Михаил Задорнов - Я люблю Америку

Я иногда думаю: может быть, легенда права? Может, правда какая-то земная энергия соображалки резонирует в наших людях?

Лично мне мужик – без всякого образования, из тьмутаракани – рассказывал, как надо пить тормозную жидкость. Ни один американский профессор не будет знать, как даже начать думать, чтобы додуматься до такого! А у нашего три класса образования, и он мне объясняет: «Надо взять лом – железный лом, простой. Сначала сильно его заморозить. Потом один конец лома опустить в стакан и пустить по нему струйкой сверху тормозную жидкость». Он мне говорит: «Тяжелые фракции…» Три класса образования, а он: «Тяжелые фракции»!.. Так вот: «Тяжелые фракции осядут на ломе, замерзнут, а легкие фракции, которые можно пить, стекут в стакан. Всё».

Мы – страна самородков. У русских людей необычайно пытливый ум – это видно по русским детям. Когда американскому ребенку покупают игрушку, он с ней играет, а наш – разбирает. Сразу. А куклу – раздевает. У нашего пытливый ум, ему интересно, все ли там как у него или нет. А американские дети с их «непытливостью ума» благополучно вырастают в американских взрослых.

Майами, бар в гостинице. Я сижу за стойкой бара, рядом садится молодая американка. Правда, молодая или нет, трудно определить, потому что все американки сейчас сделали себе пластическую хирургию лица. Для них это самое главное – натянуть лица, чтобы смеяться не улыбаясь, а думать не задумываясь. То есть ей по лицу лет пять, по фигуре – лет сорок восемь, по рукам – шестьдесят три. Вот такой монстр сидит рядом со мной, смотрит на красивого бармена-аргентинца, а потом не выдерживает, спрашивает:

– Вы откуда?

Тот гордо отвечает:

– Я из Аргентины.

Она радостно восклицает:

– О! Аргентина, кенгуру!

Девушка из Карелии мне рассказала, как американцы в Нью-Йорке ее спросили:

– Ты откуда?

– Из Карелии.

– Странно, ты на кореянку не похожа.

А девушке из Одессы они сказали:

– Знаем – Одесса, Кремль, Красная площадь!

Наши контрактники в Америке обожают потешаться над американцами. Они придумали, как отомстить американцам за то, что они нас, русских, считают людьми второго сорта. Так вот – наши стали ходить с видеокамерами по улицам и брать интервью у американцев. Те охотно дают интервью в надежде, что станут телезвездами. Они и не представляют, что русские будут потом смотреть все это у себя на кухне и издеваться над ними. Я видел несколько съемок. Негр с выкрашенными в рыжий цвет волосами, такой все время подтанцовывающий, как будто на шарнирах, на вопрос «Кто такой Гитлер?» ответил: «Точно не помню, давно это было, но, кажется, человек был нехороший. То ли евреев не любил, то ли негров». А пожилая пара с гордостью доложила, что этим летом они были в Европе: «Сначала в Париже», – сказала она, а он добавил: «А потом во Франции».

Я горд тем, что один сюжет мы сняли по моей идее. В Майами есть мотель с неблагозвучным для русского уха названием. Он называется «Мандалай», видимо по имени местечка какого-то рядом. На первом этаже ресторан, тоже «Мандалай». А поскольку неподалеку расположен Ки-Уэст, где жил Хемингуэй, то прямо под названием ресторана повесили огромный портрет этого писателя. Мы остановили десять прохожих американцев с одним и тем же вопросом: «Кто изображен на портрете?» Только двое честно сказали: «Не знаю». Восемь уверенно ответили: «Это Мандалай!»

Америка – страна мандалаев. Эмигранты, когда я веду подобные речи, очень обижаются на меня, говорят: «Как вам не стыдно, это неправильно». Они начинают защищать американцев. Я понимаю их, им так хочется доказать, даже не мне, а самим себе, что они правильно сделали, уехав от нас. Особенно теперь им это важно, когда оставшиеся жулики стали жить гораздо лучше, чем жулики уехавшие.

Главный аргумент нашей эмиграции: «Вы посмотрите, сколько вокруг еды! Американцы все время едят и не могут это съесть!» Вот тут они правы, американцы едят везде и всегда: в аэропортах, на улицах, в кинотеатрах и даже в туалетах. Причем они даже не просто едят, они запихивают в себя метровые булки, как дрова в топку, – заполняют пустоты организма. Едой это нельзя назвать. В их языке нет слова «кухня», у них есть только слово «фуд», оно переводится как «корм». «Макдоналдс», «Кентуки фрайд чикен» – это заправочные станции-кормежки. Подъезжает туловище, заправляется. Они скоро будут подавать корм шлангом, в горло через воронку. Да, это корм, потому что он приготовлен не поварами, а химиками-селекционерами, в нем есть все добавки, все сбалансировано – витамины, все по процентам, как для крупного рогатого скота. И словно в подтверждение моих слов, население Америки от этого корма начало расти вширь.

