Леонид Каганов - Оды на злобу дня. Часть 1

6. Острота момента. Выпуск 4

Запомни крепко: в доме не свистят. Не будет денег. Так гласит примета. И постепенно смысл приметы этой становится понятен всем подряд. Пока ты в доме исполняешь свист, ты нарушаешь авторское право. И в дверь твою уже стучится РАО и говорит, что ты рецидивист. Ты нарушаешь авторский закон. Не верите — спросите у юриста: есть автор у исполненного свиста, и даже не беда, что умер он. Так даже проще — чтобы не мешал. И пусть при жизни он не знал про РАО, но РАО восстановит честь и право, устроив юридический скандал. Он умер, но мелодия живет. А там, глядишь, и родственники живы. И вместе с РАО требуют поживы с любого, кто свистит и кто поет.

Не пой под душем песен никогда! Наследники уже под дверью ванной. Приклеились к двери как листик банный и ждут, пока отключится вода. И в тот же миг они тебе несут отнюдь не полотенце или тапки, а строгие бумаги в красной папке, среди которых есть повестка в суд. Суду все ясно, он уже привык. Он постановит твердо, без нюансов: изъять твое имущество, финансы, а также вырвать грешный твой язык. Чтоб не совал его, закон поправ, в сокровищницу мировой культуры, беря без спросу рифмы, партитуры и прочие объекты смежных прав.

Не для того поэт, и музыкант, и композитор, вечная им слава, творят объекты авторского права, успешно применяя свой талант. Не для того, чтоб ты спустя года бесплатно слушал радио в маршрутке. Предмет искусства — это вам не шутки, а ценные улики для суда.

Услышал где-то музыку — беги, мизинцами заткнув покрепче уши. И отрицай, что ты ее прослушал, иначе образуются долги. Концерты в телевизоре не смей просматривать с семьею — только лично! Иначе исполнение — публично, и ты попал на миллион рублей. Приемник лучше подари врагам: пусть слушают налево и направо. В конце концов их всех поймает РАО, и выйдет им немало по деньгам.

С невестой в ЗАГС под музыку пошел? Отдай все деньги и ступай на зону! А РАО передаст их Мендельсону. Придет — получит. Нет — и хорошо.

Придумал стих? Исполнить не спеши. Хоть ты и автор, и законы в силе, но Авторское общество России оставишь без положенной маржи. Зарегистрируй, денег принеси, представь заявку и дождись отметки. И прочитай домашним с табуретки в назначенную дату и часы.

Велели в школе вызубрить стишок? К доске не выходи ни в коем разе! Публичным исполнением при классе юристы назовут такой урок. И за чужой стишок получишь два (условных года по итогам дела). И в кассу РАО местного отдела уплатишь штраф за все свои слова. Сидите, дети, лучше по домам. Забудьте, дети, про кружок вокальный, не подходите к школе музыкальной — чужое исполнять научат там. Литературу с музыкой — забыть: с правами там не ясно и не чисто. Пусть в школах учат только на юристов, а также адвокатов, может быть. Непобедимый, страшный, как дракон, мы в школах лишь один предмет оставим: об Авторском, а также Смежном праве — великий славный божий наш закон!

Семейные альбомы изучай. И твой прапрадед, как ты сам увидишь, Кирилла и Мефодия подкидыш, вдруг может оказаться невзначай. А значит, у тебя в руках права на авторские буквы алфавита. И каждый, кто напишет их открыто, обязан заплатить тебе сперва. А если родословной вовсе нет — то значит, из народа вышел родом. И все твое, что числилось народным: любая поговорка и куплет. Услышал исполнение — звони в ближайшую районную управу. И вызывай наряд в мундирах РАО, и пусть воришку в суд ведут они.

Вот ты прочел поэму до конца. А кто тебе, скажи, позволил это? Губами шевелил? Гони монету! Я выступаю в качестве истца! Пошел в свой блог и сделал копипаст? А ну-ка денег заплати нам с РАО! Оно на все искусство сверху срало! Оно его и купит и продаст!

Без драк и происшествий, без хамства и без свинства, не трогая прохожих, не причиняя зла, веселый день погожий Народного единства прошел себе четвертого числа. Он шел с какой-то девкой, беспечный и поддатый, гудел под нос сонаты, как треснутый рояль. Он шел гулять куда-то, где вина и салаты, и без проблем ушел куда-то вдаль. А вслед за ним с биноклем подтянутый и ловкий спешил другой прохожий — и прячась и таясь. А чтоб не узнавали, он в целях маскировки руками по лицу размазал грязь. А мог бы и не мазать — ведь, скажем откровенно, его и знать не знают, подумаешь, дела. Ну кто слыхал про праздник разведчиков военных, что празднуется пятого числа? А вслед за ним с портфелем знаток суда и права шагал прохожий в шляпе, стараясь не отстать. Число шестое — праздник судебного пристава, он в гости шел с желанием пристать.

