Виктория Холт - Храм любви при дворе короля

Но если Маргарет играла с Бесси, игра сводилась к учению; она считала, отцу хочется, чтобы все его дочери были умными. Нельзя, чтобы одна была знающей, а другие невеждами.

Однако Маргарет надеялась, что Элизабет и Сесили не смогут учиться так легко, как она, потому что ей хотелось оставаться самой умной из отцовых дочек.

Таким образом она еще в четыре года стала на удивление образованной девочкой.

Как-то отец привел домой девочку ее возраста – маленькую и робкую.

Маргарет услышала его голос и побежала навстречу; обхватила руками его колени; потом с серьезным видом уставилась на девочку, стоящую рядом с ним, держась за его руку.

Отец присел на корточки, и головы всех троих оказались на одном уровне. Обнял обеих девочек.

– Маргарет, – сказал он, – я привел тебе подругу. Дочь хотела ответить, что подруга ей не нужна. Все ее время занято уроками; и у нее есть две сестры, с которыми можно поиграть. Если бы она хотела нового члена семьи, то мальчика, тогда можно было бы доказать отцовым друзьям, что отец прав, говоря, что девочки способны учиться не хуже мальчиков.

Но она понимала, что нельзя заставлять девочку чувствовать себя нежеланной, так как это огорчит отца.

– Ее, – продолжал отец, – тоже зовут Маргарет. Это мое любимое имя.

Тут Мег улыбнулась и с любопытством поглядела на девочку, которую зовут так же.

– Мег, эта Маргарет будет жить с нами.

– Нельзя, чтобы в доме были две Маргарет, – сказала ему дочь. – Ты позовешь меня, а она сочтет, что ее.

– Моя мудрая маленькая дочка! – Он весело рассмеялся, но Маргарет поняла: отец заметил, что она обиделась, и покраснела, так как знала, что огорчит его этим.

– Одной из нас придется дать новое имя, – торопливо сказала она.

– А какие имена еще есть? – спросил он. – Пег. Дейзи. Мег и Маргет. Да, но у нас уже есть Мег и Маргет в нашей Маргарет. Есть Мерси. Одной из вас придется менять имя, так ведь?

– Да, – ответила Маргарет. У нее слегка задрожали губы. Она понимала, чего ждет от нее отец, и знала, что ей будет невыносимо слышать, как отец зовет ее именем другую девочку. Он тоже это знал и поэтому хотел, чтобы она сама отдала свое имя этой девочке.

«Отдавать приятнее, чем получать». Отец часто повторял им это. И не раз говорил ей: «Да, моя Мег, если б люди понимали, что наибольшую радость доставляет бескорыстный поступок, то мир наполнился бы неэгоистичными людьми и, возможно, сама бескорыстность стала бы корыстной».

Он смотрел на нее, и она понимала, что должна принести жертву.

– Я… я буду Дейзи или Мерси. Отец поцеловал ее.

– Моя Мег… моя милая Мег, – произнес он. Девочка подумала, что отец в последний раз назвал ее этим именем и что она навсегда запомнит, как при этом звучал его голос.

– Мерси прекрасное имя, – сказал он, – потому что слово это означает прекраснейшее из всех достоинств.[3]

– Нравится оно тебе? – спросила Маргарет у новой девочки.

– Да, – ответила та. – И Мерси буду я, потому что это твой дом, и ты в нем первая Маргарет.

Тут отец поцеловал обеих и сказал:

– Значит, моя Мег остается со мной, и я привел в дом Мерси.

Фамилия Мерси была Джиггс, девочка осталась сиротой. У нее нет ничего, объяснил отец дочери, кроме доброй души.

– Поэтому, Мег, мы должны взять ее к себе. Я буду ей отцом; твоя мать будет ей матерью; а ты вместе с Элизабет и Сесили будешь ей сестрой.

Вот так у Маргарет появилась новая сестра, соученица и собеседница. Хотя учиться Мег начала раньше, однако скоро почувствовала в Мерси Джиггс соперницу, девочка очень привязалась к приемному отцу и, подобно родной дочери, стремилась заслужить его уважение и одобрение.

Она тоже занималась изо всех сил, желая удивить его своими способностями. Теперь, когда друзья, придя к нему, спросили об успехах Маргарет, перед ними предстали две девчушки; и Мерси Джиггс, сиротка, поразила их даже больше, чем Мег, ведь та была дочерью образованного человека.

– Вот увидите, Мерси непременно докажет мою правоту, – радостно говорил Томас. – Она станет такой же умной, как мои родные дети. Получит вместе с ними наилучших учителей и докажет вам, что женский разум способен впитывать знания, как губка воду.

Мерси краснела, улыбалась и радовалась.

Потом наступило тревожное время. Отец как-то усадил Маргарет на колено и сказал, что должен ненадолго уехать.

Девочка ухватилась за него и закусила губу, чтобы сдержать слезы.

– Я же не насовсем, Мег, – сказал он. – Съезжу в другие страны. Побываю в университетах Парижа и Лувена, навещу друзей, которые навещают меня, приезжая в Лондон; и возможно, Мег, когда-нибудь я увезу туда тебя, маму и твоих сестер. Как ты на это посмотришь?

– Я хочу остаться здесь, хочу, чтобы ты остался тоже.

– Видишь ли, Мег, не всегда получается так, как мы того хотим. Ты станешь заботиться обо всех в доме, правда? И прилежно заниматься, пока меня не будет.

Она кивнула.

– Но почему тебе нужно уезжать? Почему?

– Потому что, возможно, мне скоро потребуется увезти вас во Францию. Однако сперва я хочу поехать туда сам, убедиться, что вам понравится там жить.

– Конечно, понравится, если там будешь ты. Не надо ездить без нас.

Он поцеловал ее и снял с колена.

И тут у Маргарет начались страхи. Не только потому, что отец уехал. По виду слуг, по голосам людей, разговаривающих с матерью, по ее обеспокоенному лицу девочка поняла, что стряслось нечто страшное.

Отец не сказал ей, что именно; и она знала – лишь потому, что она маленькая и не сможет понять.

Маргарет поговорила об этом с Мерси. Та, умная и тихая, тоже заметила что-то неладное и тоже боялась.

Однажды, когда мать пекла на кухне хлеб, Маргарет спросила:

– Мама, когда вернется отец?

– Скоро, дитя мое. Скоро.

– Скоро, – сказала Маргарет, – может оказаться долгим сроком, когда чего-то очень хочется. И коротким, когда чего-то не хочется.

Джейн погладила ее по головке. Маргарет гораздо больше походила на Томаса, чем на нее, гораздо больше походила на него, чем другие дети. При взгляде на свою старшую, ей всякий раз вспоминалось, как вскоре после рождения дочери Томас расхаживал по комнате с ней на руках, успокаивая плачущую малютку, что он умел ее успокаивать, как никто. Вспоминалось, как Томас говорил, что воспитает ее замечательной, благородной женщиной, как не чаял в ней души, как радовался, что родилась дочка, а не сын.

И казалось, Томас обладал предвидением, потому что Маргарет росла именно такой, как ему хотелось. Джейн поражалась ее уму; еще не достигнув пяти лет, девочка стала изучать латынь с греческим и получала от занятий такое удовольствие, как другие дети от игры в волан. Глядя на старшую дочь, Джейн радовалась. Подарив мужу эту умную, серьезную дочку, она его осчастливила.