Элизабет Гоудж - Гентианский холм

— А как назывался корабль, mon…

Какой практичной она была, какой благоверно практичной, совсем как Тереза!

— «Амфион». Мою девочку привезли на Гентианский холм, и она стала приемной дочерью отца и матушки Спригг.

Как отрывисто он говорил! Каким глупцом, наверное, казался. Он не осмеливался посмотреть на нее. Стелла подняла его руку со своего колена и держала ее в обеих руках, и теперь ее пальцы были теплыми и спокойными в то время, как его ледяная рука дрожала. Наконец девочка подняла теплое сияющее лицо, и глаза ее были полны таким сочувствием, как будто она была его матерью.

— Я рада, что это именно вы, — просто сказала она.

А затем тихо и отрывисто начала плакать, а аббат подхватил ее на руки, чтобы утешить. Но скоро он обнаружил, что плакала Стелла не от шока.

— Вы так долго жили без моей матери, — рыдала она.

— Ты помнишь что-нибудь о ней? — спросил он отрывисто.

— Только ее стиснутые руки, и шум, и огонь, и черную воду, — сказала девочка и начала дрожать снова.

Аббат поднялся и, все еще держа Стеллу на руках, вышел широкими шагами из тусклой церкви в парк, где пятнистые олени скользили среди солнечных пятен и небо отливало бирюзой над шелестящими деревьями.

— Забудь шум, огонь и темную воду, — приказал он почти сурово, поставив девушку на землю. — Это прошло. Любая земная жизнь быстро проходит — и затем мы открываем слепые глаза.

Они медленно пошли по направлению к Торре, едва разговаривая от переполнявшего их счастья. Аббат чувствовал, как их души двигаются по направлению друг к другу, сближаются, соприкасаются, ласкают друг друга. И с каждым движением, с каждым соприкосновением росла уверенность. Он знал, что его любовь к дочери, так же как и ее к нему, будет радостью до конца. Слепота? Да, это была правда. Но земная любовь была предощущением света, который мог ослепить глаза. У ворот миссис Лорейн Стелла остановилась и посмотрела на него.

— Папа, — сказала она с неожиданной серьезностью. — Я должна немедленно идти к матушке и отцу Спригг.

Ее голос сел.

— В саду было тихо, когда отец Спригг привез меня домой, а руки матушки Спригг были такими уютными…

— После того, как мы навестим миссис Лорейн, я найму фаэтон и отвезу тебя туда, — сказал аббат.

Он никогда и ни за что не любил свою дочь так, как за этот поступок.

По предложению миссис Лорейн Стелла осталась в Викаборо на время уборки урожая; отчасти, чтобы помочь, отчасти, чтобы успокоить матушку Спригг, и отчасти для того, чтобы побыть вместе со стариной Солом в его последние дни на земле. Вопреки предположениям доктора Крэйна Сол не умер, потому, очевидно, что решил сначала присмотреть за тем, чтобы урожай был благополучно собран. Но все были уверены, что он умрет, когда пшеница будет убрана в последний стог. Успокоить матушку Спригг было нелегким делом (и здесь отец Спригг ни в ком не нуждался так сильно и страстно, как в Стелле, которая единственная умела утешать), но Стелле и аббату удалось это. Появление настоящего отца увеличило, а не уменьшило любовь Стеллы к ее приемным родителям.

Если раньше, подобно другим детям, она воспринимала их преданность, скорее, как нечто само собой разумеющееся, то теперь она относилась к этому по-другому. Ее интуиция подсказывала ей, что глубина и тайна, которые она ощущала в любви аббата, были частью глубины и тайны самой природы. Она происходила из его плоти и крови, как цветы произрастают из тепла, дождя и земли, и любовь аббата плыла к ней так же естественно и сильно, как ливни и солнце к цветку.

Но любовь отца и матушки Спригг и забота о ней не были вещью естественной — это был редкий дар, выход их самоотверженной щедрости, и благодарность Стеллы питала свежий росток ее любви. После первых дней замешательства она, казалось, стала их ребенком больше, чем прежде, и сумела осознать, что будет им всегда. И аббату удалось объяснить, что он не собирается забирать Стеллу от них. Теперь он был священником и у него не было права иметь дом или семью. И как только это будет возможно, он покинет Торре и поедет на новую работу в Лондон. Аббат будет навещать Стеллу как можно чаще, но до тех пор, пока она не выйдет замуж, она будет жить с приемными родителями и госпожой Лорейн, как и прежде.

— А если она выйдет замуж за Захарию, — сказал отец Спригг лично аббату, — ее дом всегда будет здесь. У меня нет своих детей, и я сделаю их своими наследниками. Мне, нравится этот молодой человек — Викаборо значит для него больше, чем для любого из моих дальних родственников. Странно, сэр, что вы тоже так печетесь об этом месте. Вероятно, вы родились здесь?

Аббат улыбнулся. Он пришел сегодня утром повидать Стеллу, и отец Спригг оторвался на короткое время от работы, чтобы посидеть с ним в маленькой зеленой гостиной, которую все чаще использовали, чтобы оказать ему честь. Выглянув в сад, он, казалось, увидел высокую фигуру, легко передвигающуюся среди тисовых деревьев. Но это был не Захария, но кто-то, похожий на него.

— Она выйдет замуж за этого молодого человека? Как вы думаете, сэр? — продолжал отец Спригг.

— Я думаю, что да, — сказал аббат.

— Года через два, вероятно, — размышлял отец Спригг. — Пятнадцать лет — хороший возраст для замужества. Моей жене было семнадцать, когда я женился на ней, и я очень сожалел, что не встретил ее раньше. Она уже почти сложилась к тому времени. Чем они моложе, сэр, тем легче их подчинить себе. Это то же самое, что с жеребенком или щенком.

Аббат снова улыбнулся. Он не мог представить себе Захарию, подчиняющего Стеллу. Вероятнее всего, наоборот.

— А девочка-то, должно быть, папистка, сэр, — продолжал отец Спригг задумчиво.

— Я боюсь, это именно так. Она происходит из старинной католической семьи и была крещена католичкой. Захария тоже католик.

Аббат помедлил, думая, как успокоить отца Спригга.

— Люди, которые построили ваш дом, тоже были католиками, как вы знаете, им был и ваш предок, чей охотничий рог висит там на стене.

— Это так, — согласился отец Спригг, — говорят, что и песнопения для плуга происходят от старой веры. И святочный чурбан и пирушки — они появились еще раньше.

Пыхтя трубкой, отец Спригг смотрел в окно, и аббат проследил за направлением его взгляда. Жнецы работали в пшеничном поле справа от Беверли-Хилл. Аббат наблюдал за ними с восхищением. Серп, больше и шире обычного, косец держал в правой руке, а его левая рука собирала пшеничные стебли. Покачивание серпа, круговые движения левой руки, сгибание и разгибание тела имели музыкальный ритм, и изгиб золотистого холма на фоне голубого неба был частью общей симфонии.

— Ну, мне нужно возвращаться на работу в поле, — сказал отец Спригг, выбивая трубку. — Вы найдете Стеллу в обнесенном стеной саду, сэр, она всегда прячется там, когда идет жатва, — не выносит, когда видит, что жнецы иной раз подрежут кролика. Но она будет наблюдать за тем, как вяжут снопы и эришские скирды.