Ребекка Ли - Цветущий вереск

В горах Шотландии

1716 год

Жизнь клана закончилась со смертью его предводителя Макиннеса. Он лежал на доске, завернутый в свой лучший плед и усыпанный ветками падуба, его когда-то сильные руки, казалось, сжимали рукоять меча. Скоро он отправится в свой последний путь, чтобы обрести покой на церковном дворе. Скорбные стенания волынок, играющих «похоронную песнь Маконесов», отдавались эхом в холодном тумане долины, далеко разнося печальные вести. Старейшины клана Олд Тэм, Алисдэр и Дугал подняли доску с телом вождя с похоронных дрог и понесли к церкви, пошатываясь под его весом.

В некогда могущественном клане Макиннесов (или Маконесов, как назывался клан на гэльском языке) не осталось воинов, чтобы перенести его предводителя к месту последнего пристанища. Шестеро сыновей вождя и сотни родственников остались лежать на поле битвы, когда восстание шотландских горцев было жестоко подавлено. Непоколебимая преданность клана Макиннесов своему лорду и его неизменная верность Маккиннону и законному королю Шотландии обошлись ему очень дорого. Не было больше ни мужей для женщин клана, ни отцов для их детей, и не осталось родственников, чтобы жениться и родить сыновей. А Маккиннон, который гнил сейчас в тюрьме, не мог прийти на помощь своим союзникам. Не было еды в горной долине, и ее нельзя было достать ни за какие деньги, да и шотландских гиней тоже не было, чтобы ее купить. А стада прекрасного скота с высокогорных пастбищ стали добычей англичан и кланов-предателей, сражавшихся на их стороне. Клан Макиннесов потерял все богатства и лишился всех земель, кроме тех, что окружали замок Маконес. Древний замок, родной дом Макиннесов, с незапамятных времен переходящий от поколения к поколению, все, что у них осталось. Лето восстания уничтожило клан.

Одно короткое лето мятежа и бесконечная осень возмездия.

Остатки некогда могущественного клана, босые и дрожащие в холодном тумане, смотрели, как старики подняли вождя на плечи. Два мальчика, еще не достигшие десятилетнего возраста, и один израненный воин, переживший пятьдесят второй день рождения, гордо вытянувшись во весь рост, заиграли традиционный коронек, погребальную песнь шотландских горцев, в честь погибшего предводителя. Скорбная процессия последовала за старейшинами. Погибшего лорда перенесли на церковный двор, и все оставшиеся в живых мужчины и женщины клана знали, что к весне рядом с ним в могилы лягут многие из них. Если в ближайшее время кто-то не примет решительных мер, следующее собрание клана Макиннесов будет сборищем призраков.

Форт Огастес

недалеко от Килкемина, Шотландия

1716 год

Он ненавидел Шотландию всеми фибрами своей души. Нежные лавандовые и глубокие пурпурные краски сумерек, скрывающих сверкание глубоких вод Лох-Несса и окутавших долину, вместо ощущения благоговейного трепета и величия вызывали у Нейла Клермонта, седьмого графа Дерроуфорда, приступ тошноты.

Майор лорд Клермонт – так теперь стал называться Нейл, вступив в Королевские инженерные войска его величества, – стоял один на вершине недостроенной стены с бойницами, куда он приходил каждый вечер в течение последних четырех месяцев и наблюдал, как солнце опускается за холмы и горные утесы. Нейл использовал эффектные шотландские сумерки в качестве своего личного барометра, системы мер его неуклонно убывающей терпимости к свежему воздуху и сверкающим горным озерам и ручьям. И с каждым днем его отвращение к огромным вересковым пустошам и далеким горам становилось все сильнее. Он ненавидел и Лох-Несс, и пустоши, и узкие горные долины, окружающие их. Он ненавидел отцветающий вереск, покрывающий пустоши, и почти непроходимые тропы и тропинки, выдающие себя за дороги в этом захолустье. У него вызывали брезгливость деревни и маленькие крытые соломой лачуги, усеивающие пейзаж, но больше всего Нейл Клермонт презирал горные кланы, населяющие эти недоступные места. Эти гордые, дикие горцы и их упорный отказ подчиниться превосходящей военной силе были причиной того, что Нейл проводил вечера, стоя на стене крепости, вместо того чтобы работать над своими планами и чертежами в уютном кабинете лондонского особняка.

