Тесса Дэр - Легенда о человеке-олене

Денни повернулся к Сесилии и положил ладонь на ее запястье.

– Если ты утверждаешь, что прошлой ночью столкнулась с оленем-оборотнем, я тебе верю. Безоговорочно.

– Спасибо, Денни, – тепло улыбнулась она.

Какие нежности! Люк почувствовал себя третьим лишним.

Игнорируя ворчливые возражения Брука, Люк стащил булочку с соседской тарелки и с мрачным видом начал ее жевать. Ему следовало бы радоваться или, по крайней мере, почувствовать себя свободным. Сесси забудет о нем, выйдет замуж за Денни, и заживут они до отвращения счастливо.

Вот только он не настолько щедрый. Четыре года она хранила воспоминания об их первом невинном поцелуе. Как и он. Не важно, что произойдет в будущем, разделит ли их океан или она выйдет замуж за Денни, Люку нравилось верить, что его и ее мысли будут время от времени обращаться к одному месту – к скамье в тени раскидистого дерева, что стоит в укромном углу сада поместья Свингфорд-Менор. Не хотелось думать, что Сесилия может забыть ту ночь. Однако Люк чувствовал неладное. Даже сейчас, намазывая тост маслом, она унеслась мыслями не к скамейке в саду, а бродила в чаще леса с проклятым белым оленем.

Черт побери, это неправильно! Ночью в постели Сесилия не должна вспоминать готового к нападению кабана и неистовую схватку. Девушка должна мечтать о запахе цветущего жасмина, о платье из кисеи и приглушенных звуках оркестра, играющего величественную сарабанду [5]. Именно это он представлял себе холодными сырыми ночами и будет видеть все последующие безрадостные годы.

Как Сесилия назвала его прошлой ночью? Высокомерным невыносимым хамом? И это правда. Он хотел, чтобы она вечно по нему сохла, мечтала укротить, тосковала по предложению, которое он никогда не сможет сделать. Хотел, чтобы Сесси вспоминала о прежнем Люке, а не рисовала в своем воображении дикое животное. Если так называемый оборотень затмил их первый поцелуй сценой кровавого спасения в ночном лесу… Тогда придется превзойти человека-оленя и подарить Сесилии новые воспоминания. Воспоминания, которые она никогда не забудет.

Денни не играл на фортепьяно. В его доме никто этого не умел. Однако, днем, когда Сесилия села за инструмент, оказалось, что он отполирован и великолепно настроен. Хозяин сделал это для нее, в ожидании ее приезда. Неизменно заботливый Денни!

Пальцы неторопливо касались клавиш, извлекая грустную мелодию.

– Это случайно не мой похоронный марш? – раздался низкий тягучий голос Люка за спиной.

Она застыла до самых кончиков пальцев.

– Не останавливайся из-за меня. Меланхолия тебе к лицу.

Сесилия закрыла глаза и глубоко вздохнула. Если Люк желает насмехаться… В эту игру можно играть вдвоем. Из-под ее пальцев полилась бойкая народная песня, которую он не мог не узнать. Они пели ее тем летом, репетируя раз за разом для шутливого выступления на музыкальном вечере леди Вестфол. Сесилия без усилий, по памяти, исполнила начало, не заботясь о том, что выдает секрет, как часто все эти годы она наигрывала мелодию, поддаваясь глупой сентиментальности. А вот и та эффектная трель, что предшествует вступлению мужского голоса. Она потянула мелодию, бросая музыкой вызов. Исполнит Люк свою партию? Раньше у него был великолепный голос.

– Достаточно, – заговорил он. – Предпочитаю тоскливую музыку.

Сесилия опустила руки на колени.

– Оно и видно. В последние дни у тебя такое тоскливое настроение, что ты заливаешь его вином.

– Именно так. Я заметил, что у меня появилось отвращение ко всему легкомысленному. Вот выйдешь замуж за Денни, и будете вдвоем настолько отвратительно счастливы, что мне придется перебраться в другое графство. – Люк подошел и встал возле ее плеча. – Возможно, на другой континент.

Он опять покинет Англию? Эта мысль поедала ее заживо. Сесилия уже знала, каково это: постоянно беспокоиться, где он, и даже не знать, жив ли. Ничего хуже не придумаешь.

– Я не собираюсь выходить замуж за Денни.

После небольшой паузы Люк спросил:

– Ты ему уже отказала?

– Пока нет, но скоро скажу.

– Когда ты приняла решение?

– Прошлой ночью. – Сесилия подняла к нему лицо и заметила выражение чистого мужского высокомерия в положении бровей и в едва заметном изгибе уголков губ. Как это похоже на него – считать, что несчастный поцелуй может все изменить! – Нет, не в гостиной. Позже, в лесу.

Люк прищелкнул языком.

– Ах, Сесси. Не хочешь ли сказать, что влюбились в человека-оленя? Боюсь, он будет беспокойным мужем.

– Не говори ерунду! И прекрати высмеивать мою прямоту, прячась за ироничной ухмылкой.

Его взгляд стал жестче, на скулах заходили желваки.

Черт бы его побрал! Люк все ещё не подпускает её к себе! Сесилия сердито толкнула скамейку для пианино и встала.

– Само собой, я не собираюсь выходить замуж за человека-оленя, – бросила она, направляясь к окну. – Но то столкновение показало, чего я хочу на самом деле. Я хочу мужчину, который будет рядом, когда понадобится. Человека, который будет за меня сражаться, защищать и оберегать.

– Я сражался за тебя, Сесилия. – Его низкий голос подрагивал от чувств. – Защищал, страдал и проливал кровь. – Люк приближался, передвигаясь по обюссонскому [6] ковру с гибкой грацией, от которой у нее слабели колени. На мгновение он напомнил величественного белого оленя: врожденным чувством собственного достоинства, которое не позволяло тому повиноваться командам, нескрываемой дикой красотой форм. Они были очень похожи – олень и Люк.

У Сесилии перехватило дыхание. Что он имел в виду, говоря о битвах и пролитой за нее крови? Не вспоминал ли он о прошлой…

– Я сражался за тебя, – повторил Люк, ударяя себя в грудь. – Рисковал жизнью на поле битвы за тебя, за Денни, за Брука, за Порцию, за каждого человека, кто называет Англию домом. Разве этого не достаточно?

Их разделяли несколько дюймов. Сесилия подалась навстречу, наполовину сокращая расстояние. Ее сердце неистово билось в груди.

– Нет, – прошептала она.

– Сесси… – вспыхнули зеленые глаза.

– Недостаточно. – Она подняла руку и сжала пальцами бархат его волос на затылке. Да, на ощупь такие же нежные, как кажутся. – Я хочу большего.

Язвительная перепалка закончилась ее победой. Схватив ее за бедра, Люк прижал Сесилию к стене и неистово поцеловал. В противоположность обычному поцелую, который начинался с легкого прикосновения, а затем становился глубже, на этот раз все получилось наоборот. В первые секунды он отчаянно поглощал ее, глубоко проникая языком и заставляя широко раскрыть рот. Затем отступил и начал мягко его исследовать, и наконец уделил особое внимание губам, благоговейно прослеживая языком их форму, благословляя легкими, как пушинка, поцелуями. А Сесилия гладила его волосы.