Во всем мире можно узнать американцев по бочкотелости. Рядом со мной в аэропорту садится на стул женщина. Жалко стул – ему нечем дышать! – она обволакивает его туловищем до самого пола. А я с ужасом думаю: «Как она полетит?» Или еще случай. В «Макдоналдс» приехала американская семья: отец и двое детишек, все как подобные треугольники, папа – большая клизма, детишки – маленькие клизмочки. У всех патриотизм в глазах, у всех флажки в руках. И только я один хохотнул, когда папа сказал: «Мне три гамбургера и одну диетическую пепси-колу».

Двадцать два сумоиста ходят по полю и пинают мяч. Такое будущее ждет мировой футбол, если его спонсором останется компания «Макдоналдс».

Я вообще часто в Америке выгляжу придурком в глазах американцев. Как-то спускаюсь в гостинице на первый этаж в бассейн. В халате (ну там так принято – можно на лифте в халате поехать в бассейн). Американка спрашивает: «Вы в гостинице остановились или пришли с улицы?» А острить в ответ бесполезно! С ними нельзя острить с серьезным лицом, они не понимают. Если ты юморист, лицо твое должно быть смешным. Они видят юмор глазами. Не так, как наши, которые сначала думают, а потом смеются.

Я с моим лицом не могу выступать на Западе, потому что их юмор – это юмор, сделанный по системе рефлексов собачек Павлова. Человек сел в торт – смешно, они хохочут, два человека сели в торт – в два раза смешнее! А если тот, кто сел в торт, встал, снял штаны и у него в креме все – эта шутка будет потом много раз пересказана на работе.

Я выступал в одном зале на две тысячи мест. Зрители – наши эмигранты. А за кулисами аборигены-американцы, которые обслуживали зал, не могли поверить, что я пойду на сцену! Человек в том же костюме, в каком он ходит по улице, с невзрачным лицом – как это так? Я понимаю, пришел бы Киркоров, «летучая мышь», – тогда ясно: этот идет на сцену. Или Боря Моисеев в боди. А я одетый пришел – чем смешить буду, непонятно совершенно. У них весь юмор ниже пояса. Они меня спрашивали: «Вы пойдете на сцену с таким лицом?» Хотелось им ответить: «Вы еще не видели лиц Трушкина с Коклюшкиным!»

А как-то со мной произошла еще одна совершенно замечательная история.

Зная, что я собираюсь в Америку, мой друг юности Юрка, который теперь живет в Нью-Йорке, попросил привезти ему пару веников для бани. Захотелось ему настоящих, с Родины. Я по-дружески проникся просьбой и положил в «дипломат» два веника, купленных у «Сандунов», не предполагая еще, что ждет меня впереди. Это было как раз то время, когда любовь к русским за победу над коммунизмом и за разрешение снести Берлинскую стену сменилась в мире настороженностью. Увидев, как трясут всех русских на таможне, заставляют открывать портфели, чемоданы, я понял, что сейчас у меня возникнут серьезные проблемы. Подходя к контролю, попытался придать своему лицу самое честное выражение. Но западные офицеры не реагируют ни на что, кроме спущенных по чиновничьей лестнице инструкций.

– Это ваш «дипломат»?

– Да.

– А что в нем?

– Ничего.

– Как ничего?

– Так, ерунда всякая.

– Откройте.

Я открыл. Мне даже стало жалко таможенника, так он напрягся, глядя на мои веники.

– Что это такое? – спросил он с паузой после каждого слова, как робот, пытающийся найти общий язык с пришельцем.

После этого вопроса напрягся я. Как ему объяснить? С чего начать? С истории строительства бань на Руси? Американцы не знают и не хотят признавать ничего из жизни других народов. Они уверены, что живут в единственно правильной стране на планете. Ответить: «Два веника»? Мой английский не настолько хорош, чтобы я мог найти в своем словаре перевод слова «веник». Да и потом, наверняка на английском «веник» означает предмет, которым подметают. Что я – такой чистюля, что прилетел со своими вениками? Вспомнил, как тот же мой друг учил меня: американцам никогда не надо говорить лишнего. Все детали, которыми грешит русская эмоциональная речь, вызывают у них головную боль и подозрение. Раз болтает – значит, запутывает. Это во-первых. Во-вторых, ответы должны в точности совпадать с тем, что американец видит. Слова с картинкой обязаны сходиться. Это для них главное – чтобы сошлось! Иначе программы, вставленные в их мозг, дают сбой. А всем, что дает сбой, занимается полиция. Вспомнив все это и указывая на веники, я ответил: