Борис Егоров - Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)

Чарушин. А ваше мнение, Ромашкин? Вы что-то молчите.

Ромашкин. Не пойму, товарищ Чарушин, что мы планируем — юбилей или поминки? Всё как-то уныло. Судя по тому, как это мне разъяснили, я настроился на большее. Размах нужен!

Чарушин. Правильно, размах!

Ферзухин. И в смысле банкета тоже. Ромашкин. Банкет будет. Но главное — политическая сторона. Какой зал под собрание ангажируем? Клуб на Первой Встречной? Разве это зал? Всего двести мест. А я бы взял клуб «Глобус» завода вычислительных машин. Тысяча мест. И то мало.

Ферзухин. А наберётся столько?

Ромашкин. Вы, товарищ Ферзухин, по-моему, не верите в то, в чём меня только что убеждали. Сами себе противоречите. Как это не наберётся тысяча человек? Наши сотрудники — так? Жены — так? Представители общественности города — так? Бывшие служащие УКСУСа, ныне пенсионеры, — так? Гости из соседних совнархозов…

Ферзухин. А гости откуда возьмутся?

Ромашкин. Как откуда? Пригласим. Разве не интересно будет им приехать? Послушать доклад товарища Груздева, концерт лучших мастеров. Да-да, лучших, а не самодеятельность.

Свинцовский. А это… достанем?

Гречишникова. Достать просто. Приедут как миленькие. Из Москвы. На общественных началах. Разве они могут отказаться? Этим же они продемонстрируют свой отрыв…

Ромашкин. Вот-вот!

Гречишникова. Кроме того, наше радио пусть даст концерт по заявкам.

Ромашкин. Какое «наше»? Местное?

Гречишникова. Я разве сказала местное? Нет. Центральное. «Говорит Москва!»

Свинцовский. Правильно! Надо… э-э-э… отметить юбилей так, чтобы товарищ Шилов сказал: «Отлично, товарищи. На вашей Поперечной улице — праздник!»

Ромашкин. А кстати, она будет и дальше называться Поперечной?

Гречишникова. Нет!

Ферзухин. Не будет!

Свинцовский. А как?

Чарушин. Она будет называться улицей товарища Груздева!

Ромашкин. Вот это размах!

Чарушин. Да, если хотите! По достоинству!

Ромашкин. Но чего-то всё-таки не хватает…

Гречишникова. Про женщин забыли. Женщинам — цветы.

Ромашкин. Почему только женщинам?

Ферзухин. Цветы прежде всего — президиуму! На сцену собрания выбегают пионеры и преподносят букеты живых цветов товарищу Груздеву и другим…

Свинцовский. По утверждённому списку.

Ферзухин. Они читают стихи об УКСУСе, дудят трубы, и в зале…

Ромашкин….плачут.

Чарушин. Да, плачут. А дальше ещё трогательней: читают приказ о награждении грамотами, часами…

Ромашкин….юбилейными значками.

Гречишникова. Значками? Про значки мы забыли. Но я бы пошла дальше: выбить на монетном дворе памятную медаль! Местком это поддержит!

Свинцовский. И канцелярия.

Ферзухин. И отдел снабжения.

Чарушин. И администрация. Но — пошли дальше. Мы вручаем гостям памятные медали, они нам — сувениры, вымпелы, подарки, — словом, это уже их дело.

Свинцовский. Не их, а наше. Это мы должны предусмотреть, что они нам должны привезти. На самотёк — нельзя.

Ромашкин. Свинцовский прав. Что принесут нам, например, спортсмены? Коленкоровую папку? Кубок из магазина культтоваров? Нет, пусть уж они ознаменуют этот праздник…

Ферзухин….спортивными соревнованиями.

Чарушин. Вот-вот! Футбол пусть будет в этот день!

Гречишникова. Теннис! Бадминтон! Пинг-понг!

Ферзухин. Заплыв байдарок в честь…

Чару шин. Кросс на приз двадцатипятилетия УКСУСа! Представляете, по кольцевому маршруту вокруг города бегут несколько десятков физкультурников…

Свинцовский. Впереди — милицейский мотоцикл с сиреной…

Ромашкин. Сколько бежит физкультурников? Несколько десятков? И это массовость?

Ферзухин. Человек сто, не меньше.

Гречишникова. Триста!

Свинцовский. Массовость — это пятьсот!

Чарушин. И бегут эти… две тысячи…

Свинцовский. А впереди — мотоцикл…

Чарушин. Да, да, мотоцикл, кинохроника, корреспонденты, спортивные комиссары. И народ приветствует их. Люди снимают шапки, машут флажками, поднимают детей. А эти… пять тысяч, которые бегут, уже приближаются к клубу «Глобус», и самый быстрый из них появляется на сцене и вручает товарищу Груздеву горящий факел эстафеты.

Ромашкин. И с этим факелом Груздев бежит в Москву получать орден!

