Кристофер Бакли - Верховные судороги

— Обосраться или свихнуться?

— Право же, судья, — сказал президент. — Такие слова, да еще в присутствии президента США…

— Это вы у нас политик, не я, — отозвалась Пеппер. — Но знаете, мне кажется, на следующих выборах все это может выйти вам боком.

— Открою вам маленькую тайну, — сказал президент, — но только пусть она тайной и останется. Хорошо?

— Да, сэр, думаю, мне удастся ее сохранить.

— Я не собираюсь снова баллотироваться в президенты.

Пеппер вытаращила глаза:

— Нет? Это немного необычно.

— Разумеется. Я считаю, — и вы можете проверить в «Гугле», прав я или не прав, — что президент, который проводит четыре года, не хлопоча о своем переизбрании, может добиться гораздо большего, чем тот, который каждую секунду каждого дня трясется над своим рейтингом. А как легко заметить, — улыбнулся он, — я потратил два с половиной года вовсе не на попытки стать самым популярным в стране человеком.

— Да уж, — согласилась Пеппер. — Что нет, то нет.

— На Капитолийском холме меня ненавидят. А почему? Потому что я накладываю вето на их билли о расходах. Да что уж там, я разъярил их настолько, что они даже начали собирать подписи, которые позволят внести в Конституцию поправку, ограничивающую правление президента одним сроком. И только для того, чтобы достать меня! Боже милостивый. Это все равно что ввести сухой закон, чтобы удержать от пьянства одного-единственного человека. А пока они довольствуются тем, что развешивают по фонарным столбам моих кандидатов на место, освободившееся в Верховном суде. Ладно, не позволяйте мне заводиться на тему «Конгресс Соединенных Штатов». Что касается вашей кандидатуры, — он прихлопнул Пеппер по колену и ухмыльнулся, — они быстро обнаружат, что вздернуть на виселицу вас — задача не из легких. Итак, судья Картрайт. Готовы вы послужить вашей стране?

— А менее зловещую формулировку придумать нельзя?

— Ну да, звучит зловеще, не так ли?

— Я могу все обдумать?

— Да. Разумеется. Однако ответ я хотел бы получить в понедельник.

— Может быть, лучше в пятницу, а? Неделя мне предстоит суматошная. Начинается оценка рейтингов и…

Президент молча смотрел на нее.

— Юная леди, — наконец сказал он, — я пришел к вам с богатыми дарами, а не с предложением как-нибудь встретиться со мной за ланчем.

— Да, сэр. Простите, сэр. Я не хотела показаться неблагодарной. Просто, понимаете, любое решение дается мне с великим трудом.

— Вы же судья. Принимать решения — ваша работа.

— Видите ли, в чем дело, я родилась под знаком Весов.

Президент покачал головой:

— Вы только на слушаниях об этом не говорите.

К пяти вечера армия вернула Пеппер на вертолетную площадку, оборудованную на Тридцатой улице. После тишины кемп-дэвидского зала для боулинга суматоха и грохот сумеречного Манхэттена показались ей приятно успокоительными. Она решила пройти две мили, которые отделяли ее от квартиры, пешком: ей хотелось и многое обдумать, и оттянуть неизбежную встречу с Бадди. Президент попросил Пеппер никому об их разговоре не рассказывать.

— Даже моему мужу?

— А он умеет держать язык за зубами? — спросил президент.

— Он бывший телевизионный репортер.

— О господи. В таком случае мужу — в особенности. Если что-то просочится в прессу, все закончится, не успев начаться. Первые сведения о нашей затее люди должны получить, когда вы окажетесь сидящей рядом со мной в Овальном зале.

Пеппер прикинула, не открыться ли все-таки Бадди, однако его достижения по части умения держать язык за зубами были какими угодно, но не утешительными. К тому же интуиция говорила ей, что эта новость его не обрадует.

— Где тебя черти носили? — сварливо осведомился Бадди, когда стук каблучков по мраморному полу известил его о возвращении жены. — Я тебе раз четыреста звонил. Сотовый не отвечает, «БлэкБерри» не отвечает. Я уж собрался больницы обзванивать.

— Я знаю, знаю, прости, малыш. — Она поцеловала мужа, однако он поцелуя не возвратил. — Просто мне нужно было немного побыть одной. Прочистить мозги. А то проснулась сегодня и почувствовала, что вот тут, — она постучала себя пальцем по голове, которая в эту минуту отнюдь не казалась ей прочистившейся, — все паутиной заросло.

Бадди смотрел на нее не то недоверчиво, не то подозрительно. Он был на шестнадцать лет старше Пеппер и уже достиг возраста, в котором муж начинает волноваться, когда молодая, в сравнении с ним, привлекательная жена вдруг исчезает на целый день без всякой на то причины, а вернувшись, объясняет свою отлучку не самым убедительным образом.

