Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

Вместе они были нечастыми посетителями этого места. Никто и припомнить не мог, как они его для себя открыли. Спрятанное в подвале закусочной, без всякого условного знака, оно было невзрачным, но стоило кому-либо оказаться внутри, как для них открывался совершенно новый мир. Джеймс видел места и похуже, но для Оксфорда это было вполне прилично. Бар с большим ассортиментом выпивки, удобные диваны вместо привычных столиков со стульями, и в самом затемненном углу большой стол для игры в карты.

В воздухе висела серая табачная дымка, полная пьяной сладости. Играла тихая музыка французских мотивов. Людей было не так уж много, их число можно было посчитать на пальцах обеих рук.

Они прилично напились. Джеймс потратил третью часть денег, что у него были с собой, на дорогую выпивку, которой угостил друзей, поражая их своей щедростью. Они были необычайно громкими, но подобное буйство было привычным для этого места.

Спустя час Джеймс зажимал в углу девушку, имя которой забылось быстрее, чем его рука проникла под её узкую юбку. Её пальцы были зарыты в его волосы, и это немного отвлекало. Он пытался сосредоточиться на своем настойчивом желании отыметь её, когда она то и дело оттягивала его за волосы чуть назад. Парень чувствовал на напомаженных губах терпкий вкус некрепкого алкоголя, когда от него разило сигаретами, один запах которых опьянял незнакомку ещё больше. Джеймс стал покрывать поцелуями шею девушки, опуская голову чуть ниже, в надежде на то, что её ладони освободят его волосы, но она никак не прекращала с этим.

— Чёрт, прости, что отвлекаю, но Спенсу, кажется, паршиво, — Дункан резво потормошил друга за руку, отрывая от занятия, что в большей мере мучило его. Джеймс даже был рад отвлечься от девушки, ласки которой не пришлись ему по душе.

— Прости. Похоже, мне пора, — на прощание он крепко поцеловал девушку в губы, сорвав с них пьяный вздох. Она потрепала его за волосы, и Джеймс выдохнул с большим облегчением, как только отвернулся. Это того явно не стоило. Точно не в этот раз.

Их тут же обдало ночной прохладой, остужающей пыл. Оказавшись на улице, оба сразу же оказались подле Спенсера, у которого желудок выворачивался наизнанку. Казалось, его рвотные порывы были слышны всему кварталу. Дункан похлопал парня по плечу, Джеймс же рассматривал усеянное звездами небо. Ему вдруг показалась странной мысль о том, что оно повсюду было одинаковым. Те же облака, те же звезды, только разные люди и в разных местах наблюдали за ними. И не это ли их объединяло? Не это ли делало их равными?

Джеймс хотел было спросить об этом вслух, как Дункан окликнул его. Спенсу стало немного легче, и они взяли парня под руки и медленно потащили домой. Улицы уже были пустынными. Если они где могли услыхать патруль, дежурящий ночью, то тут же прятались за близ стоящее дерево или кусты, что навряд ли могло спасти.

Спенсера ещё дважды вырвало по дороге, а они не могли ничего сделать с тем, что их всяких раз распирало от смеха, вырывающегося ненарочно. Парни могли не произнести и слова, как сперва прыскал от смеха один, а второй всего лишь подхватывал. На пьяную улыбку пробивало и Спенса, выражение лица которого при этом было слишком уж мучительно болезненным.

Джеймс вспомнил о возникшем внезапно вопросе, когда уже все улеглись спать. И когда он наконец-то задал его, ответа не послышалось, покуда остальные крепко спали.

Невзирая на помутненное состояние рассудка, Джеймс долго не мог уснуть. Кровать оказалась слишком неудобной. Он к ней не привык. В Сент-Айвсе у него была удобная двуспальная кровать — мягкий матрас и всегда начисто выстираное постельное белье. Парень слышал, как трижды Спенсер уходил в ванную. Раньше всех проснулся Дункан, который слишком громко перебирал какие-то бумаги, шурша ими, как будто назло. Он поднялся с кровати спустя полчаса, не выдержав пытки бессонницы. И как мать могла с этим жить?

