Дмитрий Быков - Новые письма счастья

Привычно мысли в рифму облекая, как многократно делывал и встарь, – я думаю: но что за власть такая, что ей страшна какая-то Морарь? И сам же отвечаю: знаем все мы, кому Отчизна вправду дорога, – что прочные, стабильные системы особо уязвимы для врага. Америка, допустим, колобродит от полноты раздувшейся мошны, там постоянно что-то происходит, и ей теракты даже не страшны. Взрывали их, гранаты в них кидали, противники валяли их в грязи… Все беспокойно в Индии, в Китае, во Франции, где правит Саркози, – а мы, и суверенная Молдова, и прочие, кто окружает нас, свалиться в хаос от толчка любого на ровном месте можем каждый час. Властитель прежний несколько прибил нас. Мы можем рухнуть от любой чухни. У нас такая полная стабильность, что все к чертям покатит, чуть чихни. Весь наш народ, который так громаден, ударится в погромы, кровь и гарь… Кому-то не опасен и бен Ладен, – а для кого смертельна и Морарь! С годами суверенная Молдова, чья власть непобедима и крепка, дойдет до состояния такого, что будет трепетать от ветерка, – а для России, гордой и прекрасной, исполненной неведомых глубин, настолько страшен всякий несогласный, что на любого нужно пять дубин.

Вы ждете утешительной морали? Мораль проста, хотя и не длинна.

Страна, что может рухнуть от Морари, – действительно великая страна.

Только оппозиция Обаме, набежав в отдельный кабинет, молвила дрожащими губами – дескать, притесняют, мочи нет, дескать, и при Брежневе такого не было уже, прошу простить, – тотчас же назначили Суркова общество гражданское растить.

Экого я праздника дождался! Тут и сомневаться не моги: кто у нас об обществе гражданском знает лучше, чем его враги? Кто за ним следит многоочито? Кто спешил добить его скорей? Протестует вся правозащита, выгоды не чувствуя своей. Мы пришли к серьезному итогу, к радостному, в общем, рубежу. Что вы протестуете, ей-богу? Радоваться надо, я скажу! Это значит, что забрезжил выход, близко осыпание оков: разве делом, не сулящим выгод, стал бы заниматься сам Сурков? Если он на это дело брошен, а не на банальный нефтехим, – это дело выглядит хорошим, а прогноз для органов – плохим. Можно обсуждать его фигуру, но бесспорно, что его чутье на родную нашу конъюнктуру минимум не хуже, чем мое. Он служил когда-то в «Менатепе», после прессу стал сажать на цепь, – видимо, уже ржавеют цепи, если он пошел в другую степь. Может, он кому-то и противен (не везде же любят гордецов), но сказать, что он неэффективен, не сумел бы даже и Немцов. Кризис, говорят, сулит напасти нашей вертикали – вери гуд: хорошо, коль менеджеры власти в Хельсинкскую группу побегут. Без репрессий им тяжеловато, как еврею трудно без мацы, – но они нормальные ребята (в тех делах, в каких они спецы). Надо быть оравой остолопов, чтобы их ума не признавать. Лишь представьте: если бы Андропов «Хронику»[13] задумал издавать? На него иные наезжают, попусту буравя сотней жал… Он ведь лучше знал, кого сажают, потому что сам же и сажал! Если бы в допутинскую эру эту диссидентскую орду возглавлял не Сахаров, к примеру, – я о нем и речи не веду, – а рулил бы ими, подбоченясь, не испорчен близостью к трубе, сусловский лояльный порученец или назначенец КГБ, патриот со взглядом бирюзовым, безупречно честный офицер, – сколь бы лучше был организован плановый распад СССР! Тут бы вся история, как милая, по пути иному бы пошла б. Иногда слыхал, что так и было, я… Но не верю, блин. Не тот масштаб. Чем сражались? Марксовой цитатой, маршем, протестующим письмом… А у этих восемьдесят пятый наступил бы в семьдесят восьмом.

Выразить боюсь в послушном слове, как подобострастны, и тверды, и мобильны станут при Суркове вялые структуры диссиды. Станет финансированье краше под эгидой нового вождя. Он ворвется, стиль движенья «Наши» в несогласный стан переведя. Либерал воспрянет из отбросов, демократ поднимется с колен, запустив на съезд единороссов неизменный пластиковый член. Тут же набежит по меньшей мере юных карьеристов легион, шахматам учить на Селигере будет их Каспаров-чемпион; будут под восторги агитпропа марши молгвардейцев разгонять; книжечки издательства «Европа» будут на Сорокина менять… Диссиденты, фиг ли вы боитесь? Вас же сразу станет большинство! На подъезде Маши anaitiss[14] нарисуют не скажу чего; возродится прежняя нетленка – где другие методы найдешь? – и машины братьев Якеменко станет калом мазать молодежь… Я б другое дело подыскал им, чем кидать в противника говно, – но ведь эти могут только калом, видимо, у них его полно. Можно и побить, чего ж такого? Можно всех согласных задавить, если только методы Суркова к несогласным гражданам привить. С эффективным менеджером этим, с тщательно причесанным вождем – мы, глядишь, и сами не заметим, как во власть российскую пройдем.

Тут настанет полное приволье. Что ж тогда я буду делать сам?

Вероятно, я уйду в подполье. С Эрнстом. Партизанить по лесам.

Меня томит судьба Мадагаскара. Полиция расстроила ряды. Мне страшно от кровавого оскала бесстыдно разгулявшейся орды. ООН бесславно губы поджимала, пока, под крики ярости слепой, законный лидер Равалуманана сражался с разъяренною толпой. Не перечесть подробностей ужасных. Польстившись на зеленые лавэ, там буйствовала кучка несогласных с Андре Ражуелиной во главе. Естественно, смутьянам там – малина: ОМОНа нету, в головах туман... Я сразу понял, что Ражуелина обрушит все, что Равалуманан с соратниками создавал годами. Он верный путь к спасенью отыскал. Он четким курсом, стройными рядами к стабильности повел Мадагаскар; он нищету уменьшил вполовину, он подобрал послушный кабинет, – но было видно, что Ражуелину все это не устраивало. Нет! Разнузданный корсар с серьгою в ухе, он тьму головорезов приласкал, он заскучал, он захотел движухи, он к хаосу ведет Мадагаскар! Народ доволен, сыт – ему все мало. Он, видимо, грустит по старине. Он обвиняет Равалуманана, что нету демократии в стране. Ему судьба народная близка ли? Мулата не отмоешь добела: где видел он, чтоб на Мадагаскаре когда-то демократия была?! Цветет мадагаскарская долина, в ней поспевают финик и банан – однако им не рад Ражуелина. Он говорит, что Равалуманан, чьи преобразования в разгаре, – устроил натуральный произвол, коррупцию развел в Мадагаскаре! Когда ее там не было, козел?! Ты посмотрел бы, что в сухом остатке: в столице дым, в провинциях разброд... Уж лучше процветание и взятки, чем нищета и видимость свобод! Теперь в Мадагаскаре полный финиш. Разнузданно ликует пироман. Вот так всегда, когда всерьез не примешь борцов с режимом, Равалуманан. Давно уже известно из анналов: не стоит церемониться с врагом. Сперва бунтуют десять маргиналов – а после рраз, и буйствует кругом подобная весеннему разливу, сносящая и честных, и блатных, калечащая Антананариву цветная революция цветных...

Покуда Русь ликует, строит, кроет, ведет сквозь кризис строй народных масс – Мадагаскар нас так же беспокоит, как прежде беспокоил Гондурас. Пора спасать народ Мадагаскара, не дожидаясь высшего суда. Послать туда российского фискала, российскую милицию туда! У нас бы никакой Ражуелиена не вылезал из водометных струй. У нас ему сказали бы: иди на – окраину, и там помитингуй! У нас бы, посягнув на статус царский и дерзко спровоцировав аврал, Каспаров этот, блин, мадагаскарский давно бы в зоне в шахматы играл. Попавши в климат пасмурный московский, уверен я, за первых пять минут мадагаскарский этот Ходорковский уже забыл бы, как его зовут. Задолго бы до бурного финала – когда столица мечется в дыму – от нашего бы Равалуманана послали б метку черную ему. Дивимся мы неслыханному диву – как допустили, кто позволил, блин?! Зато уж в нашей Антананариву не будет никаких Ражуелин. Мы не допустим выборов и бунта. Мы доведем до самого конца, чтоб им накрылись власть, министры, хунта, народ и обитатели дворца. Мы так и сгинем – вместе, заедино, но ничего не будем тут менять!

Ты понимаешь нас, Ражуелина?

Не понял, гад? Да где тебе понять...

В России нынче бдительность утроили. Желает коллективный Саурон карать фальсификацию истории, Отчизне наносящую урон. История… О, как должно икаться ей, едва в стране наметится развал! Что станут называть фальсификацией? Медведев пригрозил, но не назвал! Наука изыскания ускорила, стирая наши бывшие грехи… Я понимаю, почему история сегодня озаботила верхи. Не то чтобы в стране иссякли ценности, но кризис прет в Россию напролом. Не стоит говорить о современности: уместней оттоптаться на былом. Поднимем наконец до райских кущ его! Мы жили в исключительной стране. Да, мы не в силах изменить грядущего – но прошлое подвластно нам вполне. В конце концов, накоплен опыт ретуши и навык пропаганды боевой. На нем и так живого места нет уже – но ничего, потерпит, не впервой.

Тем более, для процветанья вящего и наведенья шмона в голове фальсификациями настоящего исправно занимается ТВ, и от его камлания истошного краснеют все, кто не лишен стыда, – но все-таки о чем-нибудь из прошлого поспорить можно было иногда. О Византии, помнится, поспорили, о Ржеве Пивоваров снял кино… Теперь уже, глядишь, и об истории два мнения иметь запрещено. Возможность пересмотра проворонена. Бдит агитпроп, нацелясь сотней жал. Мне даже как-то страшно за Солонина* (Суворов, как вы помните, сбежал). Историк не забросит больше невода: за ним следит особый легион. Что было, а чего, простите, не было в истории – теперь решает он. А то, глядишь, состроив рожи постные, нас очерняет всяческая слизь… Уже не помню: были девяностые – иль сразу нулевые начались? Не стану вас забрасывать цитатами, – ей-Богу, ситуация смешна: две тысячи восьмой с восьмидесятыми сливается практически без шва. Двадцатилетья не было проклятого! Чуть зашатался душный наш Эдем, как сразу после восемьдесят пятого устроился спасительный тандем, и окаянская, заокеанская когорта получила по рукам… А для дискуссий есть война Троянская: Россия не участвовала там. Оспорьте все, что было до Московии, – упрек не воспоследует ничей!