Чарушин. Проведём юбилей, а там — за работу.

Ромашкин. Нет, проведём юбилей, а там — письмо в газету: «Администрация и местком УКСУСа приносят благодарность учерждениям и лицам, поздравившим коллектив УКСУСа с двадцатипятилетием» и так далее. Такое письмо надо обязательно, чтобы лишний раз подчеркнуть… Одному композитору исполнилось тридцать лет, его никто не поздравил, а он всё-таки через газету принёс благодарность организациям и лицам…

Свинцовский. Письмо лучше написать заранее.

Чарушин. Да, кстати насчёт газеты. Статью туда надо подготовить за подписью Груздева. Поручим Ромашкину. Он к этому ближе. Что, Ромашкин, не согласен?

Ромашкин. Согласен. Я о другом хотел. Нас будут отмечать, а достойны ли мы?

Гречишникова. Достойны?!

Свинцовский. Как это понять?

Ромашкин. Очень просто. Вот свежая газета. Читайте, Ксения Петровна, подчёркнутое.

Гречишникова. «Лицо современного предприятия или учреждения определяет то, сколь быстро воспринимает коллектив всё новое, что рождается сегодня…»

Ферзухин. А мы что — не современное? УКСУС работает как надо. Мы — межведомственное управление. Собираем заявки отправляем выше, получаем указания сверху — передаём ниже…

Гречишникова. Подождите, Ферзухин. «Выше — ниже»… Тут сказано: «что рождается».

Свинцовский. А что… э-ээ… рождается?

Ромашкин. Наверное, имеются в виду начинания разные…

Гречишникова. Стойте! Мысль! Зарплата без кассира! Приходят и сами берут…

Чарушин. Это очень трогательно!

Ферзухин. Людям надо доверять. Приносить радость. Вот вчера я был на одной комсомольской свадьбе…

Гречишникова. Подождите, Ферзухин! Идея! Комсомольская свадьба! Разве ото не то, что рождается? Нам обязательно надо провести такое мероприятие! В ногу со временем!

Чарушин. Люся, записывайте!

Гречишникова. А бригада коммунистического труда? Это ли…

Ферзухин. Коммунистическая канцелярия Свинцовского!

Гречишникова. Нет, это как-то не звучит.

Ферзухин. А почему не звучит? Я вчера пришёл в Гастроном, смотрю — табличка: «Отдел обслуживает бригада коммунистического труда».

Чарушин. Насчёт бригад надо подумать. А свадьбу — обязательно. Вот так, вроде всё. Будем закругляться?

Гречишникова. Ой-ей, давно пора. Тороплюсь, бегу, спешу. В отделе запарка, готовлюсь к семинару, на носу актив!..

Когда заседание комиссии окончилось, в коридоре Ферзухина остановили референт по входящим Шалый и референт по исходящим Малый.

— Ну как? — спросили они хором.

Ферзухин, как человек, посвящённый в великие тайны, гордо вытянул и без того длинную шею. На его узком, с тонким длинным носом лице (за что в УКСУСе он получил кличку «Топорик») появилась ободряющая улыбка.

— Будьте уверены, каждый получит своё.

А Нолик допрашивал Ромашкина. В том же плане: кому что?

— Груздеву орден дадут, а ты, сам понимаешь, больше чем на грамоту от месткома рассчитывать не можешь, ответил Ромашкин.

Нолик тяжело и грустно вздохнул.

— Мне всю жизнь не везёт, наверно потому, что я был у мамы девятым…

— Девятым? — переспросил Ромашкин. — Это здорово! Последними рождаются обычно гении. Мечников был шестнадцатым, Шуберт — тринадцатым, а Сара Бернар — одиннадцатой…

— Ну, я не Шуберт, — тихо сказал Нолик.

— Тем не менее слух у тебя отличный! Ты можешь слышать всё даже через бетонную стену.

Нолик стал красным, как корпус пожарного сигнала «Разбей стекло. Нажми кнопку».

Пока шло заседание комиссии, он ходил около дверей и его большие уши шевелились, как локаторы.

Да, Ромашкин угадал, и ему, Нолику, было стыдно.

Но что поделаешь: зайца спасают ноги, ящерицу — хвост, а Нолика — уши. Он человек маленький и хочет точно знать, что с ним будет и как упредить события.

Едва от Ромашкина отошёл Нолик, как его атаковала Оглоблина из отдела координации. Меркантильные вопросы её не интересовали. Она спросила лишь одно:

— Когда?

— Двадцатого июля.

— Кошмар! Моё платье не будет готово…

И тут же кинулась к телефону:

— Ателье? Софью Абрамовну., Софочка, милая, отложите мой сарафан и займитесь вечерним платьем. У нас тут юбилей… Разные представители приедут. Времени — в обрез… Что? Билет? Вам? Конечно, достану…