Джорджетт Хейер - Завоеватель сердец

Фитц-Осберн был явно разочарован.

– Ты должен был привезти его сюда. Герцог устроил бы ему похороны со всеми почестями, а мы могли бы в скорби пройти за его гробом.

– Но ведь он не был нормандцем, – возразил Рауль. – Или ты думаешь, он хотел бы этого? А я поступил так, как сделал бы и он сам. – Освободившись от хватки Фитц-Осберна, Хранитель вошел в шатер герцога.

Вильгельм поднял голову.

– Итак, друг мой? – сказал он. – Ты отсутствовал дольше обыкновенного. – Он окинул проницательным взглядом лицо Рауля. – Если Эдгар Марвелл мертв, мне очень жаль. Но я не думаю, что он смог бы жить со мной в мире.

– Нет, не смог бы, – согласился Рауль и прошел на середину шатра. – Вы один, монсеньор.

– Наконец-то. У меня только что были двое монахов из Уолтема, умолявшие отыскать тело Гарольда и предлагавшие десять марок золота, если я разрешу им увезти его отсюда. Но этого я позволить не могу. – Он подтолкнул к Раулю по столу какой-то документ. – Вот первый список погибших. Не хочешь взглянуть? Мы знаем пока не обо всех. Энгенуф де л’Эгль – один из них.

– Вот как? – Рауль пробежал список глазами.

В шатер вошел лорд Сингуэлиц, изнуренный и мрачный.

– Мы нашли тело, – сказал он. – Оно изрублено мечами, каковой поступок я, в свою очередь, полагаю достойным самого сурового наказания.

– Кто это сделал? – требовательно спросил Вильгельм.

– Не знаю, но предполагаю, что двое рыцарей Мулена.

– Узнай их имена и доложи мне. За столь неподобающий поступок я сорву с обоих рыцарские шпоры. Или они хотят, чтобы моим именем пугали детей?

Рауль смотрел на лорда Сингуэлица. После паузы он спросил:

– С тобой все в порядке, Тессон?

Лорд избегал взгляда Хранителя.

– Со мной все в порядке. Но мой сын лежит мертвый. Однако это не имеет значения. У меня есть и другие. – Он резко повернулся, заслышав звук шагов, и откинул полог шатра.

Четверо рыцарей внесли на грубых носилках тело Гарольда и осторожно опустили посередине шатра. Герцог, поднявшись с места, шагнул вперед.

– Снимите накидку.

Гийом Мале откинул плащ, которым было накрыто тело. Оно лежало прямое и окостеневшее, со сведенными вместе ногами и руками, скрещенными на рукояти меча.

Несколько минут герцог стоял неподвижно, глядя на человека, который с упрямым мужеством противостоял ему. Рука Вильгельма медленно потянулась к застежке, скреплявшей его собственную мантию, и расстегнула ее. Сняв мантию, он протянул ее Гийому Мале, по-прежнему не сводя глаз с Гарольда.

– Заверните его в мою накидку, – приказал Вильгельм. – Даже нарушив клятву, он остается великим и храбрым воином. – Герцог умолк и ненадолго задумался. – Гийом Мале, поскольку в твоих жилах течет саксонская кровь, я вверяю это тело твоему попечению. Ты похоронишь Гарольда с рыцарскими почестями на побережье, которое он столь мужественно охранял. Если кто-нибудь возжелает проводить его в последний путь, я даю на то свое позволение. А теперь поднимите его и унесите отсюда.

Рыцари наклонились, но, прежде чем они успели поднять носилки, кто-то вошел в шатер и остановился, дико озираясь по сторонам.

Воцарилась гробовая тишина. Вновь прибывшим оказалась женщина, высокая и стройная. Лицо ее было искажено горем, но даже в печали оставалось прекрасным и одухотворенным. Она куталась в накидку; ее длинные золотистые волосы пребывали в беспорядке, но она, совершенно очевидно, не была простолюдинкой, поскольку на изящной белой шее у нее красовалось ожерелье из драгоценных камней, а на руках позвякивали браслеты.

