Владимир Болучевский - Двое из ларца

– Ну?

– А если так, то, следуя все той же логике вещей, получается, что это он сам, заметая свои же собственные следы, мочканул банкира, а потом сам же и застрелился. В затылок.

– В затылок неудобно очень.

– А ты пробовал? Теперь… Если твой телефон слушал не он, а его старшие товарищи – с его ли подачи, с подачи ли Зубова, это для нас сейчас не важно,– то на фига им, спрашивается, какая-то запутка с трубкой, о которой они ни сном, ни духом? Им оно надо?

– Говори-говори…

– Так что говорить-то?.. Ну, могли, разумеется, слушать тебя старшие отдельно, Шамиль отдельно. Но тогда почему, услышав, что он у «конторы» в разработке, и зная, что старшие, скорее всего, тоже слышат, он, прекрасно понимая, что все это для него значит, спокойно впускает в дом киллера и позволяет себя грохнуть? Он что – идиот, по-твоему? Ты в это веришь?

– Ну…

– Так вот, сдается мне, Петр Сергеич, что слушали тебя исключительно старшие. И только после твоего визита в банк, когда ты уж совсем внаглую попер. Прослушали, прикинули и приняли меры. И все. А Шамиль тебя и вовсе не слушал. Нужен ты ему… На тот момент вся ответственность за кредит на Гольдберге была. Да и сейчас осталась. Ты же сам говорил, что Кадырова ни в каких документах нет. Чего ему дергаться? И даже после убийства Виктора он мог совершенно спокойно глядеть в глаза прокуратуре, во всем ее составе, качать головой, цокать языком и сокрушаться по поводу бандитского беспредела. Если бы еще.ему этого захотелось, конечно. Ну нету у прокуратуры методов против Кости Сапрыкина, ну что тут делать?

– У меня-то есть.

– А у тебя есть. Но он этого не знал. И поэтому был ты ему… Ну сам прикинь – кто он и кто ты, с его точки зрения?

– Но ведь…

– И еще, прости, что перебиваю, но… уж больно убийца этот ваш, мотоциклист, страшный. Слишком. Весь такой черный, на громадном черном мотоцикле, и пистолет у него большой и тоже черный. Вот только стреляет он из него мимо. Стоял, весь такой упакованный, ждал вас, дождался – пум! пум! – с трех метров. Ах ты, мать твою за ногу! Промазал! Ну ладно, завтра застрелю. Пистолет бросил и упылил. Ну? Петь, это тебе как?

И потом, стреляли в вас сразу же после того, как ты в офисе с Шамилем общался и намеки всякие страшные ему делал. Это так. Но ты же юрист, вас же учат, что «после того» – это вовсе не обязательно «вследствие того». Это даже я знаю. Уж извини.

– Но я ведь…

– Конечно. Тормознись он еще на секундочку, ты бы его завалил, не спорю. Но только, Петя, ты бы и руки-то поднять не успел, если бы он тебе этого не позволил. А потом уже и Ирину… Вы, Ира, испугались?

– Ну конечно, очень.

– И правильно. Вот чего он хотел. Или они. Я лично никакого другого объяснения не вижу. Я не прав?

– То есть выходит…

– Да,– Гурский опять встал из-за стола. – Виктор, Шамиль, «кабанчик-шпала» и все эти разборки кровавые – это одна компания. А вот дискета и гонец за трубкой, который у меня перехватить ее пытался,– совсем другая. У них и стилистика-то разная. Там – откровенно бандитская, а тут…

– Скорее воровская, – кивнул Петр.

– Ну… Он же мне перо в бок не воткнул? Просто вытолкнул – и все. А с этим мотоциклистом – вообще цирк.

– Все равно странно. Воры, они тоже, знаешь… у них не забалуешь. Чего они с нами цацкаются?

– Вот у них и спроси. Но – логично?

– Ну хорошо, заслужил, – Волков наполнил рюмки и одну из них протянул Гур– скому.

– Благодарствуйте, – Александр подошел к столу и взял водку. – И еще одно… Собственно, самое главное. Да, отец ваш, Ира, имел определенные дела с Шацким. Но не те это дела, которые на дискете. Это мы знаем. Значит, «каталог» этот чужой. Что с ним Аркадий Соломоныч делал, нам не важно. Важно, что у него хозяин должен быть. Понимаете? Хозяин. Вот ему-то он позарез и нужен. Он и отправил гонца на Дальний Восток. И телефон твой, Петр, именно он слушает. Отсюда и коррективы маршрута в Хабаровске, и то, что гонец этот одновременно со мной вылетел. Тебе же Лена Тарасова именно на трубку позвонила в самый первый раз, помнишь? Сказала, что Сталин в Комсомольске, так? Это здесь, у Ирины в доме было.

– А откуда он вообще про все эти дела с трубкой знает?

– Вот! Ирочка, вы его знать должны. Это какой-то знакомый вашего отца. Кому вы эту историю про муляж в отцовском кармане рассказывали?

– Меня это настолько… я всем рассказывала.

– Подумайте, не может же это быть сто человек.

