Дмитрий Быков - Новые письма счастья

Мне что теперь – убиться?

ДЖИНДЖИЧ:

Но не самим же нам судить

Народного любимца!

КОШТУНИЦА (с тоской):

Теперь начнется крик, скандал,

И шум, и тьма кромешна...

Но я не знал! Ведь я не знал?

СОВЕТ МИНИСТРОВ (хором):

Не знал! Не знал, конешно!

КОШТУНИЦА (примиренно):

Мне лишь Отчизна дорога!

Я чужд угрюмой злобы!

А денег много?

СОВЕТ МИНИСТРОВ:

До фига!

КОШТУНИЦА:

Но я не знал?

ДЖИНДЖИЧ:

Еще бы!

Октябрь 2001. Путин встречается с Бушем.

БУШ:

Мой друг Владимир...

ПУТИН:

Можно Вова.

БУШ:

Любезный друг, не всем дано

Понять друг друга с полуслова,

Но я-то понял вас давно.

Вступив на верную дорогу,

Вы сильно радуете нас.

Ведь демократия, ей-богу,

Всем надоела двадцать раз!

ПУТИН:

Любезный Джорджи!

БУШ:

Можно Жора.

ПУТИН:

И мы признаться вам должны,

Что доигрались до упора

В развале собственной страны.

Мог презирать любой узбек нас,

Про молдаван не говоря...

Какая, блин, политкорректность!

Россия требует царя!

БУШ:

Я знал, что мы поймем друг друга.

Я знал, что мы друг другу в масть.

Народы наши от испуга

Хотят лизать любую власть.

ПУТИН:

И как тут, Жора, ни крутись ты —

Поверь общественной нужде:

Когда приходят террористы,

Страна нуждается в вожде!

БУШ:

Признаться, Вова, не пора ли —

Скажу, как русскому царю:

Нас очень вовремя избрали!

ПУТИН:

И я про то же говорю!

Настало время нашей роты

Творить активное добро.

Что, кстати, думаешь про ПРО ты?

БУШ:

Оставь, мой друг! Какое ПРО!

Тому залог мои седины —

Об этом я давно умолк.

Теперь должны мы быть едины.

Тебе не нужно денег в долг?

ПУТИН:

Не надо, справимся легко мы.

Страна не зря горда собой.

Нужны ль тебе аэродромы?

Бери, пожалуйста, любой!

БУШ:

Давай, мой друг, поднимем знамя

Защиты вольности и прав!

И кстати, Вова... Между нами...

В Чечне ты был, похоже, прав.

ХОРОМ:

Гордитесь Путиным и Бушем,

Вовсю выпячивайте грудь!

Весь мир исламский мы разрушим.

Кто был ничем – ничем и будь!

Июль 2002. Суд над Лимоновым.

Отечество судит писателя вновь,

Причем на закрытом процессе.

Писательство портит и нервы, и кровь.

Оно из опасных профессий.

Состряпанных белыми нитками дел

Немало в российских анналах:

Сидел Чернышевский, и Горький сидел —

Поэтому мир и узнал их.

Сидел Достоевский, и – горе уму! —

Бывал Грибоед под арестом.

Под стражей Тургенев задумал «Муму»,

Что стала его манифестом.

Кобылин сидел, и сидел Мандельштам,

Клеймивший опричников смело:

Он встретить бы мог и Шаламова там —

Писателей много сидело.

Российский Парнас – это смрадный подвал,

Россия – страна неурядиц:

И Пушкин – вы помните – в ссылке бывал,

И Бродский сидел, тунеядец...

Но судей Лимонов приводит в экстаз:

Всех прочих уделал Лимонов!

Писателей брали в России не раз,

Но брали, увы, без ОМОНов.

Должно быть, Лимонов – писатель крутой,

Не зря он попал на скрижали!

Зато уж Толстой – это полный отстой:

Его никогда не сажали.

Уж как он хотел посидеть, говорят,

Уж как он того добивался —

А все ж не попал в этот доблестный ряд,

Тогда как Лимонов – прорвался.

И ты не в обиде, российская власть,

И вы, доносители-шкуры:

Когда вам еще доведется попасть

В историю литературы?

Июль 2002

Отпуск пришел, на дворе июль,

В мареве горизонт...

Ельцин бросается в Иссык-Куль,

Путин – в Эвксинский понт.

Два президента, два главаря,

Светочи, блин, очей...

Плавает Ельцин, а втихаря

Хочет назад, в Ручей.

«Я бы, как грозное божество,

Им бы пустил кровя!

Я показал бы им всем... тово!» —

Думает он, плывя.

И вылезаючи на настил,

Прыгая на доске,

«Хоть бы назад он меня пустил!» —

Он говорит в тоске.

...Путин плывет, держа под волной

Ядерный ридикюль.

Путин устал управлять страной —

Хочет на Иссык-Куль.

«Здесь невозможно, спасая власть,

Не ущемить права...

Хоть бы, ей-богу, им всем пропасть!» —

Думает он, плывя.

И набирая воздуху в грудь

Прыгая на песке —

«Хоть бы уехать куда-нибудь!» —

Он говорит в тоске.

Так вот и плавают два вождя,

Хором себе твердя:

«Если бы нам поменяться!» Но —

Этого не дано:

Ельцин, брызги подняв, как куль,

Прыгает в Иссык-Куль —

Путин, сложивши солнечный зонт,

Лезет в Эвксинский Понт.

Май 2003. Приехал Пол Маккартни.

Страна была поражена: в субботу Путин принял Пола. Там были Пол, его жена и скромный гид мужского пола. Ловила жадно вся Москва беседы важные детали, но только общие слова до русской прессы долетали. О чем был главный разговор – гадать могли бы до утра мы, когда бы благородный вор нам не представил стенограммы.

ПУТИН:

Привет вам, милые, привет! Давно хочу спросить у Пола – без телекамер, без газет и вообще без протокола: вас обожало большинство, и меньшинство любило прочно – ваш рейтинг больше моего...

ПОЛ:

Не может быть!

ПУТИН (хмуро):

Проверил, точно. Мой – семьдесят, битловский – сто. Не веришь – спросишь у Суркова. И вот хочу спросить: за что? Чего вы сделали такого?

МАККАРТНИ (чувствуя себя виноватым):

Я ничего не делал, сэр! Мы просто музыку лабали! Я – на гитаре, например, а Ринго Старр – на барабане.

ПУТИН (начиная сердиться):

Мы много книг про вас прочли! Не надо с нами, как с ослами! Не замирили вы Чечни, Березу в Лондон не сослали, не поднимали ВВП, телемостов не проводили – а только шлялись и т. п. по этой вашей Пикадилли. Ну там концертик, ну другой... Но извини – у нас в России Газманов левою ногой писал бы песенки такие! А как Кобзон у нас поет? Включи любую передачу – и сразу видно: патриот! А вы что пели? Чушь собачью! Мне переводчик перевел – там слабо с уровнем моральным. Сравни ты эти песни, Пол, с моим посланьем федеральным – легко поймет любой дурак, что я владею словом метким. А все же хлопали не так! Не так, как вашим шансонеткам! Я даже пенсии плачу, я в Грозном одержал победу, когда куда-то не лечу – так, значит, я куда-то еду... Кому ты пенсии даешь? Кому, скажи? Не прячь глаза-то! Ты все про йестеди поешь, а я – про радостное завтра! Так объясни же, отчего на всей земле на самом деле твой рейтинг выше моего?

МАККАРТНИ (испуганно):

Не знаю, сэр! Мы просто пели...

ПУТИН (задумчиво):

Ну вот, поди теперь ответь, кого возносит случай шалый... Чего же мне теперь – запеть? Сыграй-ка, Пол! Споем, пожалуй!

ХОРОМ:

Can’t buy me love, yeah...

Январь 2004. Правые потерпели на думских выборах

катастрофическое поражение.

Ты ни к чему, Ирина Хакамада,

У нас в степи.

Хотя тебе, наверно, хокку надо,

Но потерпи.

Тебе не будет никакого хокку,

И я клянусь:

Тебя не хочет ни с какого боку

Святая Русь!

Когда-то вы с Немцовым и Чубайсом

Пятнадцать лет

Имели нас по самое не бойся.

Тут рифмы нет,

Но мы народ простой, неприхотливый

И мы вполне

Без рифмы вовсе можем обходиться,

Когда хотим!

Когда бы ты под действием порыва

Любви земной

Вдруг извиваться стала похотливо

Передо мной, —

Тогда б науку вспомнил я отцову

И поднял плеть:

Ступай к Немцову, милая, к Немцову,

А к нам – не сметь!

Мы скифы все, мы евро-азиаты,

Нас тьмы и тьмы!

Вы тем уже пред нами виноваты,

Что вы – не мы!

Вы все отнять хотите – от Тамбова

И до Курил.

Оденься, ты! – сказал бы я сурово

И закурил.

Но даже если б ты не уходила,

Нюня, стоня,

И мне сквозь зубы жалобно твердила

«Возьми меня», —

Я, может быть, к мольбам влюбленной гейши

Бы снизошел,

Но избирать тебя на пост главнейший

Бы не пошел!

Уже довольно Родина страдала

От правых сил!

У нас теперь ни правых сил не стало,

Ни левых сил!

Их никаких у нас теперь не стало —

Один патрон;

Теперь тебя нам только не хватало

Избрать на трон!

Езжай домой, Ирина Хакамада,

Езжай, и все!

Там харакири, сакура, микадо,

Сумо, Басе,

Возьми с собою книги Мураками,

Сакэ, суши,