За ее спиной замерли двое монахов, Осгод Кноппе и Эльрик Скулмастер. Они явно нервничали, однако уходить не собирались. Женщина, отведя волосы со лба, обвела взглядом обращенные к ней лица. Рот ее приоткрылся; она явно пребывала в отчаянии, беспрестанно заламывая руки.

Но тут взгляд женщины привлекло тело, закутанное в королевский пурпур на носилках, и она рванулась к нему с горестным криком. Упав на колени, убрала полу мантии с его лица.

Было невыносимо наблюдать за тем, как женщина гладит мертвые щеки, и видеть, как она нашептывает что-то тому, кто уже никогда не услышит ее. Нормандцы застыли словно громом пораженные. Первым тягостную тишину нарушил Вильгельм.

– Кто эта женщина? – пожелал узнать он.

При звуках его голоса она вскинула голову и взглянула на него, после чего заговорила по-саксонски. Гийом Мале взялся переводить.

– Она спрашивает, кто из нас Нормандец? Потому что не видит здесь никого, кто был бы одет с подобающей роскошью.

– Скажи ей, что Нормандец – это я, – велел Вильгельм, – и поинтересуйся, кто она такая, жена или сестра, и что ей нужно.

Женщина молча выслушала Гийома Мале, но, когда он умолк, выпрямилась, подошла к герцогу и обратилась к нему с пылкой и страстной речью.

Он оглянулся на Мале. Тот, с жалостью и удивлением выслушав ее, сказал:

– Монсеньор, она – та самая Эдита по прозванию Лебединая Шейка, mie[79] Гарольда. Она искала его тело на поле брани, дабы отвезти его в Уолтем и похоронить по христианскому обычаю, она умоляет вас оказать ей эту честь и передать ей тело.

– Mie Гарольда! Передай ей, что я сам прослежу за тем, чтобы эрл Гарольд был предан земле со всеми подобающими почестями, – сказал Вильгельм.

Но женщина гневно запротестовала, как человек, уязвленный до глубины души, и вновь упала на колени, сорвав с шеи ожерелье и протягивая герцогу драгоценные камни на вытянутых руках.

– Она предлагает золото, монсеньор, поистине королевский выкуп, – проворчал Мале, которого эта сцена явно тронула.

– Страсть Господня, кем она считает меня – купцом, способным продать тело за пригоршню золотых? – с раздражением заявил герцог. – Скажи ей, что она лишь напрасно теряет время, и попроси удалиться вместе со своими святошами. – Взглянув на женщину сверху вниз, герцог смягчился и добавил: – Или она боится, что я не окажу ему должных почестей? Передай ей – Гарольд будет похоронен в пурпуре, вместе со своим мечом, чтобы он мог вечно охранять эти берега.

Женщина выслушала его, глаза ее сверкнули, и она заговорила резким пронзительным голосом, сплетая и расплетая пальцы.

– Монсеньор, она полагает, вы насмехаетесь над ней.

– Ничуть. Уведите ее отсюда. – Герцог отвернулся, и женщину вывели из шатра. Она порывалась вернуться, не желая уходить, и все протягивала руки к неподвижному телу на носилках, снова и снова окликая своего возлюбленного по имени.

Но Гарольд лежал мертвый, закрыв глаза и скрестив руки на рукояти своего меча.

Дорога, что вела к Марвеллу, оказалась плохой, изрытой ухабами, и крестьянин, взявшийся проводить Рауля, очень боялся нормандцев, поэтому от страха лишился последних остатков разума. Родом он сам был из Винчестера, но окружающую местность, судя по всему, знал плохо. Весь путь занял куда больше времени, чем ожидал Рауль, однако он только радовался этому, поскольку было маловероятно, чтобы солдаты, занимавшиеся грабежами и мародерством, забрались в такую глушь.