Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном - Ульев Сергей

Он взял со стола другой листок и потряс перед носом Ржевского.

— Вот она, ваша подпись. Ваша? — голос его сорвался на фальцет.

— Моя.

— Какого ж хрена, вы норовите через жопу начальства перепрыгнуть?

Ржевский озорно сверкнул глазами.

— Пардон, господин майор, погорячился.

— А с младшими по званию вообще не церемонитесь. Корнет Мурашкин чуть не плачет. Вы у него всех любовниц отбили. После ваших подвигов они с ним даже под ручку пройтись не желают.

— Рыба ищет, где глубже, а женщина — кто подюже, — подкрутил усы Ржевский.

— Нехорошо-с. Мы и так, зная о ваших недюжих способностях, вам список удлинили. Трех сестер Перепелкиных за одну посчитали.

— Ну и верно! Они же — на одно лицо.

— Лицо — одно, а задниц — три! А вам все мало!

Ржевский заржал.

— Хоть к ноге привязывай!

— И привяжите. Тройным узлом!

Майор сел за стол. Перед ним словно из — под земли возникли два стакана и бутыль с вином. Гусев кивнул Ржевскому на свободный стул.

— Ладно, поручик, это всё суета. Присаживайтесь. — Он разлил вино, и они выпили по первой. — Мы, гусары, меж собой как — нибудь разберемся. Беда в другом. Наш полк всё никак отсюда не переведут, как говорится, от греха подальше.

— Давно пора!

— Увы, сие зависит не от нас. А между тем местные бабы за последнее время рожают в неимоверном количестве.

— Ну-у, — протянул Ржевский. — Я вообще — то…

— А я и не утверждаю, поручик, что это только ваших рук дело.

— Рук ли?

— Отставить меня перебивать!

Ржевский молча наполнил стаканы.

— Так вот, — продолжал Гусев. — Больше половины рожениц на вас показывают. У меня их кляузами весь походный сундук забит.

— Три тысячи чертей! Какие грамотные!

— Если бы! Им местный дьякон под диктовку пишет.

— Дьякон? — Ржевский наморщил лоб. — У него жена еще такая курносая и вся в конопушках?

— Да.

— Как же, помню. На пасху дело было. Дьякон — на службу, а я — к ней. Ну до чего набожная женщина, Панкрат Михалыч, черт знает что такое! Только согрешим, — сразу бряк на пол и давай поклоны отбивать. Не поверите, всю ночь молилась!

— Да нет, отчего же, зная вашу прыть… Она, кстати, тоже из моего списка…

— Тогда миль пардон…

— Поздно! На днях двойню родила.

— И кто вышел?

— Мальчик и девочка.

— Девчонка точно не от меня, — повел носом Ржевский.

— А чья? Моя, что ли?

— Девчонка — ваша, мальчик — мой.

— Ржевский, так не бывает!

— Ну, значит, это не мои дети. Я рожаю только гусаров.

— Слыхал я эту вашу теорию, поручик. Только вам все равно не отбрехаться.

— А что такое?

— В городе рождаются почти одни мальчишки! Выходит, ваши гусарята…

— Это еще надо посмотреть, кто из них вырастет: может, улан какой или егерь…

— Ловко вывернулись! А мне что делать? Я от ваших бывших любовниц отбиться не могу. Они за мной косяками ходят — на вас жалуются.

— Добавки хотят? — ухмыльнулся Ржевский.

— Понятное дело. Аппетит приходит во время еды.

Ржевский засмеялся. Майор Гусев печально вздохнул.

— Вы, поручик, разливайте. Чего зря на бутыль пялиться.

— И то верно, Панкрат Михалыч. За то, чтоб все устаканилось!

— Дай бог! Сказать по чести, у меня эти ваши беременные любовницы в печенках сидят. Поэтому, поручик, советую, соберитесь с мужеством, обмозгуйте хорошенько, кто из ваших милок вам милее, и — женитесь.

— Лучше застрелиться!

— Желание есть — стреляйтесь на здоровье, — пожал плечами Гусев. — Только загодя подайте рапорт об отставке, чтоб императорские инспекции нас потом не заездили. И мушкет вам в руки!

— Пошутил я, Панкрат Михалыч, — сказал Ржевский, допивая стакан. — Стреляться не буду: мне женский пол этого вовек не простит и на том свете припомнит. Но и жениться не хочу.

— Тогда не знаю, что и делать. Того гляди, по вашей милости в эскадроне дуэли начнутся. А вдруг вас шлепнут? Это сколько же сирот останется!

