Николай Лейкин - Наши за границей

— Ну, ужъ это какъ-нибудь впопыхахъ и кельнеръ не расчухалъ, въ чемъ дѣло, а можетъ быть думалъ, что и была отъ насъ телеграмма. Да просто мы тогда нахрапомъ взяли котлеты. Котлеты взяли, деньги на столъ бросили и убѣжали. А теперь, очевидно, нельзя. Нельзя, кельнеръ?

— Видишь, говоритъ, что нельзя.

— Nein, mein Herr.

— А ты дай ему на чай, такъ, можетъ быть, будетъ и можно, — совѣтовала жена. — Сунь ему въ руку. За двугривенный все сдѣлаетъ.

— А въ самомъ дѣлѣ попробовать?! Кельнеръ, немензи вотъ на э и брингензи швейнкиндъ. Бери, бери… Чего ты? Никто не увидитъ. Будто по телеграммѣ,- совалъ Николай Ивановичъ кельнеру двѣ десяти-пфенниговыя монеты.

Кельнеръ не взялъ.

— Nein, mein Herr. Ich habe schon gesagt, das wir haben hicht.

— Не беретъ… Значитъ, у нихъ строго и нельзя.

— Такъ спроси хоть бутербродовъ съ сыромъ. Можетъ быть, бутерброды можно, — сказала жена. — И мнѣ что-то ѣсть хочется.

— А бутерброды можно безъ телеграммы? — снова обратился Николай Ивановичъ къ кельнеру.

— Бутербродъ митъ кезе и митъ флейшъ, — прибавила жена.

— O, ja, Madame.

Кельнеръ побѣжалъ и явился съ бутербродами.

— Ну, слава Богу! — воскликнулъ Николай Ивановичъ и принялся ѣсть. — То-есть, скажи у насъ въ рынкѣ кому угодно, что есть въ Нѣметчинѣ такой городъ, гдѣ пріѣзжающимъ на станціи обѣдать и ужинать только по телеграммамъ даютъ — рѣшительно никто не повѣритъ, — разсуждалъ онъ, разводя отъ удивленія руками.

Поѣздъ, котораго ожидали Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна, чтобы ѣхать въ Берлинъ, долженъ былъ придти въ Кенигсбергъ въ часъ ночи. Лишь только часовая стрѣлка на часахъ въ буфетѣ показала половину перваго, какъ уже супруги встрепенулись и стали собираться выходить на платформу.

— Скорѣй, Глаша, скорѣй, а то какъ-бы не опоздать. Чортъ ихъ знаетъ, какіе у нихъ тутъ порядки! Можетъ быть, и раньше поѣздъ придетъ. А ужъ на платформѣ будемъ стоять, такъ не опоздаемъ, — торопилъ Николай Ивановичъ жену. — Какъ подойдетъ поѣздъ, такъ и вскочимъ. Ну, живо!

— Пойдемъ, пойдемъ, — отвѣчала жена, выходя изъ-за стола. — Да вотъ еще что: захвати ты съ собой нѣсколько бутербродовъ въ запасъ въ вагонъ, благо ихъ здѣсь безъ телеграммъ даютъ, а то, можетъ быть, на другихъ станціяхъ и бутербродовъ безъ телеграммъ не дадутъ, такъ что завтра утромъ ни позавтракать, ни пообѣдать будетъ нечѣмъ.

— И то дѣло, и то дѣло…

Захваченъ былъ цѣлый пакетъ бутербродовъ, и супруги вышли на платформу. На платформѣ никого еще изъ публики не было. Бродила желѣзнодорожная прислуга и покуривали сигары и трубки.

— Надо поспрашивать ихъ, а то какъ-бы не ошибиться, — сказала Глафира Семеновна и, обратясь къ сторожу, спросила: — Инъ Берлинъ? Ви филь уръ?

— Noch eine halbe Stunde, — отвѣчалъ тотъ.

— Что онъ говоритъ? — задалъ вопросъ Николай Ивановичъ.

— Да Богъ его знаетъ что… Что-то непонятное.

— Такъ ты переспроси.

— Имъ Берлинъ? Эйнъ уръ?

