Владимир Величко - Короче, Склифосовский! Судмедэксперты рассказывают

Мы молча допили коньяк. Потом я встрепенулся и спросил:

— А откуда вы все это узнали… раз доказательств нет?

Следователь помолчал и очень неохотно ответил:

— С «братвой» Тихона плотно работает ФСБ… Они кое-что скинули, да и у нас самих какая-никакая агентурка там имеется, — он снова помолчал. — Сам понимаешь, больше ничего я тебе, Виталька, не скажу… И так лишнего наговорил.

— Да, а того, кто на курок нажимал, нашли? Или хотя бы знаете, кто он?

— Нет! И не нашли, и не знаем, кто он, и нет никаких намеков. Это кто-то левый и совершенно темный. Им, кстати, очень Тихон интересовался… и не исключено, что Пиджак, после очередной иголочки под ноготок, слил своего стрелка.

Мы еще посидели немного. Я предложил добавить, но следователь отказался и уехал в прокуратуру.

А я в тот день напился!

Да, и последнее. Примерно через месяц после этого разговора я пришел утром на работу, а санитарка у меня спрашивает:

— Витальиваныч, а что это за коробка у дверей стояла? Утром дверь отмыкаю, а она у порога стоит. Подумала, что ты забыл, и убрала ее вон туда, — и показала в конец коридора.

— Понятия не имею. Это не моя!

Короче, когда мы ее распаковали, то обнаружили 12 бутылок коньяка под названием «Наполеон». Приехавший следователь сказал, что две такие бутылки сто`ят минимум мою месячную зарплату, а то и побольше. Конечно, мы со следователем этот коньяк уничтожили — примерно за месяц, ну или чуть больше. Но еще в самом начале уничтожения пришли к выводу, что подбросить в закрытое помещение дорогущий коньяк в силах только богатому и опытному человеку: например, Тихону… Вернее, его подручным.

Вот такой кусочек неспокойной жизни из лихих 90-х…

Некоторое время мы оживленно обсуждали, как воспринимать и оценивать этот ящик коньяка: взяткой или нет? Надо было его брать или нет? Мнения в споре распределились почти поровну, причем каждая сторона приводила убойные — с их точки зрения — аргументы. В этом споре истина так и не родилась, наверное, просто не успела, зато родился, простите, проснулся Вильгельм Самуилович, наш аксакал, коллега, проработавший экспертом почти четыре десятка лет. Покряхтывая, он повернулся в кровати, откинув одеяло, сел и, широко зевнув, сказал:

— Детки, что вы спорите, как раввин с муллой? Так же громко и бестолково, — Затем, почесав свой необъятный живот, продолжил: — Вот я спрошу вас, господа спорщики: приходилось ли вам пить медицинский спирт? Ну тот, что дают каждому из вас в отделении, а?

Ответ всей спорящей компашки был дружно единогласен: конечно, приходилось, мы же не больные!

— Ну, вот вам и ответ. Вы, — он показал на тех, кто утверждал, что коньяк — это взятка, — сами регулярно используете медицинский спирт не по назначению, а попросту воруете! Да, да — воруете! Имеются все формальные признаки такого деяния! Или на крайний случай это можно назвать так: использование служебного положения в личных и корыстных целях. — И при этом он щелкнул пальцами по горлу! — Вы уж тогда определитесь… Ну как в том анекдоте: или крестик снимите, или трусы оденьте! То есть: коль пьете спирт — не судите за коньяк, или наоборот — не пейте и судите! И потом: этот ящик коньяка — такая малая компенсация эксперту и за нашу сволочную работу, и за то, что он чуть-чуть не погиб, что спорить за этот коньяк просто неприлично!

Все, естественно, притихли, и никто не возразил, а молчание, как вы знаете…

— Ну, мальчики, коль вы старика разбудили, давайте… развлекайте, рассказывайте!

— Так, Самуилыч, ты и расскажи. Поди, за все годы такого нагляделся, что нам, салагам, и не снилось, а?

— Нагляделся. Но лучше вы, а то у меня голова спросонья не работает, «разогнаться» сначала надо.

— Сейчас разгоним, — брякнул Серега Бурков и протянул ему кружку.