Джеймс привел себя в порядок, прежде чем грубо разбудил Спенсера, вид которого по-прежнему оставлял желать лучшего. Вынудив парня чуть ли не силой почистить зубы и переодеться, он предупредил его о том, что будет ждать в закусочной неподалеку, где у них была старая привычка собираться вместе после похмелья. Парень надеялся встретить там и Дункана, хоть мысль об этом была слишком наивной, поскольку он и представить не мог, куда тот мог запропаститься в такую рань. Предположительно в редакцию дурацкой газеты, куда Джеймс не мог ни позвонить, ни написать, поскольку даже не знал, где было местоположение редакции в городе.

Они довольно часто собирались в этом месте не только после похмелья, но и вообще. Именно в этой закусочной делали самые вкусные молочные коктейли в городе, а потому в пик учебного года здесь порой негде было и протолкнуться. Они нередко приходили сюда позавтракать, покуда с готовкой ни у одного из них не сложилось. Сколько раз не пробовали, а всё получалось невкусным, пресным или подгоревшим.

Джеймс надеялся провести позднее утро с друзьями именно здесь под влиянием особого ностальгического настроения. Ему ещё не приходилось приезжать в город так рано. И хоть в наблюдении того, как улицы наполнялись свежими лицами, полных неуверенности в том будут ли оправданы их ожидания, была своя прелесть, Джеймс скучал. Поток жизни, бьющейся потоком, был остановлен, и только спустя, по меньшей мере, неделю с начала занятий он должен был восстановиться. Ожидание этого было мучительным, по крайней мере, для нетерпеливой натуры парня.

В закусочной пахло вкусно, но первым делом Джеймс заказал воду с лимоном, убежден в том, что это поможет в интоксикации организма. Его уже привычно сушило. Из-за недосыпа он зевал каждые пять минут, не отдавая себе в этом отчета. Голова болела, но не так уж сильно, чтобы это казалось невыносимым.

Яркий свет слепящего солнца разоблачал пылинки, повисшие в воздухе, безобразные разводы на столе и полу, бросал тени на каждую невзрачную вещь. Снаружи уже было прилично жарко, а потому навесные вентиляторы работали на полную мощность, разгоняя духоту в помещение.

Дожидаясь Спенсера, Джеймс оглядывался вокруг. Людей в это время было мало. Две пары стариков, отец с мальчишкой лет шести и девушка, черты лица которой он узнал почти сразу. Это была Фрея, которая попадалась ему на глаза в последнее время чаще, чем он мог замечать её раньше. Парень провел в Сейнт-Айвсе всё лето, как и она, но что было более невероятным, что она была знакома с его братом. Как он мог ни разу её не заметить?

Она увидела его, скорее всего даже раньше, чем он её. Девушка бросала неосторожные короткие взгляды, которые Джеймс ловил на себе, не отводя взгляда от неё. И стоило их глазам на короткую долю секунды встретиться, как она опускала голову, будто кожу обдавало огнем всякий раз, как это случалось. Для Джеймса всё это было сродни забавы, о чем свидетельствовала дьявольская ухмылка на лице, которую он даже не пытался стереть.

Фрея больше не выглядела убитой горем по утраченной любви, в чем он присвоил эту заслугу себе. Хотя откуда ему вообще было знать о том, какой след оставляло разбитое сердце на внешнем облике человека, когда его собственное было под надежной защитой жестокой безразличности? Тем не менее, было даже несколько непривычно видеть, как на её лице не было румяного следа злости, растертых по щекам слез или дурацкой растерянности (что понравилась ему больше всего).

Девушка рисовала. Делала быстрые наброски в небольшом альбоме, страницы которого совпадали с длиной ладони. На ребре оставались следы графита, но её это едва беспокоило. «Безнадежная художница с ветром в голове» — голос Марты прохрипел в голове. И всё же Джеймсу стало невтерпёж посмотреть, что она вырисовывала на бумаге с таким усердием.

Он словил её короткую улыбку, когда Фрея заметила, что парень перестал смотреть на неё, а с большим интересом пытался рассмотреть, что она пыталась запечатлеть на бумаге. Девушка отложила карандаш в сторону и отпила молочного коктейля, продолжая краем глаза глядеть на него.