Вера Крыжановская - Торжище брака

На этом основании Пфауенберг с большим сочувствием старался поддержать этот надломленный цветок. Все шло как нельзя лучше, как вдруг на сцену выступил какой-то барон, старавшийся устранить Этеля Францевича и желавший сам утешить неутешную.

Страшный гнев овладел Пфауенбергом, но это обстоятельство отнюдь не обескуражило его. Он решил только, что настало время воспользоваться таинственными силами для победы над соперником.

Однажды вечером, зная, что Наташа сидит дома одна, он заперся в своем кабинете и приготовился к великому опыту. Для увеличения своей энергии он прежде всего сделал себе впрыскивание виталином, а затем выпил две чашки herbae Damiani. Теплота разлилась по его телу, и яркий румянец выступил на лице. Почувствовав прилив неотразимой силы воли, он написал на листке бумаги предложение Поленовой. Положив затем руку на открытое письмо, он стал его гипнотизировать, вкладывая в каждое слово всю свою волю. Когда все было кончено, он запечатал письмо и приказал отнести его к Поленовой. Затем Пфауенберг взял другой лист почтовой бумаги и, произнеся каждое слово вслух, написал следующее: «Можете ли вы сомневаться в моей любви? С радостью принимаю ваше предложение и буду счастлива назваться вашей женой. Наташа».

Эту записку он гипнотизировал с еще большей тщательностью. Этель Францевич старался вызвать в своем уме образ молодой женщины и внушить ей желаемый ответ.

С крупными каплями пота на лбу Пфауенберг в изнеможении откинулся в кресло, но эта слабость была минутной. Он быстро выпрямился и выпил еще чашку herbae Damiani. Самое главное было впереди! Нужно было раздвоиться и послать свое духовное «я» следить за исполнением своей воли. Устроившись поудобнее в кресле, он сосредоточился, устремив, подобно факирам, глаза на кончик своего носа. Мало-помалу смертельная бледность разлилась по его лицу, члены выпрямились и все тело неподвижно застыло.

Наташа сидела одна в кабинете. Она читала, прикладывая компрессы к распухшей от флюса щеке, когда ей подали письмо Пфауенберга. Удивленная таким поздним посланием (так как было уже около одиннадцати часов вечера), молодая женщина распечатала письмо и прочла его. Нисколько не думая подчиняться внушению, она с досадой отбросила записку.

— Что за глупая идея беспокоить меня ночью подобным письмом! Без сомнения, я предпочитаю барона. Сейчас же отвечу Этелю Францевичу, что я еще слишком подавлена ужасной потерей, чтобы думать о новом браке.

Перейдя к письменному столу, она приготовилась писать.

— Я хочу быть баронессой, как Тамара, — прошептала она с самодовольной улыбкой.

Вдруг она почувствовала острую боль в голове. Казалось, какая-то невидимая сила овладела ее волосами и рвала их. Какое-то странное ощущение заставляло дрожать все тело. Неизвестная ей сила вложила в руки перо и вынуждала написать согласие на брак с Пфауенбергом.

Едва она кончила писать, как перо выпало из рук. Широко открытые глаза молодой женщины с ужасом устремились на представшее перед ней видение… Это был Пфауенберг, пылающие глаза которого, казалось, насквозь пронизывали ее… Но она видела один только прозрачный бюст его, так как там, где должны быть ноги, было пустое пространство. Обезумев от ужаса, Наташа со страшным криком откинулась назад и… без чувств упала на ковер.

На следующее утро Пфауенберга нашли мертвым в кресле. Какая таинственная причина прервала нить его жизни? Эту тайну он унес с собой в могилу. Что же касается официальной власти, то она объявила, что он умер от разрыва сердца. Никто не усомнился в этом определении, и только немногие скептики уверяли, что спиритические сеансы и пресловутая трава были причиной катастрофы.

Калхас и медиум сошли со сцены, и общество с обычной неблагодарностью скоро совершенно забыло о них. Они не могли больше забавлять его, а об исчезнувшем человеке помнит только истинная любовь.

Тамару сильно взволновала эта внезапная смерть, но скоро другое происшествие, близко касавшееся ее самой, заставило молодую женщину позабыть этот трагический эпизод.

Отъезд Лилиенштернов из Эмса неприятно поразил Угарина, но, со свойственным ему легкомыслием, он утешил себя надеждой, что по приезде в Россию они расстанутся без шума и начнут процесс о разводе. Чтобы как-нибудь развлечься и заглушить на время свою страсть, он предпринял путешествие по Европе. Затем свидание с тестем заставило его призадуматься и привело в отвратительное расположение духа. С грубостью разбогатевшего мужика старик Мигусов объявил ему, что так как дочь умерла бездетной, не сделав в его пользу завещания, то он не может выдать ему приданое. После очень тяжелой и бурной сцены они пришли, наконец, к соглашению, в силу которого князь будет получать ежегодно от своего тестя по пятнадцать тысяч рублей и пожизненно сохранит за собой квартиру в доме покойной жены.

Это обстоятельство сильно подействовало на настроение Арсения Борисовича. К довершению всего в то же время он узнал, что, вместо хлопот о разводе. Магнус и Тамара мирно жили в Финляндии, часто бывая у соседей. Страшная ревность наполнила сердце князя. Видимое согласие и частые выезды Лилиенштернов показались ему верными признаками полного примирения. Вся кровь бросилась ему в голову при мысли о победе, одержанной над ним кузеном. Чтобы позабыть свои сердечные и денежные неудачи, Арсений Борисович, очертя голову, бросился в беспорядочную разгульную жизнь.

Результатом нескольких месяцев безумия было полное расстройство финансов Угарина. Обремененный долгами, он вернулся в Петербург. Но вместо того чтобы подумать о своих делах, он снова принялся за прежний образ жизни. Князь никак не мог победить свою неудовлетворенную страсть, и, кроме того, лихорадочная, рассеянная жизнь сделалась для него насущной потребностью. Хотя Тамара была уже в Петербурге, он никак не отваживался повидаться с ней. О разводе не было и речи, а убеждение в том, что он бесповоротно проиграл игру, страшно оскорбляло его.

Однажды, после ночной оргии, в полупьяном состоянии, под влиянием необходимости уплатить карточный долг, Арсений Борисович согласился подписать два векселя именем своего тестя. Когда он несколько пришел в себя и осознал совершенное им преступление, дело было уже непоправимо. А между тем легкомыслие этого человека было так велико, что он утешал себя следующими словами: — У меня еще шесть недель впереди… Как-нибудь я улажу это дело!

Только очутившись лицом к лицу с неразрешимой проблемой: или уплатить по векселю, или быть обесчещенным, — князь окончательно отрезвился.