Джулия Гарвуд - Две розы

Лайонел пожал плечами:

– Ну разве что иногда отвешивал оплеуху. Ничего похожего на…

– Ничего похожего на то, что он делал с вашей матерью? – перебил его Харрисон.

– Она сама напрашивалась! – выкрикнул Лайонел. – Жена должна повиноваться мужу. Мать знала это, но ей нравилось выводить его из себя.

– А не случалось ли между вашими родителями драк из-за вас, сыновей?

– Может быть, я не знаю.

– Не знаете? Тем не менее у меня есть подписанное заявление одного из ваших соседей, который однажды, оказавшись у вас дома, видел, как вы с Реджинальдом прятались за юбками матери, в то время как ваш отец избивал ее.

– Я был тогда еще очень мал.

– Вам было шестнадцать. К этому времени вы уже переросли свою мать.

– Вы сильно сгущаете краски. – Лайонел повернулся к судье. – Мы здесь обсуждаем не поведение моего отца, а судим вон того черномазого. Займитесь своим делом и утихомирьте этого адвоката.

– Не указывайте мне, что делать, – рявкнул Бернс.

– Правильно, дорогой! – выкрикнула Белл.

– Харрисон! – с улыбкой сказал судья. – Надеюсь, вы знаете, к чему клоните.

Лайонел вот-вот готов был сорваться. Макдональд решил дать ему ненадолго расслабиться, а потом нанести главный удар. Прежде чем снова обратиться к свидетелю, он кивнул судье.

– Я согласен с вами, Лайонел. Мы собрались не для того, чтобы обсуждать поведение вашего отца. Скажите, вы честный человек?

– Любой джентльмен с Юга – честный человек.

– А не были ли показания Ливонии вырваны у нее силой?

– Конечно, нет. В этой бумаге только то, что она хотела сказать. Она очень долго держала все это в себе, потому что боялась.

– Чего боялась?

– Что черномазые возьмутся за нее. Моя мать знала, что, если она обо всем расскажет, мамаша этого ниггера убьет ее.

– Я прошу присяжных не обращать внимания на это дурацкое заявление, – вмешался Бернс. – Этот человек говорит о вещах, о которых он не может судить с уверенностью.

– Если мать подсудимого столь жестокая и опасная женщина, как вы ее представляете, почему она сразу не расправилась с Ливонией и не убежала?

– У нее на это не хватило смелости, вот почему. Не сообразила в силу своей глупости.

– После смерти вашего отца вы нечасто встречались с матерью, не так ли?

– Мне было очень тяжело наблюдать, как она теряет зрение. Мы с братом остались жить в доме, а она со своей черномазой служанкой переехала в особняк недалеко от границы наших владений.

– Вы вступили во владение имуществом вашего отца?

– Пытался.

Харрисон кивнул, подошел к присяжным и окинул их взглядом.

– Вот как я себе это представляю. Лайонел утверждает, что показания матери не были вырваны у нее силой, и ожидает, что вы ему поверите. Ведь он, в конце концов, белый, а значит, мы должны верить ему, а не Адаму, не так ли? Однако мне, видимо, стоит попытаться выяснить правду. Если он лжет в чем-нибудь одном, он вполне может солгать и в другом, верно? Лайонел, как вы находите наш небольшой городок?

– Он просто чудесный.

– А здешние люди вам нравятся?

– Да. Они очень приятные.

– На прошлой неделе вы провели много времени в Блю-Белл?

– Да, нам с братом пришлось побывать в городе. Мы хотели отправиться верхом в горы, но не нашли прокатных лошадей.

– Вы бывали в прекрасном магазине Моррисона?

– Да.

– А в салуне?

– Да.

– Короче говоря, вы встречались с большим количеством приятных людей, не так ли?

– Да.

– Приходилось ли вам сталкиваться с теми из местных жителей, кто бы вам не понравился?

Лайонел сделал вид, что задумался.

– Нет, мне понравились все.

– Даже наша Белл?

Лайонел, должно быть, сообразил, куда гнет Макдональд, и, быстро взглянув на судью, промолчал.

– Отвечайте, Лайонел, – приказал Бернс.

– Да, она мне понравилась так же, как и все остальные. Тут в голосе Харрисона явственно зазвучали гнев и презрение.

– В таком случае у вас странные понятия о том, что хорошо и что плохо. Вы ведь лжете, Лайонел, не так ли? Вы всех нас ненавидите.

– Неправда!

– А как насчет Белл? – снова осведомился Харрисон.

– Она достойная женщина.

– Он врет, судья! – крикнула со своего места Белл. – Он назвал меня грязной, дешевой шлюхой. Билли это слышал.

– Но она в самом деле шлюха, – стал оправдываться Лайонел.

– Благодарю вас, Белл, – с улыбкой сказал Харрисон. – Теперь у нас возникла еще одна проблема, ваша честь. Похоже, мы и парни с Юга говорим на разных языках. Лайонел, может быть, для вас слово «хорошо» означает то же самое, что «отвратительно»? А что вы думаете о других женщинах города? Например, о Мэри Роуз?

– Она дрянь, потому что живет с черномазым.

Харрисону очень захотелось ударить сукиного сына, но он стремился уничтожить его иным способом.

– Харрисон, в чем дело? Почему вы расспрашиваете его о жителях города? – поинтересовался Бернс.

– Ответы свидетеля дают представление о его характере, судья, – пояснил Харрисон. – Когда человек утверждает, что говорит правду, я должен выяснить, насколько я могу ему верить.

Бернс кивнул.

– А что вы думаете о Кэтрин Моррисон? – продолжил Макдональд. – Что вы сказали о ней Дули, Генри и Гоусту?

– Я не помню.

– Ну что ж, зато я помню. По моей просьбе Генри записал ваши слова и поставил под бумагой свою подпись, удостоверяя ваши высказывания. Если будет нужно, мы вызовем его сюда и попросим рассказать, как было дело. – Харрисон подошел к столу и взял лист бумаги. – Лайонел назвал Кэтрин сучкой и шлюхой, заявив, что, по его мнению, она переспала с большинством мужского населения Блю-Белл. Мало того, он сказал Генри, что им следует объединиться с Белл и работать на пару. Он прошелся по матери Кэтрин, но я не собираюсь повторять эти гнусности. Если хотите, можете ознакомиться с тем, что он говорил.

Судья углубился в чтение. Макдональд старательно избегал смотреть на Джона Моррисона, Он подошел к своему столу, собрал еще четыре подписанных листа и, когда Бернс закончил чтение, вручил их старшему присяжных. После этого он снова повернулся к Лайонелу:

– Итак, все ясно. Вы всех нас презираете, не так ли, Лайонел? Наверное, мы недостаточно культурные, по вашим южным меркам. Всю прошедшую неделю вы насмехались над нами, и вас слышала половина города.

Лайонел выпрямился на стуле и зло уставился на Харрисона.

– Ну а если и так? Эту неделю мне пришлось жить в невыносимых условиях ради того, чтобы правосудие свершилось. Да, мы с братом считаем, что все вы – грязный, нецивилизованный сброд. Но это ничего не меняет. Моя мать подписала свои показания, в которых говорится, что этот черномазый виновен, и это единственное, что имеет значение.