Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка

На вокзале среди отъезжающих появился обер-фельдкурат Лацина — в состоянии, весьма отдаленном от трезвого. Не имея к полку никакого отношения, патер тем не менее принялся энергично наводить порядок. «Куда?» — строго спросил он капрала. Вместо него добродушно ответил Швейк: «В Брук нас везут, в Кирай-Хиду, значит. Если господин обер-фельдкурат желают, могут ехать с нами!» — «Таки поеду, — заявил патер Лацина и, обернувшись в сторону конвоя, добавил: «Кто говорит, что я не могу ехать? Vorwarts, шагом марш!» Очутившись в арестантском вагоне, обер-фельдкурат улегся на лавке, а Швейк — добрая душа! — снял шинель и подложил ее патеру под голову.

Когда поезд тронулся, Швейк и вольноопределяющийся принялись допекать капрала: «Согласно инструкции в арестантском вагоне, кроме арестантов и их конвоя, не должно быть никого посторонних!» Капрал огрызнулся, что он фельдкурата в вагон не пускал, что Швейк сам предложил ему ехать с ними. «Мне это разрешается, господин капрал, — ответил Швейк, — потому как я слабоумный!» — «Если вы ожидали повышения, — цинично сказал вольноопределяющийся, — то на этом спокойно поставьте крест! Скорее это пахнет разжалованием и отсидкой!» — «Какая разница, — вновь отозвался Швейк, — погибнуть унтером или нижним чином. Вот только говорят, разжалованных суют в самые первые линии!»

Наконец фельдкурат все же проснулся: «Что за чертовщина, куда я попал?» Его преподобие начал усиленно размышлять, как он, собственно, очутился в арестантском вагоне. «Если бы здесь была хоть капелька рому», — вздохнул он. Капрал вытащил фляжку с ромом и предложил ее священнику. Обер-фельдкурат сделал один глоток, во фляжке осталась ровно половина. «Иезус-Мария!» — вздохнул капрал про себя. Патер еще разок приложился к фляжке и, передавая ее Швейку, распорядился: «Добей!» Затем обер-фельдкурат попросил капрала одолжить ему золотой и вручил его Швейку, чтобы тот, когда поезд придет в Вену, принес господину фельдкурату из офицерской столовой двойную порцию. И растянувшись на лавке, патер снова захрапел.

В Вене в офицерской столовой Швейк все обстряпал в лучшем виде. Возвращаясь в вагон, он встретил надпоручика Лукаша. «Кому вы это несете, Швейк?» — спросил надпоручик. Швейк на мгновение запнулся, но сразу же опомнился: «Это для вас, господин обер-лейтенант!.. Я всегда старался как попроворней да получше. Разве я виноват, что одни неувязки выходили, — говорил Швейк растроганно. — Все это чистая случайность, промысел божий, как говаривал старик Ваничек из Пельгржимова, отсиживая тридцать шестой срок…» — «Ладно, ладно, Швейк, успокойтесь и лезьте в вагон!» Вот при каких обстоятельствах Швейк опять встретился со своим надпоручиком.

Однажды поздней ночью в одном из офицерских бараков военного лагеря в Кирай-Хиде Швейк поджидал своего надпоручика. В гостях у него был Микулашек, денщик майора Венцеля. Швейк сидел на кровати, Микулашек — на столе. В самый разгар беседы двери распахнулись, в комнату вошел надпоручик Лукаш и уселся на стул против Микулашка, забывшего с перепугу соскочить со стола. «Как ваша фамилия?» — спросил, обращаясь к нему, Лукаш. Микулашек в ужасе смотрел на надпоручика и отдавал честь. — «Швейк, — скомандовал Лукаш, — принеси мой служебный револьвер!» Микулашек хотел спрыгнуть на пол, но не мог. В конце концов ему помог Швейк: он стянул запуганного Микулашка со стола и вывел в коридор.

Когда Швейк вернулся в комнату, надпоручик Лукаш выразил желание поговорить с ним. «Не тянитесь вы все время по-дурацки во фронт! Сядьте, Швейк! Закройте свое хлебало и слушайте внимательно! Знаете, где в Кирай-Хиде Шопроньская улица? Номер 16? Черт побери, бросьте вы свое «осмелюсь доложить»! Так вот, в этом доме живет венгр по фамилии Какони! Вам об этом неизвестно? Himmelherrgot! Завтра утром пойдете туда и передадите госпоже Какони от меня письмо. Дело это чрезвычайно важное, Швейк! Я на вас полагаюсь, что вы передадите письмо в полном порядке и без огласки! И принесешь ответ! А теперь я пошел спать…»

По дороге в город Швейк случайно повстречал одного знакомого — старого сапера Водичку. «Ты куда, собственно, путь держишь?» — «Вообще-то это секрет, — ответил Швейк, — но с тобой как со старым приятелем могу поделиться…» И рассказал ему обо всем, не опуская подробностей. «Я иду с тобой, Швейк, — тут же решил Водичка, — так-то оно будет надежней! С этими мадьярами, брат, держи ухо востро!» — «Послушай, Водичка, — сказал Швейк серьезно, — ведь речь-то о бабе!» — «А я и бабе ка-ак дам! Мне все одно…» И уже в парадном Водичка добавил: «Вот увидишь, с этим мадьярским отродьем большой возни не будет!»

