Карен Рэнни - Осень в Шотландии

На третьем году его все-таки исключили, с позором отослали домой, вручив письмо с описанием его подвигов. Дядя объявил Диксона позором семьи.

– Мальчик, ты хоть понимаешь, о чем я с тобой говорю?

– Я не мальчик, дядя. Я мужчина.

– Нет, ты еще дитя. Только дети ведут себя так, как ты. Мужчина признает свои ошибки.

На это Диксон не сумел ничего возразить, а потому промолчал.

Как ни странно, он никогда не обижался на дядюшку за его суровость. Он лишь не понимал, почему с Джорджем обращаются иначе. Однажды Диксон все же набрался смелости и спросил, почему Джорджа не наказали за такой же проступок. Дядя тут же ответил:

– Потому что Джорджу нет необходимости преуспевать в жизни.

Кузены были очень похожи внешне, но на этом их сходство кончалось. Джордж был наследником, баловнем судьбы, его ждал графский титул, и воспитывали его так, словно он его уже получил.

На похороны дяди собралось множество народа. Люди явились издалека, чтобы проститься с человеком, которого они любили и почитали. Диксон стоял под дождем, удивляясь искренности их горя и думая, что, возможно, в этом и есть истинная мера человека – не то, что он оставил после себя, но количество людей на его похоронах.

Через несколько дней он покинул Шотландию, осознав, что здесь у него нет будущего. К тому же он не желал видеть, как Джордж проигрывает семейное состояние в карты и пускает его по ветру на любовниц и лошадей.

Больше десяти лет минуло с тех пор, как Диксон в последний раз стоял на этом месте. Достаточно времени, чтобы осознать то, чему учил его дядюшка. Казалось, в кабинете и ныне звучит эхо тех ушедших в прошлое внушений. Диксон ощущал глубокую, неотступную боль – не в его власти заглянуть за смертный покров и послать привет другу, кого он научился любить и кем восхищался.

– Простите меня, дядюшка, – негромко проговорил он в пустоту. – Простите за все мои прегрешения. За непослушание, за то, что доставил столько забот.

Диксон обогнул стол и сел в кресло дяди.

В комнате больше не пахло табаком, пахло розами. В центре стола лежала записная книжка в кожаном переплете с тиснением букета роз. На нем стояла серебряная подставка для пера и чернильница в форме лебедя.

Видимо, графиня Марн пользовалась этой комнатой как своим кабинетом.

Она здесь чужая, но ее притязания куда основательнее его собственных. Ему следовало избрать для воспоминаний иное помещение. Но ни одна другая комната так не будила призраки детства, как библиотека.

Справа лежала стопка корреспонденции. Графине, очевидно, нравилась толстая почтовая бумага кремового оттенка, писала она очень изящно. И подпись тоже кое о чем говорила: она не пользовалась полным титулом, а подписывалась просто: Шарлотта Маккиннон. Графской короны тоже нигде не было.

Интересно, Джордж женился на ней из-за денег? А если так, почему он тут же ее оставил? Через неделю, сказала она. Либо она лжет, либо Джордж – полный негодяй. Кузена Диксон знал лучше, чем графиню, а потому знал, кого надо винить.

Он поправил перья, выровнял чернильницу по краю блокнота.

Итак, Джорджа нет, а Шарлотта принимает его за кузена. Балфурин превращен в школу молодых леди «Каледония». Мэтью предсказывает всяческие страхи, а сам Диксон никак не может избавиться от удушающего чувства вины, которое заставило его пуститься в это путешествие.

Зачем вообще он вернулся домой?

Мейзи тихонько постучала в дверь и, не услышав ответа, повернула ручку, удерживая поднос одной рукой. Хозяйские покои были пусты, но она все же позвала его сиятельство по имени, думая, что тот может находиться в смежной комнатке.

Никто не ответил. Мейзи поставила поднос на небольшой письменный стол и вернулась на кухню.

Подняться выше этажом было труднее. Мейзи позволила себе немного передохнуть, пока никто не видит. Для нее было делом чести не поддаваться своему недугу. Недаром мать говорила, что у каждого есть что-то от рождения. У некоторых недостатки видны сразу, у других скрыты от чужих глаз, но у каждого есть порок, и часто – не единственный.

Поднявшись наконец на третий этаж, она тихонько постучала в третью от конца коридора дверь. В комнате, которую занимал сейчас Мэтью, когда-то жил один лакей, но сейчас он перебрался в Эдинбург, потому что деревенская тишина стала действовать ему на нервы.

Мейзи хорошо знала эту комнату – сама ее убирала. Окно выходило на озеро, комната в изобилии освещалась утренним солнцем. На узкой кровати лежало миленькое голубое покрывало, а подушка была мягче ее собственной. Ее недавно снова набили, Мейзи сама проследила, чтобы внутрь положили душистые травы, и теперь она пахла свежестью в любое время года.

Она еще раз постучала и уже стала подумывать, не оставить ли поднос на полу у двери, но если внутри никого не было, то любой сможет войти. К тому же жалко угощения. В кухне Мейзи взяла из серебряных судков одни и те же блюда и для графа, и для секретаря. Кухарка немного поворчала – угощение приготовлено для бального зала, но Мейзи проявила упрямство, сообщив, что ужин для графа. Кухарка что-то пробормотала, вытерла руки о фартук и отступила.

Внезапно дверь комнаты распахнулась, и Мейзи оказалась лицом к лицу с восточным человеком.

Пораженная его видом, девушка на мгновение забыла о вежливости. Мэтью был самым странным человеком из всех, кого ей довелось видеть на своем недолгом веку – удлиненные глаза и такой плоский нос… Красиво очерченный рот, глаза торфяного цвета – темно-темно-карие. Волосы острижены коротко по всей голове. Мейзи задумалась: такие ли они мягкие, как выглядят?

Он смотрел прямо ей в лицо, не улыбался, но у Мейзи создалось впечатление, что он как будто забавляется.

– Я принесла вам ужин, – проговорила наконец девушка. – Уверена, вы голодны.

– Я умею справляться с голодом, но все равно благодарю.

– Но зачем вам голодать? В Балфурине достаточно провизии.

Она вытянула руки, думая, что молодой человек заберет поднос. Или следует войти в комнату и поставить его на столик возле кровати? Однако пока она раздумывала, он забрал поднос из ее рук.

– Здесь такие маленькие штучки, называются тарталетки. Думаю, это что-то французское. Еще ростбиф, сыры и какая-то выпечка, по-моему, вишневый пирог. Кухарка с другими служанками несколько дней готовили угощение. Называется – буфет. Я никогда такого не видела. Но сегодня много необычного. Мама говорит, что день, когда ты что-нибудь узнал, не прошел впустую.

– Все выглядит аппетитно, – заметил Мэтью.

– Если вам не понравится, я могу попробовать найти что-нибудь другое, что будет вам по вкусу. Вам нравятся шотландские блюда? – спросила Мейзи.