– Нет, конечно, но… Я была в таком состоянии. Милиции в первую очередь, Шацкому, Виктору, еще кому-то…

– А ну-ка… – Волков встал из-за стола, вышел из кухни в переднюю и вернулся со своим сотовым телефоном в руках. – Если ты, Гурский, прав, мы ему сейчас позвоним. Что мы теряем?

– Ну? – повернулся Адашев-Гурский к Ирине. – А вы говорите… Его бы еще «мон-плезир» от «монпансье» на слух отличать научить, и ему же цены не будет.

Петр набрал какой-то номер, подождал, ему ответили, он выслушал и сказал в трубку:

– Добрый день, это Волков говорит, Петр Сергеич. Дискета у меня. Приезжайте к Ирине Гольдберг. Жду.

Отключил телефон и положил его на стол.

– А куда ты звонил? – спросила Ирина.

– Себе домой.

– А говорил с кем?

– С собственным автоответчиком, с кем еще…

Было что-то очень странное в том ожидании, которое последовало за телефонным звонком Волкова самому себе.

Петр взглянул на часы. Было всего лишь начало третьего, хотя казалось, что с того момента, когда они стали подбирать пароль к дискете, прошло никак не менее суток.

– Нет, – сказала наконец Ирина, в который уже раз переставив на столе с места на место одни и те же предметы. – Давайте перейдем в гостиную. Хоть обстановка переменится.

– Да успокойся ты, – Волков встал со стула. – Может, никто и не придет. Может, это все Гурский перемудрил.

– Уж лучше бы пришли, – по-детски склонила голову к плечу Ирина. – Хоть какая-то определенность.

Они вдвоем расположились в гостиной. Адашев-Гурский ушел в кабинет и стал рыться на книжных полках.

Когда спустя какое-то время раздался звонок в дверь, все невольно вздрогнули.

– Я открою? – Ирина взглянула на Волкова.

– Пошли, – он встал с дивана, машинально коснулся плечевой кобуры, но опустил руку и опять сел. – Да не трусь ты, открывай.

Ирина прошла через переднюю, подошла к двери и, отперев замок, открыла ее.

На пороге стоял пожилой мужчина невысокого роста в сером пальто. Редкие пепельно-серого цвета волосы были уложены на пробор, на худощавом, с впалыми щеками, болезненно бледном лице выделялись большие выразительные темные глаза.

– Добрый день, Ирина Аркадьевна, – негромко произнес он надтреснутым хриплым голосом. – Не узнаете? Мы с вами на кладбище виделись, на похоронах батюшки вашего. Я еще звонил потом, справлялся… Вениамин Николаич меня зовут, помните? Арефьев.

– Да, конечно… – смешалась Ирина. – Вы проходите, раздевайтесь, давайте пальто.

– Ничего-ничего, я сам, – он снял пальто, повесил на вешалку и, приглаживая ладонью волосы, шагнул в гостиную.

– Знакомьтесь, это мои друзья – Петр, Александр… – Ирина чуть растерянно взглянула на Волкова.

– Да-да, привет, как говорится, всем достойным, – гость прошел в комнату, скользнул глазами по волковской «сбруе», тронул рукой стул и взглянул на Ирину. – Разрешите?

– Да, конечно…

Вениамин Николаевич сел на стул. Адашев-Гурский стоял в дверях кабинета, держа в руках заложенный пальцем словарь. Ирина села на диван. Петр остался стоять возле стола.

– Да вы присаживайтесь, Петр Сергеич, в ногах правды нет, – не глядя на Волкова, сказал Арефьев.

– Но нет ее и выше,– буркнул Гурский. – Извините, машинально вырвалось…

Гость стрельнул в него цепким взглядом, в котором промелькнула искорка, и перевел взгляд на Петра.

– Присаживайтесь, Петр Сергеич, мне, старику, голову-то задирать неудобно, а у нас с вами разговор, как я понимаю, предстоит. Ирина Аркадьевна, это ничего, что я… распоряжаюсь, что ли?

– Да нет, ничего. Может, кофе?

– Ой нет, спасибо, кофе не надо – стенокардия, давление… А вот чайку бы. У Аркадия Соломоныча чаек всегда превосходный был.

– Конечно, сейчас. – Ирина ушла на кухню, Волков сел за стол напротив Арефьева.

– У вас, говорите, дискетка-то моя? – тот прямо и твердо посмотрел в глаза Волкову. – Ну и слава Богу. Не затерялась, значит, а я уж волновался.

Петр молча смотрел на гостя. Гурский со словарем в руках пересек комнату и сел на диван. Вошла Ирина с небольшим подносом, поставила на стол чашку чаю, сахарницу, вазочку с печеньем.

Вениамин Николаевич положил в чашку одну ложку сахару, размешал, положил чайную ложечку на блюдце, отхлебнул глоток и, держа чашку в руке, повернулся к Ирине.

– Вы уж меня извините, Ирина Аркадьевна, мне бы с вами без посторонних беседу вести надо, но сами видите, как дело обернулось. Мне же, наверное, товарищам вашим объяснить кое-чего придется, а то ведь, глядишь, и не отдадут дискетку-то, а? Они ж при оружии. Я бы и так, конечно, забрал, но не хотелось бы… в этом доме.