Позвонили. Дверь открыла служанка. Швейк вручил девушке письмо, сопровождая это пояснениями на своем безбожно исковерканном немецком: «Мадам — письмо, но держать язык за зубы! Я ответ ждать здесь в передней!» Из комнаты, куда служанка отнесла письмо, послышался шум и крики. Затем двери с треском распахнулись и в переднюю ворвался господин, размахивавший письмом. «Где этот проклятый мерзавец, который принес письмо?» — орал господин по-немецки. «Уважаемый, это письмо написал я», — с достоинством произнес Швейк. Рассвирепевший господин хотел было броситься на Швейка, но Водичка дал ему подножку, вырвал письмо и сбросил почтенного господина Какони с лестницы.

Швейк поднял салфетку, которую обронил хозяин дома, и, вежливо постучавшись, вошел в комнату. «Салфеточку вам несу, — мягко проговорил он, обращаясь к мадам Какони, заливавшейся слезами на тахте, — как бы кто не наступил случайно…» Швейк щелкнул каблуками, отдал честь и вышел. На улице царило оживление. Господина Какони в подъезде обливали водой. А посреди улицы старый сапер Водичка, аки лев, бился с несколькими гонведами, вступившимися за своего соотечественника. На стороне Водички сражалось несколько чешских солдат. Швейк, как он позже утверждал, и сам не заметил, как тоже вмешался в потасовку и как в руках у него очутилась трость, принадлежавшая кому-то из зевак.

Продолжалось это довольно-таки долго, но все хорошо, что хорошо кончается. На место происшествия прибыл наряд военной полиции и забрал как есть подчистую всех. Швейк шел с палкой, которую начальник патруля счел вещественным доказательством. С довольным видом шествовал он рядом с Водичкой, неся трость, точно винтовку, на плече. Старый сапер Водичка всю дорогу упорно молчал. И только когда они уже входили на гауптвахту, он мрачно сказал Швейку: «Разве я тебе не говорил, что ты еще мадьяр не знаешь?»

Полковник Шредер, любуясь, вглядывался в бледное лицо надпоручика Лукаша. «Итак, вы уже знаете о том, что ваш денщик Швейк находится под арестом? Общественность возмущена, и вся местная печать в связи с этой аферой склоняет ваше имя. Вы знаете, что Швейк на гауптвахте сожрал ваше письмо, адресованное госпоже Какони? И утверждает, что написал его сам. Знаете, господин надпоручик, все-таки этот ваш Швейк — парень что надо! Каптенармус подыщет вам другого денщика, а Швейка я назначаю вашим ротным ординарцем!» Каптенармус, узнав несколько позже об этом распоряжении, промолвил: «Господи, спаси и помилуй!»

В бараке дивизионного суда на лавке сидели двое: Швейк и старый сапер Водичка. «Все равно когда-нибудь такая харя мадьярская попадется мне в лапы. Как кутенка придушу!» — распалялся Водичка. В этот момент раскрылась дверь и появилось свежее пополнение — вольноопределяющийся Марек, который безразличным тоном объявил: «Я тут по обвинению в мятеже! Отказался чистить сортиры…» — «Самое лучшее, что ты можешь придумать, — посоветовал Швейк, — это прикидываться идиотом». — «А, теперь уже в армии в расстроенную психику никто не верит, — махнул рукой вольноопределяющийся, — не то пришлось бы все генеральные штабы в сумасшедшие дома посажать».

«Наконец-то, приперлись, супчики!» — приветствовал аудитор Руллер Швейка и сапера Водичку, когда тех привели на допрос. И сразу приступил к делу: «Ничего, на фронте у вас пропадет охота с гонведами драться! Вот вам справки об освобождении, и вести себя как следует!» — «Так что осмелюсь доложить, господин аудитор, ваши слова мы примем к сердцу. Премного вам благодарны! Мы очень сожалеем, что вам пришлось с нами столько возиться», — сказал Швейк. «Проваливайте уже отсюда ко всем чертям! — разорался на них аудитор. — Не попроси за вас обоих полковник Шредер, не знаю, чем бы все это кончилось!»

Только выйдя в коридор, сапер Водичка вновь почувствовал себя прежним Водичкой. «Черт побери, Швейк, такое зло меня берет, что нас не засудили!.. Выходит, как над нами издеваются! Выходит, вся эта история с мадьярами и яйца выеденного не стоит! Мы же как львы бились! Но ничего, так его растак, дай только войне кончиться! Я этого недотепу аудитора найду, я ему покажу, умею я драться или нет! А потом приеду сюда, в Кирай-Хиду, и закачу тут такой бенефис, что люди в подпол полезут, когда узнают, кто приехал посмотреть на этих сволочей в Кирай-Хиде!»