Персия Вулли - Гвиневера: Королева Летних Звезд

За стенами нашей крепости поселение Южный Кадбери продолжало расширяться, и бродячие торговцы и купцы постоянно останавливались там. Я старалась не только не спрашивать о Лансе, но и не думать о нем, но каждый гость приносил новые известия о его приключениях. Его благородство и храбрость сделали его имя известным всюду, где он бывал, и скоро люди стали почитать его как своего любимого героя.

– Сэр Ланселот победил разбойника, захватившего купеческий обоз и требовавшего выкуп, – рассказывал один.

– Спас девушку, чей дядя пытался отнять ее земли после смерти ее отца, – говорил другой.

Жил некоторое время отшельником в Бретонских горах, – объявил какой-то монах. – Очень набожный человек, этот бретонец.

Я молча кивала, вспоминая нашу поездку в пещеру к отшельнику, когда Элейна упрекала его в излишней набожности.

К осени, когда кончили убирать хлеб и дни стали прохладными, вернулся с севера Гавейн. Он прошел прямо к Артуру, а потом разыскал меня в саду, где я плела венок из колосков последней скирды с наших полей. Отложив древний символ плодородия в сторону, я встала и по-родственному обняла его, а потом отступила назад и оглядела сверху донизу.

Принц оркнейский, был невероятно худ, но непривычно спокоен. Его движения были не такими резкими, как раньше, и даже голос его стал мягче.

– Наша семья благодарит тебя за заботу о Мордреде. Надеюсь, он не причиняет беспокойства.

Я совсем забыла, что все кругом считают Мордреда членом семьи Гавейна, а не нашим сыном. Гавейн сел на скамью напротив меня и, сложив вместе концы пальцев, задумчиво их разглядывал.

– Мальчик знает, что случилось с его матерью?

Я медленно покачала головой.

– Если и знает, то никогда не говорит об этом. А Бедивер постарался, чтобы никто под страхом наказания не упоминал ее имени.

– Ну, пусть так и будет. Я придумаю, как ответить на его вопросы, когда он подрастет. – Гавейн вздохнул. – Такое долгое было лето. Когда-то надо остановиться и оглянуться. Наверное, уже прошли денечки, когда мы ни о чем не задумывались. Молодым хорошо – они жаждут умереть со славой, чтобы вечно жить в песнях. Но когда тебе уже за тридцать, когда твоя реакция уже запаздывает на какую-то долю секунды, хотя кроме тебя этого еще никто не понимает, значит, тебе нужно призывать на помощь опыт, а не рассчитывать только на храбрость.

Я молча смотрела на него, поражаясь тому, что самый буйный рыцарь Круглого Стола становится философом.

Он рассеянно поглаживал свою бороду и, хмурясь, заговорил, с трудом подбирая нужные слова.

– Я вот думаю, может быть, жизнь так устроена, что честность, как и опыт воина, приходит, чтобы придать тебе силы там, где когда-то тебя вел инстинкт. Инстинкт заставил Агравейна вытащить свой меч, инстинкт заставил меня овладеть Эттардой – и посмотри, что из этого вышло! Ты знаешь, – добавил он серьезно, – я посчитал нужным заехать по дороге сюда к Пеллеасу и извиниться. Он, по крайней мере, выслушал меня, а не прогнал с глаз долой. Но этого товарища я потерял навсегда, потому что предал доверие друга. – Я улыбнулась и положила руку на рукав рыцаря. Прежняя лукавая ухмылка появилась на его лице. – Это не значит, конечно, что я прославлюсь благородством, за которое сейчас воспевают Ланселота везде, где бы ты ни появился. – Гавейн фыркнул с насмешкой и завистью. – Ну ладно, бретонец это заслуживает – равных ему в сражении я не видел. Настало время начать думать прежде, чем лезть в драку или в постель. – Он опять разглядывал свои руки, а голос его стал еще тише. – Я много думал о женщинах… о матери, Рагнелле и некоторых других, с которыми был знаком. Как много обид я им причинял, даже не задумываясь, но сейчас мне хотелось бы, чтобы этого не было… во всяком случае, в будущем я буду стараться не поступать так.

В его глазах промелькнула грусть, когда он посмотрел на меня, и он сразу отвернулся. Я недоумевала, чем вызвана эта неожиданная робость.

– Я дал клятву, что буду приходить на помощь всякому, кто будет в ней нуждаться, но особенно это касается женщин, это для меня дело чести.

– О Гавейн! Это замечательно! – закричала я, глубоко тронутая его серьезностью. – И я не сомневаюсь, что скоро о тебе пойдет молва как о самом благородном и достойном доверия рыцаре, и, конечно, самом храбром.

Племянник Артура покраснел, потом расправил плечи и посмотрел мне прямо в лицо.

– Я надеюсь, госпожа, я очень надеюсь. Ну ладно, – закончил он, вставая, – пойду лучше поищу Мордреда. Артур говорит, что, скорее всего, он на плацу.

– Вероятно, – кивнула я и торопливо добавила: – Ты знаешь, я учила его ездить верхом и занималась с ним по утрам. Надеюсь, нам можно будет продолжать это.

– Конечно… – Рыжеголовый ухмыльнулся. – Может быть, заодно научишь его быть честным и благородным. Не помешало бы, если бы он выучился этому немного скорее, чем я.

Мы посмеялись. Потом я смотрела, как он уходит, важно расправив плечи и играя мускулами. Во все, что делал, он вносил такое потрясающее рвение, что я ошеломленно покачала головой.

С кельтами всегда так, думала я, забыв, что я тоже из кельтов.

Приближался Самхейн, и в Камелот стали возвращаться рыцари, которые на лето разъезжались по своим делам. Зал заполнили знакомые лица, люди обменивались новостями и шутками.

Из Бретани приехал Боре и привез с собой брата Лайонела, который при дворе появился впервые. Лайонел оказался менее хвастливым и общительным, чем его брат, но с таким же большим чувством юмора. Дагонет и эти братья часто веселили нас за трапезой.

Ко двору вернулись Пеллеас и Нимю, которые принесли свои брачные клятвы в святилище Эйвбери в ночь полной луны. Я наблюдала за ними и поняла, что их союз был таким же уютным и спокойным, как наш брак с Артуром. Возможно, в нем отсутствовала радость любовной романтики, но зато он был прочным. Если бы мне предложили выбирать, я бы выбрала то, что уже имела.

В середине зимы мы узнали, что Тристан женился на какой-то девушке из Бретани. Я замерла, гадая, знает ли Изольда, и надеясь, что она пребывает в неведении. Но что было бы, если бы женился Ланс… Разве я не хотела бы знать? Сама мысль об этом разбила бы мне сердце. На глаза навернулись слезы. Схватив плащ Игрейны, я поднялась на смотровую башню на крыше дома. Юный часовой уважительно кивнул мне и оставил меня наедине со своими думами. Натянув поплотнее капюшон, я прислонилась к оконной раме и рассматривала сверху землю, дожидаясь, пока мое сердце успокоится и высохнут слезы на глазах.

Полная луна высветила покрытые снегом холмы, и в сияющей голубизне ночи можно было увидеть только самые крупные звезды. Далеко внизу рощицы и лесные чащи казались черными пятнами, и то здесь, то там маленький золотой огонек усадьбы говорил о присутствии человека.