Морис Ростан - Любовь Казановы

Его ждал новый сюрприз, когда он попытался после ужина заставить М.М. дать ему хоть некоторые доказательства той любви, стремление к которой разбудили в нем ее недавние поцелуи. Когда они расположились на великолепном диване, посреди беспорядка из роскошных подушек и покрывал, он убедился, что под его руками, вместо предполагаемого парика, к которому он с трудом скрывал отвращение, очутились живые, чудные волосы. Он испустил восклицание радости.

— Монахиня, — сказала она, улыбаясь его удивлению, — должна только скрывать от непосвященных глаз пылкую жизненность своих волос… но не больше.

Однако, в этот вечер, кроме поцелуев, он от нее ничего не добился. Она обещала ему остальное на тот вечер, когда они будут ужинать в Венеции.

Казанова, у которого там не было своего казино, поспешил нанять помещение. Ему посчастливилось напасть на самое лучшее, что только было в окрестностях Венеции, казино, принадлежавшее английскому посланнику, который задешево уступил его своему повару, уезжая из Венеции.

Там он приготовил все к принятию прелестной гостьи, которую должен был привести в Венецию сам ее покровитель и проводить на пьяццу Сан-Джиованни и Сан-Паоло — к той самой статуе Бартелеми, где и сейчас могут назначать свидания влюбленные и которую она до сих пор видела только на гравюрах.

Казино состояло из пяти комнат, обставленных с изысканным вкусом, там все как будто было рассчитано исключительно для любви и наслаждений. Кушанье подавалось через проделанное в стене окошечко, в котором находилась вращающаяся подставка для кушаний, закрывавшая сплошь все окошечко, так что хозяева и слуги не могли видеть друг друга.

Салон был украшен великолепными зеркалами, хрустальными люстрами, канделябрами из позолоченной бронзы и роскошным трюмо, поставленным на камин из белого мрамора, отделанного квадратиками из китайского фарфора, на которых были изображены влюбленные парочки во всевозможных позах, способных зажечь воображение…

Рядом находилась восьмиугольная комната с отделанными венецианскими зеркалами потолком, стенами и таким же полом — причем зеркала расположены были так, чтобы в тысячах видах отражать каждое движение проникнувшей туда влюбленной четы.

Казанова заказал тонкий и роскошный ужин и явился на свидание за час до назначенного времени. Он так пылал весь, что даже не заметил, что ночь очень холодна. Точно в указанный час он увидел подъезжавшую гондолу в два весла, она причалила к берегу, оттуда вышла замаскированная фигура, что-то сказала гондольеру и направилась к статуе.

По мере ее приближения, сердце Казановы билось все сильней и сильней, но каково же было его удивление, когда он разглядел, что это был мужчина!

Однако, маска обошла кругом статуи грациозной походкой, в которой было что-то знакомое Казанове и, приблизившись к нему, подала ему несомненно женскую ручку. Маска засмеялась его удивлению, подхватила его под руку и пошла с ним по направлению к площади Святого Марка.

На площади царило глубокое молчание ночи. Шаги отдавались так гулко, что казалось, будто кто-то идет сзади. Только влюбленные, вышедшие на любовное свидание, могли отважиться без угрызений совести нарушить это чудесное безмолвие одиночества… Но было такое мгновение, когда на всей этой знаменитой площади очутились, трепещущие и счастливые, только Казанова де Сейнгальт и монахиня из Мурано.

Когда они вошли в казино, и монахиню можно было видеть при полном освещении, она не успокоилась, пока он не полюбовался, как следует, тем очаровательным юношей, который стоял перед ним в ее лице.

Она была поражена тем фокусом, что, несмотря на то, что она стояла совершенно неподвижно, кругом нее ее отражение повторялось в тысяче разнообразнейших поз. Не один прелестный юноша был перед ней, а множество, отражавшихся в зеркалах при помощи искусно расположенных свечей, и каждый из них приковывал ее взоры.

Казанова разглядывал ее, и она сама себя разглядывала с восхищением, любуясь собственной элегантностью. Кругом нее было несколько десятков молодых людей, все одетые в черный бархатный камзол, Шитый золотыми блестками, в розовый жилет, также вышитый гладью необыкновенно богато. У всех были короткие, черные, атласные штаны, брильянтовые пряжки, драгоценный солитер на мизинце, а на другой руке необыкновенный перстень, верхняя крышечка которого была из белого атласа под хрусталем. Что она под собой скрывала, неизвестно. Их маски из черного кружева были замечательного рисунка и тонкости, карманы их полны были золотыми табакерками, бомбоньерками, жемчугами, тонкими батистовыми платочками, блестящими брелоками, драгоценностями, и был в них даже английский пистолет, чистой стали и великолепной отделки. Она смотрела на этих юных кавалеров, таких изящных и изысканных, и сама удивлялась, что это она, — монахиня из Мурано.

Пролетела одна из самых божественных ночей, когда-либо пережитых Казановой… На прощание монахиня из Мурано взяла с него обещание, что он приедет к ней послезавтра, и гондола с двумя гребцами поплыла по направлению к монастырю, в воздушном молчании рассвета, под первую песнь колоколов.

Несколько времени спустя, после дальнейших свиданий, которые только усиливали их любовь, Казанова нашел у себя письмо, которое он читал по дороге в палаццо Брагадин:

«Твои слова немного укололи меня, когда ты сказал по поводу той тайны, которую я принуждена сохранять по отношению к моему покровителю, что ты доволен тем, что обладаешь моим сердцем и потому оставляешь мне полную свободу над моим разумом. Это разделение сердца и ума кажется мне чистым софизмом, а если ты не согласен с этим, то ты должен признаться, что значит не всю меня любишь, так как невозможно же мне существовать без разума, а тебе — любить мое сердце, если оно с ним не в соответствии. Если любовь твоя может довольствоваться этим, то она не грешит особой тонкостью чувства… Однако легко может случиться, что тебе можно будет справедливо упрекнуть Меня в том, что по отношению к тебе я поступила не со всей той искренностью, какую внушает и требует истинная любовь, и потому я решила открыть тебе тайну, касающуюся моего друга, хоть я и знаю, что он вполне рассчитывает на мою скромность. Я совершу предательство… Но ты не разлюбишь меня из-за этого, потому что вынужденная выбирать между вами двумя и обмануть кого-нибудь из вас, я побеждена любовью: она взяла верх.

Когда я почувствовала, что не могу бороться с желанием ближе узнать тебя, я поняла, что удовлетворить этому желанию я могу только во всем открывшись моему другу, в снисходительности которого я не сомневалась. У него сложилось о тебе очень хорошее мнение, после твоего же первого письма, во-первых, потому что ты выбрал для нашего первого свидания монастырскую приемную, а во-вторых, потому что ты предпочел наш домик в Мурано своему. Но он поставил условием нашей встречи — позволить ему незаметно присутствовать при ней, в маленьком потайном кабинете, откуда можно все видеть так, чтобы никто этого не знал. Могла ли я отказать в этой просьбе человеку, высказавшему мне такую снисходительность? Я согласилась… И, естественно, должна была скрыть это от тебя. Теперь ты знаешь, что мой друг был свидетелем всего, что мы делали и говорили в этот первый вечер, что мы провели вместе.