Но вдруг из подворотни лениво и вразвалку выходит наша гордость и слава и краса. И молнии на тучах устроили мигалку и поперхнулись снегом небеса. Он вышел на прогулку в плаще и с автоматом и поднял вверх два пальца, коснувшись козырька. И рация на пузе представилась: «Десятый!» И смолкла, будто струсила слегка. Он огляделся важно, как генерал на фронте, он встал на перекрестке, как горная гряда. И сам себе сурово скомандовал: «Пройдемте!» Но не прошел — остался навсегда.

Идет число двенадцать — День тружеников банка — идет себе с работы, сережками звеня. Вдруг слышит за спиною: «Куда спешим, гражданка? У вас просрочен паспорт на три дня!» — «Да где же он просрочен?» — «А я сказал: просрочен! А если не просрочен — помят. Платите штраф!» И та в ответ: «Простите, прошу вас очень-очень!» И денежку сует ему в рукав.

Идет за нею следом почтенный социолог — в календаре за месяц четырнадцатый лист — старик-преподаватель, любитель книжных полок. И слышит за спиною громкий свист. «Проверка документов! А где прописка ваша? Прописаны в Мытищах — что делаем в Москве? Мобильник, документы — сдаем сюда, папаша». И автоматом — хрясь по голове.

Идет число пятнадцать. А это что за дата? А есть такая дата? Да вроде есть пока. Не то чтобы матроса, не то чтобы солдата, а — Всероссийский день призывника. «Стоять-бояться, руки — по швам, а ноги — прямо. Сейчас служить отправлю как минимум на год. Звони домой, не медля, и пусть родная мама сюда две штуки баксов привезет!»

Звонит сопливый парень мамаше, как просили. И мама сразу едет ребенка выручать. И приезжает мама — День матери России, ноябрь месяц, дата двадцать пять. Приехала босая, в руке пакет с капустой, в заштопанном пальтишке, с младенцем на груди. В бумажнике червонец, в карманах тоже пусто, заплакала и просит: «Отпусти». Ну что с такими делать? Ведь что-то делать надо? Приходят нищеброды и мучают нытьем. Вздохнул и взял червонец, по морде дал прикладом и отпустил их с богом всех втроем.

И так примерно с каждым, такая уж работа. Но вот почти ноябрь кончается совсем, и тут выходит кто-то — он День морской пехоты: ноябрь месяц, дата двадцать семь. Шагает в доску пьяный с бутылкой самогона, поет стихи Билана на музыку Барто. И бьет в витринах стекла ботинками с разгона. И окна припаркованных авто. Не то чтобы от злобы, не то чтобы со смыслом, а просто так гуляет — его сегодня день. И прячутся по норам все остальные числа, когда гуляет дата двадцать семь. Идет себе с бутылкой, идет в одной тельняшке, ему плевать на стужу и холод ноября; тяжелые ботинки, ремень с огромной пряжкой и кулаки размером с якоря.

И, автомат поправив, наш праздник номер десять сбегает в подворотню, чтоб не маячить тут. А то, наверно, могут ему пинков навесить, и уж наверно денег не дадут. И точно: слышен окрик и свист тяжелой пряжки и топают ботинки и раздается мат. И бронзовая пряжка по серой по фуражке вдогонку лупит десять раз подряд.

А с неба — дождь со снегом, в лицо — холодный ветер. Они бегут по лужам, хрустят кусочки льдин. Вот так ноябрь месяц у нас проходит, дети. И, честно говоря, не он один.

Измазав красной глиной низкий лоб, обычной палкой джунгли ковыряя, трудились сотни тысяч древних майя, но все напрасно — то у них потоп, то чумка, долгоносик, то вулканы, а то у побережья Юкатана волна выходит на причал морской и всех обидит: и жрецов, и женщин, детей, свиней, посевы и старейшин, кого-то смоет, а кого доской огреет по макушке от балды. И нет ни урожая, ни еды.

Куда уж только майя ни ходили! Кому уж только денег ни несли! Уже в пруду и девственниц топили, уже и пацанов в вулкане жгли, уже и в землю золото швыряли, уже и в бубен били, и плясали, но почему-то пофигу богам: индифферентны к крови и деньгам.

И вот, из глыб построив пирамиду, измазав красной глиной нос для виду, сидел опухший косоглазый жрец. Вертел башкою, кушал огурец, на глине пальцем линии чертил, задумчиво почесывая яйца. Он на руках и на ногах все пальцы умел считать с нуля до двадцати. Копать маис со всеми не ходил. А пальцем просверлив дыру в початке, рассматривал, прижав его к сетчатке, движение космических светил. А в небе звезд — от края и до края! Как мух над миской каши! Смотрит майя в свой телескоп, дыханье затая. Устала попа, занемели ноги, но там вверху — планеты, звезды, боги и, видимо, разгадка бытия.