— Ну ладно, — проговорил молчавший до сего момента Влад Марлов, — давайте тогда я расскажу. Мне словосочетания «спирт», «лихие 90-е» и «малиновые пиджаки» тоже кое-что напомнили…

Этот случай произошел в конце 94-го года. Представьте картинку: вторая половина ноября, часа два дня. На улице около десяти градусов — в минусе, естественно. Серое низкое небо, на земле уже затоптанный, заплеванный и поэтому тоже серый снежок. Все серое. И настроение безрадостное, серое! Зима неотвратимо приближается, а, в отличие от нее, зарплата не торопится, она уже восемь месяцев даже близко к нашему карману не приближалась! Мелкие подачки, что в нашей больнице называли авансом — не в счет. Их только и хватало разве что на хлеб. Разгул демократии… мать ее! В лаборатории районного судебно-медицинского отделения, а если попросту — в морге, за столом сидят три человека. Два доктора — я и мой напарник патологоанатом — и санитар. Мы пьем спирт. Это единственное, что пока есть. И закуска: полбулки хлеба и вареный картофель, ну еще соль! Мы пьем, потому что замерзли, как цуцики, а замерзли потому, что битый час искали в снегу золотую… пардон, из «желтого металла», цепь. А история случилась такая. Накануне в морг привезли «братка» в том самом пресловутом малиновом пиджаке: разбился на автомобиле. «Нажрался» до соплей — в желудке у него была чистая водка, хоть фильтруй и, пардон, пей по новой. Ну, так вот, напился он, значит, и на скорости порядка 150 км/час въехал в бетонную опору. Опора осталась цела, а вот «браток» подкачал, целым не остался. Замечу в скобках, что среди прочей одежды на его шее еще была толстенная цепь. Ну труп мы, как и положено, вскрыли, вместе с санитаром собрали. То есть привели в божеский вид. Цепь, естественно, описали и в акте, и в списке вещей, что были на трупе. Забирали тело такие же бравые, коротко стриженные ребята в кожаных куртках под руководством очередного Пиджака.

— Такого же, как и в твоем рассказе, Виталий, — повернулся к Кондратьеву Влад, — один в один!

— Да, этот вид прямоходящих, Homo Oligo Sapiens — так я их тогда называл — был на удивление одинаков — в столице, в Сибири и в Киеве, наверное, — согласился Вит, — давай продолжай, Влад, не отвлекайся.

— Ну вот, выдал я этому Пиджаку врачебное свидетельство о смерти «кореша», тот расписался, что забрал ценные вещи, и пошел на улицу. И только тогда я увидел, что толстенная цепь осталась на столе. Забыл, наверное! Я схватил ее и по коридору вслед за ним кинулся:

— Постойте, постойте, вы забыли, — кричу и, догнав его уже в дверях, эту самую цепь буквально заталкиваю ему в руку. А он, зараза, брезгливо этак глянул на меня, сморщился и говорит:

— Ты че, доктор, с дуба рухнул? Кому она нужна?

— Так родным отдайте… память… все-таки дорогая…

— На фиг она им нужна? У них таких цепей… ха!

И не глядя на меня, крутанул цепь над головой, так что воздух свистнул, и запустил ее в сторону кустов, в снег. Только она и мелькнула желтым призрачным блеском в лучах неяркого ноябрьского солнца.

— Вот жлоб, — сказал подошедший сзади санитар, — лучше бы нам ее отдал, а то разбросался… Пиджак хренов!

— И чего бы ты с ней делал? — уныло спрашиваю я у него.

— Как, что? Зубным техникам бы отдали, а они за такую цепуру кучу денег отвалили бы. Грамм сто в ней ведь было?

— Не меньше! А то и все сто пятьдесят.

— А кто это здесь говорит: сто пятьдесят? — спросил вывернувший из-за угла патологоанатом. — Наливай…

— Отстань! Вечно у тебя одно на уме, — ну и рассказали ему о только что случившемся.

— А че тогда стоим, че думаем — айда искать! Ты, — спросил он меня, — заметил, куда она полетела? — И первым двинулся в ту сторону, куда я показал. Ну и мы, как барашки на веревочке, пошли следом.

Короче, ребята, не буду описывать наше почти часовое ползанье по снегу и кустам. Ничего мы не нашли — только замерзли. Бр-р-р! В конце концов плюнули мы и на поиски, и на эту паршивую цепь, и отправились согреваться дедовским, проверенным способом. Про то, как мы глотали разведенный и теплый медицинский спирт, я рассказывать не буду. Думаю, что с этой процедурой все эксперты знакомы не понаслышке.

Тут приехали забирать труп женщины, что пролежала у нас уже четверо суток. А было их в морге, надо сказать, двое: примерно одного возраста, комплекции и цвета (грязно-зеленого). Ну, они показали, кого забирают, санитар ее одел, отдал, и они уехали, получив у меня документы. Не успели мы выпить еще по одной, как приехали уже за другим трупом. Я помог санитару положить ее на стол, и в это время зашел парень и принес одежду. Передавая ее санитару, он, оглядывая тело, сказал:

— А это не наша тетя: у нашей тети не было татуировок, — и показывает на плечи, где уже отчетливо проступили сине-фиолетовые гнилостные подкожные вены. — Да и на лицо не похожа! Не она!!!

— Да какие татуировки, какое лицо? Это гниение тела уже началось, вы бы еще неделю здесь не появлялись… Тоже мне: татуировки… на лицо она им не похожа… — бурчал санитар.