Ржевский почесал в затылке.

— С полгорода.

— Кошмар, одним словом.

— Я вот что думаю, господин майор. Меня Денис Давыдов к себе в Ахтырский полк зовет. Может, и впрямь перевестись?

Гусев, подпрыгнув на стуле, схватил Ржевского за руку обеими руками и затряс.

— Переводитесь, переводитесь, голубчик, не сомневайтесь ни капли. С полковым начальством я все улажу. Даже месяц отпуска вам выхлопочу.

— А как же мои ребятишки? — лукаво улыбнулся Ржевский.

Майор замахал руками.

— Усыновим! Всех, поголовно. Не извольте беспокоиться. Всех в сыновья полка запишем и на довольствие поставим. Таких гусаров из них вырастим — вам краснеть не придется.

— Да я только с водки краснею, — обронил Ржевский. — Ну, значит, на том и порешили, Панкрат Михалыч?

— По рукам, Ржевский! Ах, ядрён мушкетон, даже голова прошла! — Майор сдернул со лба полотенце. — Вы меня просто вылечили.

— Это не я, это портвейн, — Ржевский взял бутылку. — По последней, господин майор?

— Разливайте, поручик. За ваше новое назначение!

Поручика Ржевского провожали на самой дальней окраине города.

Дата, место и причина собрания держались в тайне, чтобы об отъезде поручика ненароком не проведали бесчисленные поклонницы. Полковое начальство не на шутку опасалось увидеть бабий бунт, бесчисленный и беспощадный.

Поздним вечером господа офицеры потянулись, словно на тайную вечерню, к особняку помещика Куроедова, любезно предоставившему гусарам свой кров.

Всеми хлопотами вокруг предстоящей пирушки заправлял лично майор Гусев. Он заранее позаботился о провизии, выпивке и обещал хорошеньких женщин — из тех, кого Ржевский по какому — то странному недоразумению еще не успел обрюхатить. Майор собирался отыскать их по всему городу и доставить сюда в своей коляске, но пока задерживался: видно, поиски затянулись…

В ожидании прекрасных дам, гусары раскупорили вино и, бросая жадные взгляды на жареного поросенка в центре стола, приготовились слушать первый тост.

Слово взял ротмистр Лейкин.

— Господа офицеры, прежде чем от души напиться, — он любовно оглядел ряды бутылок, — хочу начать с эпиграммы:

Как у нашей попадьи

шпору в заднице нашли…

Тьфу, виноват, не тот куплет… да полно зубоскалить! Вы послушайте:

Как у дьякона жена

к Пасхе тройню принесла

Смотрит дьяк — помилуй, Боже! —

все на Ржевского похожи!

Слыхали такую?

— Слыхали, — засмеялись в ответ.

— Нам не дано предугадать, куда нас занесет фортуна, — продолжал ротмистр. — Но настоящий гусар, где бы ни был, всегда оставит кое — что на память о себе. И в этом его сила, честь и слава! Это я к тому, что мы сегодня провожаем в дальнюю дорогу поручика Ржевского. Он переводится к ахтырцам!

Даже черный кот, угодивший в армейский котел с супом, не произвел бы на гусар такого впечатления, как эта новость Лейкина. Все зашумели, завертелись. Соседи Ржевского тянули его — кто за доломан, кто за ментик. Вопросы сыпались со всех сторон.

Лейкин постучал по тарелке вилкой:

— Господа офицеры, кто не закроет рот, пошлю конюшни драить!

Гусары нехотя смолкли, уставившись на ротмистра.

— Эх, Ржевский, — прослезился Лейкин, — нам с тобой есть о чем вспомнить. Помнишь, как однажды волочились за…

— Помню! — отвечал поручик.

— А вместо нее залезли к…

— И не напрасно.

— А она сразу…

— Еще бы!

— А там уж…

— Было дело!

— И потом…

— Как сейчас вижу!

— И мы тогда…

— Во век не забыть! Но вы вдруг ка — а — ак…

— Ну, это ты врешь! — перебил ротмистр. — Ладно, кто старое помянет… Выпьем же за поручика Ржевского, за гордость нашего полка и эскадрона. Чтоб ему хорошо рубилось и пилось среди новых друзей!

Лейкин подошел к Ржевскому, они крепко обнялись и расцеловались.

Зазвенели стаканы. Не успели гусарские желудки переварить первую стопку, как последовал второй тост, потом третий, а за ним — несть числа. Каждый из присутствующих жаждал сказать пару теплых слов о Ржевском.