Дафна дю Морье - Генерал Его Величества

— Что ты имеешь в виду?

— Там же нечем дышать. По этому подземному ходу только собака сможет проползти. Невысокого мнения я о вашем великом строителе Рэшли.

Я наклонилась вперед и, заглянув в отверстие, увидела Дика, который, сжавшись в комок, сидел у основания лестницы.

— Четыре года назад так не было, — возразила я.

— Пошли, я покажу тебе. Тюремщику следует знать, как выглядит камера, где он содержит заключенных.

Он схватил меня в охапку и, боком протиснувшись через дыру, снес по узким ступеням в каморку. Наконец-то я увидела эту таинственную комнатку под контрфорсом, в первый и последний раз в жизни. В высоту она была футов шесть, площадью не больше четырех, напоминая маленький чулан. Дотронувшись рукой до стены, я почувствовала под ладонью липкий ледяной камень.

В углу стояла невысокая табуретка, рядом — дощатый стол, на котором валялась деревянная ложка. Все было покрыто паутиной и толстым слоем плесени, и я подумала о последней трапезе дяди Джона четверть века назад. Над табуреткой болтался разлохмаченный конец веревки, прикрепленный сверху к ржавой петле, а дальше открывалось круглое черное устье туннеля, высотой не более восемнадцати дюймов, через который взрослый мужчина мог протиснуться только ползком, извиваясь как змея.

— Ничего не понимаю, — сказала я содрогнувшись. — Я уверена, что раньше так не было, иначе Джонатан никогда не стал бы им пользоваться.

— Скорее всего, обвалилась часть фундамента здания, перекрыв проход, — произнес Ричард. — Осталась лишь узкая щель, через которую мы и протиснулись. Наверное, в прошлые годы, когда подземным ходом часто пользовались, его регулярно чистили, но стоило забросить туннель, и природа тут же взяла свое. Моим врагам придется подыскать для меня новое прозвище. Какая же я лиса, теперь я настоя щий барсук.

В это мгновение я заметила, что Дик пристально на меня смотрит. Что же он хочет сказать мне своими темными глазами? — спрашивала я себя.

— Отнеси меня наверх, — попросила я Ричарда. — Я должна поговорить с тобой.

Он поднял меня в комнату. Я сидела, тяжело дыша, и об водила взглядом голые стены и закопченный потолок, и все это казалось мне теперь неземной роскошью по сравнению с жуткой черной дырой, из которой мы только что выбрались.

Так вот в какой берлоге я скрывала Дика четыре года назад! Вот где заставляла проводить долгие часы! Неужели поэтому его глаза смотрели на меня теперь так осуждающе? Господи помилуй, но ведь я только хотела спасти ему жизнь.

Поставив Матти на часах у дверей, мы расположились в комнате при свете единственной свечи.

— Вернулся Джонатан Рэшли, — сообщила я.

Дик бросил на меня вопросительный взгляд, Ричард промолчал.

— Штраф уплачен, — продолжала я. — Комитет по делам графства разрешил ему возвратиться в Корнуолл. Он теперь свободный человек — до тех пор, пока не вызовет подозрения у парламента.

— Что ж, желаю ему всяческих благ.

— Джонатан Рэшли — мирный человек, и хотя никто не усомнится в его преданности королю, своей семье он предан значительно больше. Думаю, что после двух лет страданий и лишений он заслужил покой. У него теперь только одно желание — тихо и спокойно жить у себя в поместье в окружении близких.

— Кто же этого не хочет?

— Если будет доказано, что он как-то связан с восставшими, этому не бывать.

Ричард взглянул на меня и пожал плечами.

— Хотел бы я знать, как парламент это сможет доказать. Рэшли два года безвылазно сидел в Лондоне.

Вместо ответа я вынула из кармана лист и, развернув его на полу, придавила сверху подсвечником. Затем я вслух прочла объявление, как раньше это сделал Джонатан.

«Всякий, кто когда-либо укрывал у себя роялиста Ричарда Гренвиля или посмеет предоставить ему убежище в будущем, будет обвинен в государственной измене и арестован, его земли конфискованы, а семья заключена в тюрьму».

Помолчав минуту, я продолжала:

— Джонатан сказал, что утром они вернутся, чтобы еще раз обыскать поместье.

Со свечи на лист упала капля горячего жира, края бумаги тут же завернулись кверху. Ричард взял объявление, поднес его к пламени; листок вспыхнул и, превратившись в его руках в черный хрупкий клочок, упал на пол и рассыпался в пыль.

— Видишь, — сказал Ричард, оборотясь к сыну, — вот так же и жизнь. Вспыхнет, мелькнет — и все кончено. И следа не сыщешь.

Дик глядел на отца так, как смотрит на своего хозяина бессловесный пес. Его глаза, казалось, спрашивали: «Чего ты хочешь от меня?»

— Что ж, — вздохнул Ричард, — делать нечего, придется подставлять шею под топор палача. Жуткий конец. Нелепая стычка на дороге, десяток солдат на нашу голову, наручники, веревка, а затем — «триумфальное шествие» по улицам Лондона под улюлюканье толпы. Ты готов, Дик? Ведь это дело твоих искусных рук, так что получай, что заслужил. — Он поднялся и стоял теперь, закинув руки за голову. — Хорошо, что в Уайтхолле у них такие острые топоры. Я видел раньше, как работает палач. На вид — такой щуплый мужичонка, но бицепсы — все равно что пушечные ядра. Одного удара хватило. — Он задумчиво помолчал. — Крови было — море…

Я увидела, как скривилось лицо у Дика, и фурией налетела на своего возлюбленного.

— Замолчи! Разве недостаточно он настрадался за эти восемнадцать лет?

Вскинув одну бровь, Ричард удивленно смотрел на меня.

— Ах так, — произнес он, улыбаясь, — и ты тоже против меня.

Вместо ответа я швырнула ему записку, которую до этого сжимала в кулаке. Она была вся грязная и измятая, с еле различимым текстом.

— Не бойся, твоя лисья голова останется при тебе, незачем нести ее на плаху. Прочти это и смени песню.

Он склонился над свечой, и, пока читал, глаза его странным образом менялись: черная злоба в них уступила место безграничному удивлению.

— Моя дочь — достойная наследница имени Гренвилей, — сказал он почти нежно.

— «Франсис» покинет Фой с утренним отливом. Корабль отправится в Флушинг и сможет взять на борт пассажиров. Долго это плавание не продлится. Капитану можно вполне доверять.

— А как пассажиры попадут на борт?

— Перед тем как корабль выйдет из гавани, в Придмуте к берегу причалит лодка — для ловли крабов, не лисиц, — усмехнулась я. — Пассажирам надо ждать на берегу. Думаю, им лучше провести остаток ночи на побережье, скрываясь до рассвета где-нибудь неподалеку от холма Гриббин, а когда на заре придет лодка, чтобы собрать верши — подать сигнал.

— Кажется, проще не придумаешь.

— Так значит, ты согласен? И готов распрощаться со своими героическими замыслами сдаться на милость победителя?

Взглянув на него, я поняла, что он давным-давно о них позабыл. Его мысли блуждали где-то далеко, намечая новые планы, в которых для меня уже не было места.