– Вы представляете собой прекрасную мишень для этих диких горцев, майор, стоя тут в одиночестве в красном мундире.

Нейл оглянулся и увидел на строительных лесах сержанта Марсдена, прячущегося за стеной, чтобы его не достали камни и стрелы или случайная пуля. Нейл пожал плечами. На вересковых пустошах не было ни одного дерева и ни одного укрытия в пределах видимости.

– Думаю, я в безопасности, – ответил он. – Я не вижу ни одного свирепого горца, по крайней мере, за стенами. – Он выразительно посмотрел на босых прачек и проституток, маячивших во дворе, на большинстве которых была одежда из клетчатой ткани мрачных цветов, указывающих на принадлежность к разным кланам.

Марсден ухмыльнулся:

– Вы же не хотите лишить ваших бедных солдат женского общества?

– Разумеется, нет, – сказал Нейл. – Во всяком случае, до тех пор, пока вы платите этим женщинам достаточно, чтобы они ночью не перерезали вам горло. – Незачем было говорить сержанту о том, что, даже если он не принимал щедрые подарки, предлагаемые шотландскими женщинами каждую ночь, он испытывал к ним жалость, видя их отчаянное положение, и всегда бросал несколько гиней в корыта для стирки, когда при обходе стены форта проходил мимо прачек.

– Это не так уж сложно, майор. Тем более что это всего лишь немного хлеба и эля. И совсем не трудно кое-что сэкономить из нашего дневного рациона, чтобы оплатить двух или трех шлюх за ночь.

Нейл, стиснув зубы, взглянул на босых, нечесаных, грязных женщин, слоняющихся по форту.

– Представь, сколько ты мог бы получить за целую буханку, – проворчал он.

Марсден опять ухмыльнулся:

– За такое количество хлеба я мог бы купить их всех. Мне кажется иногда, будто я снова оказался на Стрэнде. Но это… – Сержант посмотрел на своего командира, потом на небо и махнул рукой, как будто обнимал всю Шотландию. – Это ничуть не похоже на Лондон, не так ли, майор? Я никогда не дышал таким свежим воздухом и не видел ничего подобного в Лондоне. Ни навозной кучи, ни жалких домишек в пределах видимости, только вереск и горы.

– Просто обернись. – Нейл скривился, глядя на кучу навоза и открытые уборные в углу форта.

Гордясь конструкцией Огастеса, Нейл часто думал о том, что недостроенный форт легко можно принять за оскорбительную рану или болячку на чистых первозданных полях, так же как и тех солдат, что разместились в его казармах. Хотя он и гордился тем, что генерал Уэйд доверил ему строительство дорог и фортов в шотландских горах, все-таки в первую очередь Нейла интересовало само строительство, а не его причины. Он был архитектором и инженером, а не солдатом, и его угнетал тот факт, что его присутствие в Шотландии принесет многим мужчинам, женщинам и детям страдания, разорение и нищету. Чем-то эти горцы, выскребающие себе пропитание из бесплодной, каменистой земли, непригодной для земледелия, напоминали Нейлу мальчишек-бродяг, копошащихся в грязи возле пристани и вылавливающих хоть что-то съедобное со дна Темзы во время отлива. Он презирал способ, каким бродяги были вынуждены находить себе пищу среди городских отходов, и неизменную грязь и бедность в их лачугах. Но в отличие от многих богатых аристократов Нейл не находил ничего веселого в том, чтобы устраивать охоту на несчастных мальчишек и топтать их лошадьми, избавляя таким способом от земных страданий. Он считал, что пугать, убивать или калечить слабых и беспомощных ради развлечения или по любым другим причинам бесчестно. Отчаянная, безысходная нищета. И в Шотландии, и в Лондоне было полно нищих. Нейл содрогнулся, не в силах оторвать взгляд от женщин, бродящих по грязной площадке для парадов. Это зрелище преследовало его повсюду. Он глубоко вздохнул и вспомнил о Лондоне и сотнях чертежей, над которыми раньше работал. О планах, как улучшить город, как сделать его красивым. В Лондоне Нейл знал, что делать, как составить план, с чего начать…