говорит сосед Пёрышкин. – Обычное дело. Давно наблюдаю. Всё у них там, в пределах нормы. Такие теперь игрушки. Заверяю. Это игра такая.

Заверять, сами знаете, просто, а потом, сколько хочешь, может быть невероятностей, которые неведомо куда приведут. То путч, то законное правительство, избранное демократическим путём, свергнут, как недавно было в одной «бывшей», тогда придётся признавать самозванцев, помогать им…

Подхожу к балконной двери, смотрю. Верю своим глазам, но как-то ошарашен малость. Она – за прилавком. Он держит сумку и «деньги». На витрине разлёгся веник и стоптанные комнатные тапочки, отходившие своё несколько лет назад. Продаются отдельно шлёпанцы друг от друга. Она требует полста за тапок и двести за веник. Он трясёт головой и не соглашается с такими ценами.

– Сдурела. Зачеркни один нолик.

– Хитрый. Мне тогда и продавать нечего сегодня будет. Ты всё купил.

– Играют. – Позевал Пёрышкин. – Побегали бы. Книжку дочери купил вот. Сам дочитываю. Других игр, будто не знают. Одна торговля на уме у детей.

– Ах, ты так! – вскричал мой Витюшка, принимаясь рисовать на своих «деньгах» дополнительные кружочки и овальчики. Катя схватила фломастер, мстительно кривя губки, быстро начертала баранки на ценниках своих товаров.

– Покупай! – усмехнулась девочка.

– Так нельзя, – сказал мальчик. – Мне что придётся на пятую работу устраиваться? А еще надо купить котлет. Ты их стала делать такими маленькими.

– Какие хочу, такие и делаю. Сколько хочу, столько и рисую.

– Так нельзя! Я не могу прокормить семью из-за таких цен. Я уйду к Кольке. С ним интереснее играть. У него новые тапки стоят десятик. Он даёт сок попробовать бесплатно и каждому покупателю дарит конфетку.

– Колька – у бабушки. Надо пол подмести, а веник ты не купил мне.