Патриция Мэтьюз - Мстительное сердце

– Проклятая девка! – проревел Стрич. – С меня хватит!

И вдруг он загнал ее в угол. Бежать было некуда. Схватив Ханну за руку, Стрич ударил ее об стену, потом, размахнувшись, кулаком в лицо; тьма опустилась на Ханну милосердным покровом.

Девушка рухнула на пол, и Стрич отступил. Отдышавшись, он перетащил ее к кровати. Потом с большим трудом взвалил на перину. «Черт подери, какая тяжелая», – подумал он. Наконец ему удалось уложить ее на спину.

Не тратя ни минуты, он принялся срывать с нее одежду. Отступив, Стрич оглядел Ханну с головы до пят. «Красивая девка! Никогда не видел такой прекрасной фигуры!» Он ощутил внизу живота такую тяжесть, что едва удержался, чтобы не наброситься на нее немедленно.

Но она может очнуться, а раз она такая сильная, то еще, чего доброго, сбросит его на пол. Этого нельзя допустить. Стрич поспешно повернулся и принялся шарить в нижнем ящике комода. Там лежало то, что он припас именно для такого случая.

Ханна пришла в себя и почувствовала, как кто-то гладит ее тело. В голове гудело, и девушка подумала, что у нее жар, что все тело горит, голова болит, а мать, склонившись над ней, обтирает ее влажной холодной салфеткой.

Потом она с ужасом вспомнила все и широко раскрыла глаза. Влажная салфетка оказалась липкими руками Эймоса Стрича, а из его слюнявого рта вылетали какие-то неразборчивые звуки.

Его руки лихорадочно блуждали по ее телу, по всему телу, а она была совершенно нагой!

Ханна попыталась рвануться с постели, но оказалось, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Подняв голову, она со страхом увидела, что привязана кожаными ремнями к столбикам кровати. Распластана, распростерта, вроде как на картинках, где изображены люди, которых пытают на дыбе.

– Ха, девочка! Очнулась наконец. Я этого ждал…

Стрич стал на колени и поднял рубашку, обнажив свой огромный живот.

Увидев нечто красное и омерзительное под этим брюхом, Ханна отвернулась. А Стрич всей тяжестью навалился на нее. Как ни омерзительно было то, что он хотел с ней сделать, она ничего не могла изменить, ведь у нее не было возможности даже пошевелиться!

– А вот теперь, красотка, я тебя поимею, – вскричал Сайлас.

Короткая резкая боль пронзила Ханну, и, что еще хуже, Ханна почувствовала, что плоть Стрича проникла в нее. Она корчилась, пытаясь поглубже вжаться в пуховую перину.

Боль не стихала, только стала тупой… К счастью, все это продолжалось недолго. Стрич вскрикнул резко, со свистом, – казалось, что визжит поросенок, – и обмяк.

Ханна лежала не двигаясь под зловонной кучей мяса, именуемой Эймосом Стричем. Он, очевидно, мылся не слишком часто. Мокрая от его пота, Ханна задыхалась под тяжестью дряблой туши. В душе у нее зародилась страшная ненависть к этому человеку и ко всем мужчинам, подобным ему, – ненависть, которая, как чувствовала Ханна, не утихнет до тех пор, пока она не отомстит Эймосу Стричу.

Спустя несколько минут тот слегка вздохнул и встал на колени; рубашка опустилась, скрыв его отвратительное жирное, волосатое тело.

Он нагнулся, рассматривая простыню. Потом удовлетворенно, с торжеством фыркнул:

– На этот раз Квинт меня не обманул. Вот оно, доказательство. Ты и впрямь была девственницей, девочка. Я заключил выгодную сделку!

Бесс могла и не видеть запятнанную кровью простыню Стрича, чтобы понять, что Ханна была девственницей. Когда служанка, в чьи обязанности входило прибираться наверху, хихикая, подошла к стряпухе с простыней в руках, Бесс цыкнула на нее:

– Не твое это дело, девушка! И не лезть куда не надо, не болтать об этом никому!

Бесс знала, что предупреждение ни к чему не приведет. Пустоголовая девица мигом пойдет нашептывать о случившемся всем и каждому.

По правде говоря, Бесс никогда не понимала, почему белые с таким трепетом относятся к девственницам. Свою невинность она утратила в двенадцать лет почти при таких же обстоятельствах – попав в руки жестокого белого человека.

Но Бесс понимала, что у белых людей невинность высоко ценится и молодой девушкой, и мужчиной, который первым овладевает ею.

На следующий день Бесс всячески избегала Стрича, боясь, что наговорит ему лишнего, но она хорошо себе представляла, как он ходит с самодовольным видом, гордый, точно петух в курятнике.

А Ханна… Бедная девочка не проронила ни слова о том, что произошло. На щеке у нее синел кровоподтек размером с куриное яйцо; ходила она, опустив глаза, унылая, как в воду опущенная.

Бесс страшно хотелось сказать что-нибудь утешительное этому несчастному ребенку, но она чувствовала, что делать этого не следует. Она лишь намеком дала понять девушке, что ей известно о происшедшем.

Когда Ханна появилась внизу, Бесс выставила всех, кроме Дикки, из кухни, и те расположились во дворе, но не возражали, поскольку там было прохладнее.

В тот вечер, когда Ханна и Дикки сидели за столом, причем девушка просто рассеянно ковырялась в тарелке, Бесс принялась рассказывать какую-то бессвязную, не относящуюся к делу историю.

– А знаешь, старый черт Стрич – злой человек, по правде злой. На всякое черное дело способен. Когда он купить меня, примерно десять лет назад, меня сперва поставить в судомойки. В то время у него не было устройства вращать вертел. Он использовать для этого такс-вертельщиц. Ты знать, что такое такса-вертельщица, золотко?

Ханна ответила чуть слышным безжизненным голосом:

– Нет, Бесс.

И равнодушно подумала – к чему это стряпуха клонит? Ханне не хотелось ни говорить, ни слушать, ею овладела апатия, странное бесчувствие, она словно опустилась на самое дно унижения и несчастья.

– Ну так вот, если бы ты увидеть такую собаку, которая долго вертеть вертел, ты бы все понимать. Они длинные, лапы у них кривые, как у кроликов. И таксу-вертельщицу ставить в колесо, колесо прикреплять к вертелу, и пока эта собачонка бегать на месте, вертел поворачиваться. А чтобы собака перебирать лапами, под колесо класть горячий уголь. Если такса-вертельщица останавливаться, она обжигать себе лапы…

У Ханны хватило сил ужаснуться:

– Какой кошмар!

На губах Бесс промелькнула улыбка.

– Старый Стрич способен на любое зло. Во всяком случае, эта собачонка скоро выучить свой урок. Работа тяжелая, ведь мясо на вертеле иногда весить в два раза больше, чем собака, а жарится оно, бывать, целых три часа. Конечно, нет-нет, а вдруг такая собачонка взять да спрятаться где-то, когда нужно жарить мясо, ее и не найти. Тогда я должна вертеть этот чертов вертел по три часа. Наконец я уговорить старого Стрича поставить машину. Вы знаете, ребятки, как я это сделать?

На вопрос отозвался Дикки.