Жюльетта Бенцони - Ожерелье для дьявола

— Я никогда не говорил, что хочу умереть от голода, — со смехом ответил Жиль. — Конечно же иду. Хоть бы и за тем, чтобы услышать, что же говорят. Пойдем туда, где лучший канкан Версаля.

— Вот так хорошо! Ты все понял! — с удовлетворением сказал Ульрих-Август.

Зал ресторана в этот вечер походил на котел с ведьмами. Ужасающая тишина, царившая в момент ареста, взорвалась неописуемым шумом, и только запоздалый проход королевского кортежа заставил его утихомириться. Натянутое выражение лица королевы, испуганные взгляды женщин королевской семьи явились источником многих гипотез, предположений. Ведь через десять минут после мессы сплетни о разразившемся скандале стали достоянием всего Версаля, а через два часа они, подобно наводнению, расползлись по всему Парижу и породили самые дурнопахнущие сплетни.

Когда через 48 часов появилась «Французская газета», официальный орган двора, ее рвали из рук в надежде узнать подробности о том, что уже называли «делом», но все быстро разочаровались.

Спохватившись и проявляя запоздалую осторожность, королевский двор давал совершенно бесцветное сообщение:

«15-го, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, Их Величества и королевская семья присутствовали на торжественной мессе в часовне замка. Мессу отслужил епископ Динь. Пение исполнялось на музыку короля. Во второй половине дня король в сопровождении королевской семьи отправился снова в часовню, где они присутствовали на ежегодной процессии во исполнение чаяний Людовика XIII…»

И ничего больше. Ничего о драме в Зеркальной галерее. Это было бесспорной ошибкой, поскольку за неимением достоверных фактов воображение публики разыгралось в полную силу, появились наихудшие вымыслы и предположения. Наиболее распространенным было то, что королева приказала выкрасть колье у ювелиров кардиналу де Рогану, потому что тот был ее любовником.

Такая легенда держалась долгое время. Прислушиваясь лишь к своему гневу и к своим плохим советчикам, королева тем самым вызвала гнев в самых низах королевства, подняла волну, опасности которой она совершенно не чувствовала.

А тем временем в Версале продолжали делать глупости. Так Мария-Антуанетта, спеша изгнать из своего сердца следы раздражения, поспешила закрыться в своем милом Трианоне, чтобы возобновить там «Севильского цирюльника», совсем не понимая, что это было вовсе не ко времени — играть сейчас роль пикантной Розины, «этой милой прелестной малютки, нежной, ласковой, пробуждающей аппетит». Приказы же об арестах истинных виновников исполнялись с непонятным промедлением. В главном полицейском управлении как раз в это время, не без участия графа Прованского, был смещен прилежный и сознательный лейтенант Ленуар и заменен совершенно неспособным Тьери де Кроном.

Жанна де Ла Мотт была арестована лишь через три дня в Барсюр-Об, когда она возвращалась с праздника, который давал герцог де Пантьевр.

К тому же она была арестована одна, что дало прекрасную возможность ее супругу сохранить все драгоценности и спокойно отправиться в Англию. Денди-секретарь тоже исчез. Совершенно очевидно, что барон де Бретей сделал все возможное, чтобы бедный кардинал оставался единственным обвиняемым.

Вечером 23 августа Жиль и Ульрих-Август, устроившись у открытого окна библиотеки, выходящего в сад, углубились в шахматную партию. Мадемуазель Маржон, сидя в большом плетеном кресле с кошечкой Бегонией на коленях и громадной пастушьей овчаркой Брутом у ног, вдыхала свежие запахи сада, ожидала часа отправления ко сну. Вдруг снизу зазвонил дверной колокольчик. Служанка Берта уже отправилась спать.

Открывать пошла сама хозяйка.

При свете свечи она разглядела юное лицо, залитое слезами, большой коричневый капюшон.

— Здесь ли живет шевалье де Турнемин? — пробормотала пришелица с таким потерянным видом, что мадемуазель де Маржон невольно подумала: эта бедняжка убежала из сумасшедшего дома.

— Да, здесь, но…

Она едва успела отстраниться, чтобы не быть сбитой с ног. Юная особа стремглав бросилась в сад, призывая Жиля с душераздирающими воплями.

Шахматные фигурки вместе с доской полетели на пол. Жиль бросился к окну, не смея поверить в то, что он услышал.

— Жюдит! — воскликнул он. — Боже мой!..

Он уже выскочил на лестницу и перепрыгивал ступеньки. Через мгновение он держал в своих руках рыдающую Жюдит, ухватившуюся за него.

— Сердце мое! Ласковая моя! Что с тобой произошло? Кто тебя так обидел?

Ответа не было. С легким вздохом облегчения девушка потеряла сознание. Он быстро ее поднял, понес вверх по лестнице, где его встретили бегущие ему навстречу Винклерид и Понго.

— Что с ней? — спросил Винклерид. — Она не ранена?

— Я не думаю. Я положу ее на свою постель.

Понго, беги к мадемуазель Маржон, возьми соли, сердечное, еще чего-нибудь!

— Не беспокойтесь! — сразу откликнулась она с лестницы. — Я иду и несу все сама!

Она появилась с разными флаконами. С бесконечными предосторожностями Жиль положил девушку на постель, сняв с нее темное покрывало.

Под ним она была одета в простенькое платье из белого в зеленый горошек перкаля и с завязанной на груди косыночкой. Платье было покрыто пятнами грязи и во многих местах порвано. На одной руке под носовым платком, завязанным вместо повязки, были видны пятна крови. Растрепанные, влажные от пота волосы рассыпались по плечам.

— Можно подумать, что она попала в засаду! — заметил Ульрих-Август. — Бедная малышка, когда я увидел ее бегущей по саду, она была похожа на испуганную птицу.

— Ну-ка, расступитесь! — сурово промолвила мадемуазель Маржон. — Расшнуровывать корсет девушки — это не дело гвардии короля, не дело сотни швейцарцев.

— Это еще вопрос! Я справляюсь с этим довольно хорошо, — проворчал себе под нос Винклерид.

— Ну же, выйдите!

Она взяла его за руку и бесцеремонно выставила за дверь. Затем она смерила оценивающим взглядом Жиля.

— Это какая-то ваша родственница?

— Это моя невеста.

— Мои поздравления. Она, должно быть, очень красива, когда бывает почище. Тогда вы можете остаться.

Она быстро расстегнула платье, потому что корсет из китового уса стеснял дыхание девушки, смочила виски ароматическим уксусом, поднесла к ноздрям флакон с нашатырным спиртом. Эффект его был мгновенным. Жюдит громко чихнула, открыла по-прежнему испуганные глаза, сразу же наполнившиеся слезами. Заметив Жиля, она протянула к нему руки:

— Ты здесь! Наконец-то! Не уходи от меня!

И она снова громко зарыдала. Он присел на краешек постели, взял протянутые руки, ласково их поцеловал.

— Успокойся, моя дорогая! — промолвил он. — Ты в безопасности. Никто не причинит тебе ничего плохого. Здесь только друзья, и я тебя никогда не покину.