Евгения Марлитт - Синяя борода

— Неужели я не могу довести до конца свою защиту? — спросил он умоляюще, когда она подошла к двери.

— Конец я могу вам сама рассказать, — возразила она, полуоборотившись к нему. — Вы жаловались в суд на надворную советницу Фальк, выиграли дело, и, так как ваше страстное желание не было тотчас же исполнено, вы рассердились, велели пробить это отверстие в стене и теперь, несомненно, ожидаете бесподобного действия вашего насилия.

— Страстное! рассердился! насилие! — повторил он с пафосом, подражая ей, но в голосе и в выражении лица заметна была сильная досада. — Еще два-три штриха, и портрет злодея готов!.. Впрочем, могу вас уверить, что я, несмотря на все навязанные мне пороки, друг истины и потому не скрою, что я действительно рассердился. Старуха сильно меня раздражала — ведь уже прошло много дней сверх назначенного срока; но я, может быть, и теперь не прибег бы еще к насилию, если бы вчера ночью не появился кто-то в этом окне, произведя испуг и переполох в моих владениях.

Итак, виной сегодняшней катастрофы было ее непростительное легкомыслие! Уверенность в этом удручающе подействовала на молодую девушку. Ошибку уже нельзя было исправить, но по крайней мере можно было искупить ее искренним сознанием своей вины. Она уже открыла было рот, когда из дома послышался звучный голос советницы, звавшей ее. Отчего-то вдруг сделалось страшно при мысли, что тетка может, встретившись здесь со своим соперником, оскорбить его и высказать ему свой гнев и негодование, и потому она с легким поклоном поспешила к двери, и было уже время, так как советница намеревалась идти за ней в павильон. Она рассказала в немногих словах и прерывавшимся голосом обо всем случившемся. Несмотря на смуглый цвет лица, тетка побледнела, и в глазах ее засверкал гнев; но с виду она осталась спокойной и позвала старого Зауэра.

— Перенеси сейчас все картины из павильона, — сказала она, — только снимай осторожнее с гвоздей. Их можно пока отнести в зеленую комнату, пока я решу, куда их потом повесить... Сейчас я не хочу их видеть! Меня берет страх, что приходится брать их со старого места, чему я не могу воспрепятствовать!

Лили последовала за советницей в комнату, там она обняла ее и призналась ей в своей вине. Ее глаза были устремлены на тюлевый чепчик тети Вари, и потому она не видела улыбки, мелькнувшей на губах советницы при ее первых словах.

— Стыдись, Лили! — сказала она, когда молодая девушка кончила свою исповедь. — Ты приехала из большого города, держишь себя как взрослая в своем модном платье с фижмами и со шлейфом, которым ты, к великому огорчению Доры, натаскиваешь песок в сени и на лестницу, знаешь английский и французский языки, училась химии и разным другим вещам — и все-таки осталась таким же ребенком, как и прежде... Впрочем, я утешу тебя, хотя ты этого и не стоишь: этот милейший господин и без твоего содействия привел бы в исполнение свой геройский поступок, я ничего другого и не ожидала от него! Он не мог успокоиться, пока бедная старая беседка стояла на своем месте.

— Я этого не думаю, тетя! — возразила молодая девушка, быстро подняв голову. — Он не произвел на меня впечатления злого человека; я твердо убеждена, что если бы ты спокойно объяснила ему...

— Ну, ну, яйца курицу не учат! — заворчала советница, на самом деле сильно рассердившись. — Спокойно объяснила ему! Я? потомок Эриха? Да моя бабушка скорое сожгла бы павильон собственными руками, чем сказала бы доброе слово кому-нибудь из потомков Губерта! Никогда и не предлагай мне ничего подобного, Лили. Я состарилась с сознанием, что Губерт наложил пятно на наш род, и унесу с собой в могилу гнев и ненависть к ним... Слышишь, Лили, я не хочу никогда больше ничего слышать о нем, даже его имени, ни в шутку, ни всерьез! И еще вот что, дитя! — коли я умру, ты будешь здесь хозяйкой, так как все, что с незапамятных времен принадлежало Эриху, будет твое. Если бы я не была уверена, что после моей смерти ничего из моей собственности, даже ни одного дюйма садовой земли, не перейдет в его руки, я лучше учредила бы здесь госпиталь для бедных! Теперь ты знаешь мое мнение, которое неизменно, как символ веры, и в заключение я должна тебе сказать, что очень порицаю твое сегодняшнее поведение. Как могла ты вступить в разговор с совершенно незнакомым человеком, и притом с человеком, который... разве ты забыла, что вчера Дора говорила о нем? Такой человек не стоит, чтобы порядочная женщина с ним разговаривала, потому что он обыкновенно дурно думаете всех женщинах, считая их всех одинаковыми.

Лили покраснела до корней волос, но гордо откинула голову, и вокруг губ у нее появилась черта, совершенно изменившая ее наивное детское личико. В голове се промелькнуло все, о чем она говорила с господином Дорном, хотя, впрочем, она немного поздно вспомнила о правилах приличия, запрещавших вступать в разговор с человеком, который не был ей представлен, несмотря на то, что ее гувернантка англичанка постоянно внушала ей это. Мысль, что она была с ним так сурова и нелюбезна, еще несколько минут тому назад мучившая ее, была теперь для нее источником утешения.

Она не видела перед собой величественной фигуры Синей бороды, против воли, внушавшей ей уважение, и потому внушения и предостережения опытной тетки очень скоро одержали верх. Она бесповоротно решила не подходить близко к павильону, пока не будет сделана новая стена, которая разделит оба владения. Она хотела доказать Синей бороде, что действительно постарается избегать встречи с ним; тогда он убедиться, что она не принадлежит к числу «тех» женщин.

Больше об этом не было произнесено ни слова между молодой девушкой и надворной советницей. Картины и мебель были перенесены в зеленую комнату, а для кукол Лили очистила уголок в своей комнате. Вечером пришла одна старая приятельница тетки и осталась пить чай, который был накрыт в той беседке, где завтракали утром. Уже наступила ночь, а обе старушки все еще сидели там и беседовали о давно минувших временах, о юношеских мечтах, надеждах и разочарованиях. Лили сидела на низеньком садовом стульчике, сложив руки на коленях, и внимательно слушала их разговор, вглядываясь в густеющий сумрак.

Вдруг какой-то светлый предмет, отделившийся от куста ночных фиалок и медленно подвигавшийся вперед, приковал се внимание. Она скоро узнала ночного странника: это была белая курица, пробравшаяся и сад и спокойно прогуливавшаяся по грядкам с огурцами. К счастью Доры, так как она присматривала за птицей, надворная советница не видела курицы. Лили встала тихо и незаметно, чтобы вовремя отклонить собиравшуюся над головой старой кухарки грозу, но при ее приближении курица, как сумасшедшая, бросилась через грядки, исчезла в кустах изгороди и через минуту появилась в отдаленном углу сада. Все старания прогнать ее к дому были напрасны; вдруг она взлетела на крышу павильона, и сманить ее оттуда не было никакой возможности; она спокойно уселась там и, уверенная в полной безопасности, важно посматривала кругом. Ее белые перья светились еще больше от темноты, выходившей из беседки, в которую проникал слабый свет через отверстие в стене.