Михаил Задорнов - Энциклопедия всенародной глупости

– Никто, – не задумываясь, ответил чиновник.

– Как – никто? – не поняли немцы.

– Ну, государство, – пояснил чиновник.

После чего мне пришлось долго им объяснять, что государство и «никто» – у нас одно и то же.

В то время я руководил одним из крупных фондов, через который была распределена часть привезённой, как мы тогда говорили, «гуманитарки». Я тоже присутствовал на банкетах и даже иногда сопровождал довольных приёмом немцев в их экскурсиях по Москве. Они поняли, что меня многие знают. При встрече со мной улыбаются, разговаривают. Двое из группы попросили меня полететь с ними в Тюмень, чтобы помочь провести переговоры с настоящими тюменскими нефтяниками. За это моему фонду была обещана и впредь гуманитарная помощь. Выступлений у меня в то время не было. Россия, в шоке от гайдаровских реформ, лежала в нокдауне. Я согласился. В надежде на новые впечатления взял записную книжку.

И не ошибся. Записи пришлось делать уже в самолёте, поскольку кое-кто из пассажиров летел стоя, словно ехал в трамвае. Немцы не могли на это не обратить внимания. И неуверенно спросили:

– А разве до Тюмени недалеко?

Что я мог им ответить? Что правительство и народ в настоящий момент живут каждый своей жизнью? Что у каждого своя халтура. И у лётчиков тоже. Подошли к командиру экипажа безбилетные, попросили: «Водила, подбрось до Тюмени, а?» – «Мест нет», – ответил командир. «Не боись. Мы смирно постоим, никому мешать не будем. Очень надо, пойми, водила». Водила понял.

И вот теперь человек семь летели стоя, держась за спинки кресел. Некоторые, чтобы скоротать время, пили баночное пиво. Один, который стоял возле моего немца, уже напился и пытался на него облокотиться. С банки капало на клетчатые качественные немецкие брюки. Немец дёргался, однако отодвинуться ему было некуда. Да ещё пассажир справа, видимо, из очень Средней Азии, извините за подробности, снял туфли. Не знаю, как далее прилично описать эту пикантную ситуацию. Впрочем, думаю, наши читатели не раз сами в неё попадали. В блокноте же я тогда записал: «Я не был на Первой мировой войне, но мне кажется, такой газовой атаки немцы не испытывали с 1914 года». Но больше всего их удивляло то, что никто из пассажиров на эту атаку не реагировал. Вроде бы это для них – привычное дело. И даже когда подали еду, все стали есть как ни в чём не бывало. Немец же нашей закалкой не обладал. Он не выдержал, вынул небольшой дорожный дезодорант и побрызгал вокруг себя. Сделал этакую парфюмерную «дымовую завесу». После чего неожиданно даже для меня проснулось лицо среднеазиатской национальности, толкнуло немца в бок и грубо спросило:

– Зачем испортил воздух?

В Тюмени нас встречали уже не чиновники, а действительно настоящие нефтяники. Животы у всех – как рюкзаки альпинистов. Несмотря на тридцатиградусную жару, все в пиджаках и при галстуках. Галстуки параллельно земле на животах лежат.

– Здравствуйте, рады приветствовать! Много наслышаны. Из Москвы звонили – сказали, нормальные мужики, хоть и немцы. Дело делать могут. Так что не будем тянуть. Сегодня вечером обсудим все контракты в бане.

В первый момент немцы думали, что переводчица неправильно что-то перевела.

– В бане? Контракты?

– Да, в бане.

– А почему в бане?

В этой поездке я превратился для них в главного объяснялу:

– У нас так часто бывает. Это знак особого расположения и доверия. Так что, если хотите стать действительно нефтяниками, не вздумайте отказываться.

В гостинице тому немцу, что поглавнее, дали лучший – в прошлом обкомовский – люкс. Три комнаты, огромная гостиная, обои и ковры цвета взорвавшейся плодоовощной базы. В четырёх углах гостиной – четыре люстры, у каждой по четыре плафона. Они, как сопла ракет, угрожают с потолка. Но… нигде нет выключателей. После пустых попыток найти хотя бы один мой немецкий друг, как всегда, обратился ко мне:

– А где у вас обычно выключатели?

– Посмотри в шкафу.

Прямо от двери во всю стену раскинулся шкаф. Я к тому времени был уже опытным гастролёром. Много колесил по российским загогулинам, подобное видел не раз. Знал, что администрация гостиницы покупает за безналичные как можно больше мебели. Потом начинает распихивать её по всем углам. Шкафы обычно громоздкие, заслоняют выключатели, розетки. Тогда вызывается плотник или столяр с лобзиком, вырезаются дырки в задних или в боковых стенках шкафов – и выключатели оказываются внутри.

– В шкафу – выключатель? – переспросил немецкий друг.

– Да, внутри.

– Ты что, юморист?

– Я-то юморист, но тем не менее советую заглянуть в шкаф.

Немец открыл дверцы шкафа. Осторожно открыл, как будто тот заминирован. Смотрит, перед ним на задней стенке у самого пола – красавец выключатель. Секунды три они с выключателем смотрели друг на друга. После чего немец так же осторожно закрыл дверцы и снова открыл их. С первого раза не поверил! Выключатель снова оказался в шкафу.

Забегая вперёд, скажу, что вскоре ему этот процесс даже понравился. Открыл дверцы шкафа, включил свет, засветились сопла ракет по углам, закрыл дверцы шкафа… Покидая Россию, он, словно чеховский герой, прощался с любимым шкафом. Обещал ему, что у себя на родине в память о России сделает точно такой же выключатель и будет этим процессом угощать гостей.

У второго немца был полулюкс. Это означало, что в нём стояла итальянская сантехника только наполовину. Например, кран с золотыми каёмками, а раковины под ним вообще нет. Правда, администратор успокоила:

– Это пока. В следующем сезоне поставят. Приезжайте. Вам понравится.

Зато кран установлен на редкость аккуратно. Струя из него попадала точно в сливную дырку в полу, словно сантехник при его установке использовал высококачественную прицельную оптику.

Поскольку немцы не знают, что у нас при банях обязательно имеются банкетные залы, они решили перед баней сходить в гостиничный буфет. В этот переходный период российской экономики в буфетах даже бывших обкомовских гостиниц были только остатки тех продуктов, которые завещала нам к концу перестройки вялая советская власть. То есть килька, засиженная мухами, печенье «Октябрьское» и отечественные полубритые куры, вернее, крылышки от них и иногда ножки. Как будто это не куры, а маленькие вертолётики. Ещё порой в таких буфетах залётным продуктом бывал кефир. Наш кефир, который комками вываливается из бутылки.

– Нам кефир, пожалуйста, – попросили немцы.

– Сначала сдайте пустую посуду, – категорически отрезала буфетчица.

– Но мы только что из Германии.

– Ничего не знаю, надо было посуду взять с собой, раз так кефир любите. А то все вон берут, а посуду не возвращают.

Однако главные события развернулись вечером! Уже через пять лет подобным банно-российским приёмом нельзя будет удивить ни одного иностранца. А тогда, зайдя в баню и увидав накрытые столы, главный немец очень искренне спросил:

– Это баня?

– Да, это баня.

– А почему столы накрыты?

– Потому что это баня, – не очень убедительно ответил я и даже сам смутился из-за такого парадокса.

– Хорошо… Если это баня, то где халаты и тапочки? – продолжали допытываться гости.

Тут в разговор вмешался наш главный нефтяник. Впредь я всех буду называть без имени и фамилии, поскольку многие из них стали впоследствии благодаря подобным банным приёмам известными бизнесменами и даже политиками. Короче, наш главный тут же сделал выговор своему помощнику-«шестёрке»:

– Ты чего, действительно, Петрович, халаты не взял? Я ж тебе говорил, что немцы придут. А ну лети быстро, тут рядом есть больница, попроси у медсестёр или нянечек пару халатов для наших высоких гостей. Только пусть почище дадут на этот раз. Без особых кровоподтёков.

Халаты оказались даже накрахмаленными, с застиранными навечно пятнами от фурацилина; пахли прачечной и валокордином. Петрович принёс ещё и шапочки из хирургической.

Чувствую, нравится это всё немцам. Что-то новенькое появилось в их жизни. Стоят, любуются друг другом, смеются. Как дети. Вообще, я заметил, многие даже очень солидные западные бизнесмены в России становятся детьми. Мы для них – этакий необъятный аттракцион «Рашнленд».

Впрочем, радоваться им суждено было недолго, потому что в это время главнокомандующий приказал всем садиться за стол. Стол я описывать не буду, это заняло бы слишком много времени. Скажу только, что на нём оказались деликатесы, которых не было и не могло быть в немецкой гуманитарной помощи.

– Итак, дорогие гости, – начал речь главнокомандующий, облокотившись на стол животом, – можно начинать. Парилка готова, там уже под сто сорок. Венички замочены. Поэтому для начала надо как следует закусить. Наливаем. Настоящий нефтяник перед парилкой должен закусить. Что пить будете?

От такой «торжественной части» немцы побледнели. Но чтобы объяснить почему, я должен сделать отступление, уважаемый читатель. Дело в том, что немцы обычно в банях моются и очищаются от съеденного за неделю. То есть проводят там время весьма примитивно. Даже температура в их парилках и та примитивная – не выше девяноста градусов. Вообще, согласно моим наблюдениям, среднестатистический немецкий «парень» уступает в выносливости среднестатистическому российскому мужику, что убедительно доказывается отсутствием в немецком языке даже слова «мужик». То есть не мужики они. Повозите немца годик по нашим дорогам – и детей у него уже не будет никогда. А для наших это – лёгкий массаж. Примеров подобного немужицкого поведения немцев можно привести массу. Если немец поест, как наш, на ночь, он уже не проснётся. А пьют они, смешно сказать, виски с содовой. Девять десятых из этого – содовая. И пьянеют. И говорят глупости друг другу. И радуются. И аспирин на ночь принимают от похмелья, чтобы наутро не болела голова. Однажды в Берлине мне дали прочитать в газете криминальное сообщение: «Двое немецких солдат взяли бутылку бренди. Зашли в номер своей гостиницы и учинили там пьяный дебош на два дня».