— Ja, ja, Madame, um einz…

— Въ часъ, вѣрно.

Такимъ-же манеромъ былъ спрошенъ второй сторожъ, третій, четвертый и пятый. Отвѣты были одинаковые. Каждому сторожу Николай Ивановичъ совалъ въ руку по десяти-пфенниговой монетѣ, говоря: «немензи и тринкензи». Сторожа благодарили словомъ «данке» и удивленно смотрѣли на щедрыхъ русскихъ.

— Теперь ужъ вѣрно. Всѣ въ одинъ голосъ говорятъ, что въ часъ, — проговорилъ Николай Ивановичъ, тяжело вздохнувъ.

Ровно въ часъ къ платформѣ подошелъ поѣздъ и выпустилъ пассажировъ. Супруги ринулись къ вагонамъ и вскочили въ первое попавшееся купэ. Тамъ уже сидѣли два нѣмца — одинъ тощій, другой толстый.

— Херъ… Бите… — обратился къ нимъ Николай Ивановичъ. — Васъ истъ дасъ? Берлинъ?

— O, ja. Mann sann auch nach Berlin fahren, — далъ отвѣтъ толстякъ.

— Берлинъ? Слава тебѣ, Господи!

Заглянулъ въ вагонъ кондукторъ и спросилъ билеты. Посмотрѣвъ на билеты супруговъ, онъ сказалъ:

— Zu Dirschau müssen Sie umste igen.

— Глаша! Что онъ сказалъ?

— Песъ его знаетъ, что, — отвѣчала жена и задала вопросъ кондуктору:- Берлинъ?

— Ja, ja… Aber in Dirschau werden Sie umsteigen, — повторилъ кондукторъ. — Этотъ вагонъ отъ Диршау пойдетъ на Данцигъ, а въ Диршау вы сядете въ другой поѣздъ, который пойдетъ въ Берлин, — прибавилъ онъ также по-нѣмецки, но супруги изъ всего этого поняли только слово «Берлинъ».

— Не ошиблись: Берлинъ, — кивнулъ женѣ Николай Ивановичъ.

Свистокъ, отклики на паровозѣ и поѣздъ помчался.

— Любопытно-бы было знать, въ которомъ часу мы будемъ завтра въ Берлинѣ? — говорила Глафира Семеновна мужу.

— A ты понатужься да и спроси вотъ y этого толстенькаго нѣмца. У него лицо основательное.

Глафира Семеновна сообразила, безвучно пошевелила нѣсколько разъ губами и спросила:

— Берлинъ ви филь уръ?

— Ganz genau, Madame, kann ich nicht sagen. An Morgen werden Sie in Berlin sein.

— Что онъ, Глаша, говоритъ?

Глафира Семеновна, понявшая только слово «моргенъ» и переведшая его по-русски словомъ — «завтра», отвѣчала:

— Говоритъ, что завтра, a про часъ ничего не сказалъ. Что завтра-то, такъ мы и сами знаемъ.

— Такъ ты переспроси. Или постой, я переспрошу. Берлинъ ви филь уръ?

Нѣмецъ развелъ руками.

— Um wie viel Uhr, das weiss ich nicht, aber ich weiss nur, dasz am Morgen früh…

— Тьфу пропасть! Опять: завтра.

На слѣдующей станціи тотъ-же вопросъ былъ предложенъ кондуктору. Кондукторъ отвѣчалъ по-нѣмецки;

— Я ѣзжу до Данцига. Это другая вѣтвь. Про Берлинъ не могу сказать, — и опять прибавилъ слово «моргенъ», то есть «утромъ», но супруги опять-таки перевели это слово словомъ «завтра».

И опять помчался поѣздъ, останавливаясь на минуту и на двѣ на станціяхъ. Въ вагонъ заглядывали кондукторы, простригали, отрывали клочки и цѣлые билеты изъ книжки прямого сообщенія и всякій разъ предупреждали, что въ Диршау придется пересѣсть въ другой поѣздъ, твердя: «шт Dirshau müssen Sie umsteigen». Супруги затвердили уже и слова «Диршау» и «умштейгенъ», но все-таки не могли понять, что они обозначаютъ.