— Так где ты была-то?

Пеппер бросила сумочку в кресло, взглянула мужу прямо в глаза и сообщила:

— У президента Соединенных Штатов. В Кемп-Дэвиде.

— В Кемп-Дэвиде, — повторил Бадди. — Подумать только. Ну и как там президент?

— Хорошо. В боулинг играет. Передает тебе привет. Ты не хочешь поесть? Я проголодалась. Может, сходим куда-нибудь, перекусим? Сангрии выпьем. Повеселимся.

— Сначала скажи, где ты провела весь день. Господи, да я чуть с ума, на хер, не сошел.

— Я же сказала, малыш. Мне позвонил президент. Он хотел видеть меня. За мной прислали вертолет — ну и так далее.

— Ты спятила?

— Нет, только проголодалась.

— Пеппер. Где. Ты. Была. Весь. День.

— В. Кемп. Дэвиде.

— Это что, серьезно?

— Намного серьезнее сердечного приступа.

— Ну хорошо. Ладно. И чего он хотел?

— Оказывается, он поклонник нашего шоу.

— Президент Соединенных Штатов смотрит наше шоу?

— По-видимому. Да.

— Господи. Почему же ты меня с собой не взяла?

— Ты спал, дорогой.

— Так разбудила бы.

— Ты был в отключке. И кстати, в котором часу ты-то вчера домой вернулся?

Бадди помолчал — несколько дольше, чем следовало.

— Ну, не знаю. Поздно.

— Для человека, у которого каждый день расписан по секундам, — сказала Пеппер, — ты становишься на редкость неточным, когда речь заходит о ночном времени.

— Давайте обойдемся без перекрестных допросов, ваша честь. Это ведь ты, а не я, исчезла на целый день и следов не оставила. Ладно, ладно. Пойдем куда-нибудь, поедим.

— Мне не хочется.

— Ты же сказала, что проголодалась.

— Уже насытилась. Дерьмом, которым ты меня кормишь. — И она направилась к спальне.

— Пеппер.

— Поцелуй меня в задницу.

— Я думал, — сказал ей в спину Бадди, — мы все это уже обговорили.

— Да нет, похоже, не все.

Под «всем этим» подразумевалась туманная заметка, появившаяся несколько месяцев назад на «Шестой странице»:[13] «Какой ТВ продюсер только что с безрассудной поспешностью уволил четвертую свою „личную помощницу“, юную и прекрасную, в обязанности которой входило не одно лишь снабжение его кофе с молоком?»

Пеппер хлопнула дверью спальни и тут же почувствовала себя полной дурой — какой смысл запираться в четырех стенах, если ты и вправду голодна? Впрочем, несколько минут спустя она услышала ответный хлопок входной двери. Она отправилась в «Линкольн-центр», набила там два больших пакета книгами о Верховном суде, в том числе и биографиями работавших в нем судей. (Удивительно, но многие из этих книг рассказывали о судьях, все еще действующих. Пеппер почему-то полагала, что итоги их работы подводятся несколько позже.)

Затем она накупила в китайском ресторанчике еды, приобретя в итоге сходство с не испытывающей недостатка в средствах рачительной домохозяйкой, оттащила свои трофеи домой и устроилась с книгами в спальне. Читала Пеппер допоздна и ощущала себя при этом нарушительницей неких правил, — она все прислушивалась, не вернулся ли Бадди, — снова оказавшейся в летнем лагере девочкой, которая после того, как в общей спальне выключают свет, читает, накрывшись с головой одеялом и освещая фонариком страницы, книжку «Нэнси Дрю[14] и странный кандидат в члены Верховного суда».

На следующее утро Пеппер обнаружила Бадди спящим на кушетке. Она забралась к нему под бок, а когда они встали, вчерашняя размолвка была уже забыта или, по крайней мере, засунута под сукно.

Они соорудили себе по «Кровавой Мери», позавтракали яичницей с зеленым луком и салатом, попутно следя краем глаза за одним из воскресных ток-шоу.

Еще нарезая лук, Пеппер спросила:

— Как тебе эта свистопляска с Верховным судом?

— Жопы они все, — ответил пребывавший в задумчивости Бадди.

— Малость смахивает на зоопарк, верно?

— И кому вообще это нужно? — сказал, разбивая яйцо, Бадди.

— Заседать в Верховном суде? Ты серьезно?

— Сидят девять старых пердунов в мантиях и перебрасываются записками.

— Ренквист. Уоррен. Брандейс. Франкфутер. Харлан. Блэк. Холмс. Маршалл.[15] Старые пердуны в мантиях? Я начинаю понимать, почему тебя занесло на телевидение, дорогой. У тебя подлинный талант к старому, доброму reductio ad absurdum.[16]