Анна Бартон - Дерзкая и желанная

– Мы можем отправиться хоть завтра.

Оливия покачала головой.

– Ты прелесть и самая лучшая сестра на свете, но я намерена поехать одна… хотя, полагаю, все же придется взять по крайней мере Хилди.

Роуз подозрительно сощурилась.

– Ты говоришь так только потому, что не хочешь, чтобы я пропустила остаток сезона?

– Дело вовсе не в этом. Но я пребывала в отвратительном настроении и совсем не желаю вынуждать тебя терпеть это еще целых две недели. Да и, честно говоря, я бы предпочла побыть наедине со своими мыслями. – У Оливии, разумеется, были иные причины, но чем меньше Роуз будет знать, тем лучше.

Сестра явно слегка разочаровалась, но кивнула.

– Так о каком одолжении ты хотела попросить?

– Помоги мне уговорить Оуэна, чтобы разрешил поехать. – Оливия нервно покусала губу: брат может быть ужасно упрямым, это у них семейная черта. – Он намекал, и не особенно тонко, что мне давно пора замуж, и не одобрит мое желание прятаться в деревне.

– Значит, мы должны убедить его, что это необходимо для твоего счастья, – заключила Роуз.

Сердце Оливии забилось быстрее.

– Вот именно.

– Уверена: можно рассчитывать и на помощь Аннабелл, – добавила сестра. – Это ведь была ее идея.

– Я напишу тете Юстас сразу после обеда и сообщу, что приеду в конце недели.

Оливия не могла поверить в свою дерзость.

Но если предательство матери и самоубийство отца чему-то ее и научили, то первый из уроков – никогда не знаешь, сколько времени тебе отпущено провести с теми, кого любишь. Она не может позволить Джеймсу уехать в Египет, пока он не признает, что между ними что-то есть. Особенно после того Поцелуя.

На ее счету имелся внушительный список приключений, но это… это затмит их все. Чувство вины, надежда и приятное возбуждение в равной степени теснили ей грудь.

Сегодня их с Джеймсом разделяет несколько графств, но это не продлится долго.

Джеймс сидел в темной сырой пивной таверны Хейвен-Бриджа, где, несмотря ни на что, царила оживленная атмосфера, и болтал со своим кучером и несколькими деревенскими жителями, которые помнили его с прошлого раза, когда он навещал дядю Хэмфри. Когда же это было? Четыре года назад? Или пять? Давненько. Дядя Хэмфри был ему почти как отец, привил любовь к древностям и поддерживал их с Ральфом всем, чем только мог. Приезд в Хейвен-Бридж был как возвращение домой.

Когда Джеймс прибыл в маленькую причудливую деревушку три дня назад, уже вечерело. Он бросил Айану несколько монет, велел позаботиться о лошадях, заказать обед и выпить пинту-другую, а сам бегом помчался вначале по дороге, а потом по крутой тропинке, которая вилась к вершине поросшего травой зеленого холма. Он удивился, что так легко спустя столько лет отыскал место, которое любил в детстве, и достиг вершины как раз вовремя, чтобы полюбоваться огненно-оранжевым закатом над синими вершинами холмов. Прелестные каменные ограды змеились вдоль сочных полей, где паслись в великом множестве овцы.

Он полной грудью вдохнул бодрящий деревенский воздух и, наблюдая, как солнце опускается за горизонт, подумал, что долгие и утомительные три дня пути того стоили.

Конечно, потом он чуть не покалечился, спускаясь с холма назад к таверне в кромешной тьме, но зато было что порассказать в пивной, куда зашел позже тем же вечером.

На следующий день Джеймс отправился навестить дядю Хэмфри, надеясь, что старик здоров и бодр. Дядюшка сильно похудел и ссутулился, но ум его оставался все таким же острым. Он предлагал Джеймсу остановиться в его коттедже, но тому не хотелось стеснять старика, поэтому он предпочел гостиницу. Воображение рисовало ему картины лета, когда по утрам можно обследовать местность, днем – беседовать с дядюшкой Хэмфри, а вечера проводить в пивной.

Жизнь была прекрасна – настолько прекрасна, что он почти позабыл про запечатанное письмо, которое по-прежнему лежало в нагрудном кармане сюртука. Чего он не мог выбросить из головы, так это обиды и разочарования на лице Оливии в день его отъезда из Лондона.

Но ведь, уезжая, он как раз и думал о ней и ее интересах. Теперь она свободна наслаждаться вниманием других молодых людей и флиртовать в свое удовольствие. Он сделал большой глоток эля, который почему-то вдруг показался ему горьким.

– Куда отправишься сегодня, Эверилл? – Рудокоп с седой бородой опустился на скамью напротив Джеймса и грохнул своей полупустой кружкой о деревянный стол.

– На ферму к востоку отсюда, у реки. Там кругом развалины, и похоже, что под ними могут быть погребены стены. Что ты знаешь об этом месте?

Старик крякнул.

– Немного. Люди находят там куски железа и отполированные камни. Как думаешь, откуда они?

Эверилл пожал плечами.

– Трудно сказать. Там могла быть какая-нибудь старая крепость или церковь.

Гордон погладил бороду.

– Земля принадлежит Салли, а этот скряга…

Рудокоп резко смолк, и вся пивная, еще секунду назад наполненная гомоном голосов, внезапно стихла и замерла.

Гордон тихо протяжно присвистнул.

Джеймс вытянул шею и увидел объекты всеобщего внимания. Две молодые женщины, явно леди и ее служанка, просеменили через зал и устроились за столиком в углу. Обе были в накидках и шляпках, которые скрывали лица, но определенно дамы не местные, и уже одного этого оказалось достаточно, чтобы взгляды всех присутствующих оказались прикованными к ним.

От гибкой женственной фигурки леди было невозможно отвести глаза… И Джеймс не стал исключением.

– Как думаешь, что они тут делают? – спросил Гордон.

– Ну это же гостиница, – сухо ответил Джеймс. – Могу предположить, что они остановились здесь на ночлег.

Рудокоп кивнул, не сводя слезящихся глаз с женщин.

– А вот они дали маху, что сели рядом с Кратчером. Он и трезвый-то кретин изрядный, а уж выпьет… Вот гляди, он уже пристает к ним.

Джеймс развернулся на скамейке и увидел, как Кратчер врезался в край стола, где сидели дамы, и тот ударился о стену.

– Сэр, вынуждена попросить вас немедленно вернуться на свое место, – надменно проговорила молодая дама, однако под этой бравадой Джеймс различил нотки страха.

Надеясь разрядить ситуацию, он подошел к Кратчеру, который в ответ на просьбу леди так загоготал, будто услышал непристойную шутку.

– Эй, Кратчер, – сказал Джеймс, – не составишь нам с Гордоном компанию? Я куплю тебе выпить.

Пьяница прищурился, будто оценивая его возможности. За подобное невежество оппоненты Джеймса обычно жестоко расплачивались подбитым глазом или распухшей губой.

– Я не хочу пить.

Джеймс принял небрежную позу, катая камешек на полу носком сапога, но голос его прозвучал твердо: