Жаклин Монсиньи - Петербургский рыцарь

— Идем, Адриан, слушайся меня. Завтра днем мы пошлем сюда отцов-иезуитов, они потребуют выдать их тела. Пошли, следуй за нами, брат.

Федор оттащил Жоржа-Альбера от принцессы, и пятеро беглецов направились в указанном Голубым Драконом направлении. Пробравшись ночью в Запретный город, они через потайную калитку проникли в сад, окружавший дворец Голубого Дракона. Теперь, когда их вторжение было обнаружено, этот выход скорей всего охранялся солдатами-маньчжурами. Поэтому они уповали на безоговорочное повиновение солдат Голубому Дракону; если надежды их оправдаются, значит, воины пустятся за ними в погоню не раньше утра.

Граф де Вильнев-Карамей все предусмотрел. Путь был свободен. Лодка с длинным шестом вместо весел, управлять которым взялся Федор, быстро заскользила по озеру «с золотыми водами». Погруженные в свои невеселые мысли, братья не замечали окружавшую их красоту. Над ними возносилась шестидесятифутовая статуя Будды. Подойдя вплотную к острову Пета, они обогнули его; в лунном свете холм, сложенный из беспорядочно нагроможденных драгоценных камней, переливался тысячью огней. Беглецы перелезли через стену. Адриан тяжело спрыгнул вниз и зашатался, словно пьяный. Флорис и Федор подхватили его под руки и помчались к иезуитской миссии. Сознание покинуло Адриана. Его тотчас же уложили в постель. У него начался бред, он стучал зубами от холода, но лоб его пылал, словно раскаленные уголья.

— Это воспаление мозга, — тихо поговорил отец дю Бокаж, пытливо вглядываясь в Флориса, ибо молодой человек не посвятил его в подробности разыгравшейся этой ночью драмы.

Флорис сел возле изголовья Адриана; глядя на заострившиеся черты лица брата, на его внезапно вытянувшийся нос и глубоко запавшие глаза, он чувствовал, как сердце его сжимает смертельная тревога. За одну ночь Флорис постарел на десять лет. У него хватило сил пробормотать слова благодарности отцам-иезуитам, окружившим больного своими неусыпными заботами. Среди монахов был врач. Он сказал, что к голове больного надо прикладывать лед, чтобы снять лихорадку, но на улице стояло лето. Это время года в Пекине особенно жаркое и удушливое; где можно найти столь необходимый и столь редкостный продукт? Маленькая Мышка, оказавшаяся единственной в миссии женщиной, постоянно меняла тепловатые компрессы, превращавшиеся в обжигающие от соприкосновения с больным, а отец-лекарь ставил ему пиявки за ушами и на пятки.

Флорис отворачивался; он не мог видеть Адриана в таком жалком состоянии. Внезапно его осенило:

— Где шелковый свиток, который граф вручил нам перед смертью? — шепотом спросил он.

Федор и Ли Кан непонимающе развели руками. Они перерыли все карманы одежды Адриана, но ничего не нашли. Наверное, молодой человек потерял его; но зачем он вдруг понадобился Флорису?

На рассвете состояние больного ухудшилось. Казалось, скоро все будет кончено.

— Боюсь, он не доживет до вечера, — шепнул отец дю Бокаж Грегуару.

Достойный интендант плакал горючими слезами и пытался молиться.

Флорис сжимал недвижную и пылающую руку брата, стремясь передать ему свою жизненную силу. Прошло еще несколько тревожных часов. Внезапно во дворе миссии раздался конский топот. Флорис не обратил на него внимания. Дверь комнаты больного отворилась, и на пороге появился взволнованный отец дю Бокаж; знаком он предложил Флорису выйти в коридор.

— Ах, мой дорогой сын, что произошло сегодня ночью? Мы ничего не можем сделать. Там внизу приехали арестовать Адриана.

Флорис подошел к бумажному окну и посмотрел во двор. Десятка два желтокожих солдат из личной гвардии императора окружили миссию. Флорис бессильно опустил руки: бежать вместе с больным было невозможно.

— Нельзя трогать Адриана; если есть хотя бы малейший шанс спасти его, сделайте все, что в ваших силах. Поручаю его вам, святой отец. Я же выйду к солдатам и займу его место…

— Куда вы меня везете? — спросил Флорис, удобно устроившись в роскошном паланкине.

— Туда, куда вам надлежит ехать, — с поклоном ответил капитан отряда; на его шапке красовался шар из слоновой кости.

«Если бы этот человек не был китайцем, он бы наверняка родился нормандцем», — подумал Флорис, осчастливленный столь исчерпывающими сведениями.

Солдаты добросовестно задвинули все шторы, однако капитан беспрерывно ласково улыбался, являя свои редкие неровные зубы.

«Что ж, пока все не так плохо, — продолжил свои размышления молодой человек, — ошибки нет, я пленник, однако со мной обращаются почтительно. Вот уж действительно странно!.. А этот тип и вовсе сладко мне улыбается… впрочем, у китайцев улыбка ничего не значит; уж лучше бы он вообще не открывал рот, чтобы мне не любоваться этим жутким черным гнильем, почему-то именуемым зубами…»

Флорис попытался что-нибудь разглядеть в узкую щель между занавесками, надеясь понять, в каком направлении его увозят.

Конвой свернул на улицу Чан-Нгай-Кай, огибающую пересохшее русло реки, ведущее прямо к триумфальным аркам татарского города.

«Пожалуй, тут действительно объяснений не требуется… сейчас мы доберемся до кольцевой улицы и места казней», — с содроганием подумал Флорис. Тем не менее он попытался улыбнуться, и, мрачно усмехнувшись, подумал: «Смею надеяться, что моя голова будет лакомым кусочком для несчастных попрошаек… Во всяком случае, если Адриан умрет, мне тоже незачем жить», — и из его горла вырвалось сдавленное рыдание.

Но к его великому удивлению носильщики миновали южные ворота и повернули налево, на восток.

«Ага! Они решили казнить меня не сразу, а после какой-нибудь судебной процедуры», — решил Флорис, видя, как они пересекают просторную площадь, выложенную широкими кирпичами, обрамленную высокой балюстрадой и украшенную официальными скульптурами.

Носильщики опустили свою ношу перед третьим порталом.

«Наверное, здесь находится их дворец правосудия».

— Таи-Мьяо, — произнес капитан, вновь обнажая в улыбке свои гнилые зубы и показывая на сооружение, являвшееся храмовым хранилищем, где сберегалась запечатленная на глиняных дощечках история маньчжурской династии.

«Забавно, он, кажется, решил сыграть роль чичироне».

Флорис поблагодарил своего гида; довольный, тот добросовестно продолжил свою роль и указал на Че-Цу-Тан и Фан-Кин-Чонг, бывшие, соответственно, храмом плодородия и хранилищем религиозных книг. Так как Флорис не знал, куда его везут, путь показался ему страшно долгим. Внезапно он понял цель их прогулки: через ворота У-Мен они проникли в Запретный город. На площади окружностью не менее шести ли, стоял окруженный толстыми стенами священный дворец Цу-Кин-Чинг. Его золотистые крыши сверкали на солнце.