— Чортъ его знаетъ, что онъ такое говоритъ: «дырша да умштейгенъ»! — разводилъ всякій разъ руками Николай Ивановичъ и съ досады плевалъ.

— Не горячись, не горячись. Вѣдь уже всѣ въ одинъ голосъ говорятъ, что ѣдемъ мы въ берлинскомъ вагонѣ и въ Берлинъ, стало быть, горячиться тутъ не-чего. Пускай ихъ, что хотятъ говорятъ. Только бы благополучно доѣхать, — останавливала его Глафира Семеновна, стараясь успокоить.

Супругъ, наконецъ, успокоился, и началъ дремать.

Черезъ нѣсколько минутъ поѣздъ остановился.

Застукали желѣзные молотки о чугунныя колеса вагоновъ, засуетились кондукторы, распахивая дверцы вагоновъ купэ. Слышались возгласы: «Dirschau, Dirschaul Drei Minuten»… Глафира Семеновна спокойно сидѣла около открытой двери купэ и смотрѣла на платформу, по которой сновали носильщики съ багажомъ, катились телѣжки съ ящиками и тюками, суетилась публика, размахивая руками съ зонтиками, баульчиками, связкой пледа. Николай Ивановичъ спалъ, похрапывая самымъ аппетитнымъ образомъ. Вдругъ къ ихъ купэ подбѣжалъ кондукторъ, нѣсколько минутъ тому назадъ ревизовавшій ихъ билеты, и поспѣшно воскликиулъ, обращаясь къ Глафирѣ Семеновнѣ:

— Madame, was sitzen Sie denn? Sie reisen nach Berlin, also hier müssen Sie umsteigen! Das ist schon Dirschau.

Глафира Семеновна ничего не поняла и, не шевелясь, смотрѣла во всѣ глаза.

— Dirschau! Miïssen umsteigen! — повторилъ кондукторъ и сдѣлалъ жестъ, приглашающій ее выйти изъ вагона. — Schneller! Schneller! Umsonst werden Sie nach Danzig fahren.

— Коля! Да проснись-же! Смотри, что онъ говоритъ! — засуетилась Глафира Семеновна, расталкивая мужа.

Тотъ проснулся и потягивался. Кондукторъ кричалъ: «schnell, schnell» и показывалъ, что надо выходить изъ вагона.

— Коля! Да прочухайся-же! Онъ махаетъ и показываетъ, чтобы мы выходили изъ вагона, — продолжала Глафира Семеновна, — Поломалось что-нибудь, что-ли?

— Да почемъ-же я-то знаю! — зѣвалъ Николай Ивановичъ во всю ширину рта. — Спроси. Вѣдь ты все-таки лучше меня знаешь нѣмецкій языкъ.

— Виръ инъ Берлинъ, — сказала кондуктору Глафира Семеновна.

— Ja, ja. Nach Berlin. Also hier müssen Sie umsteigen und weiter fahren. Gott im Himmell Was thun Sie denn? Es bleibt nur eine Halbe Minute. Weg von Waggon.

И опять жестъ, приглашающій выйти изъ вагона. Николая Ивановича кондукторъ даже схватилъ за руку и протянулъ къ двери.

— Чортъ его знаетъ, куда онъ меня тащитъ? — упирался тотъ. — Пріѣхали, что-ли? Херъ кондукторъ, Берлинъ?

— Ja, ja… Berlin… Schneller! Schneller!

— Глаша! Вообрази, въ Берлинъ пріѣхали! Вотъ такъ штука! — восклицалъ Николай Ивановичъ, вытянутый уже кондукторомъ на платформу.

— Да что ты!

— Schneller, schneller, Madame! Uni Gottes willen, schneller.

— Выходи скорѣй! Вотъ неожиданность-то! Думали, что завтра пріѣдемъ въ Берлинъ, а пріѣхали ночью.

Выскочила изъ вагона и Глафира Семеновна, но все еще не вѣрила и спрашивала кондуктора:

— Берлинъ? Берлинъ?

— Да, да… Отсюда вы должны ѣхать. Поѣздъ вамъ укажутъ, — отвѣчалъ тотъ по-нѣмецки.