Диана Гэблдон - Стрекоза в янтаре. Книга 1

Я вспомнила свое пребывание в больнице и то, как мать Хильдегард и мадам Бонэр шепотом переговаривались о том, что надо позвать священника, чтобы он по просьбе матери Хильдегард провел специальное богослужение. Я вспомнила я выражение лица мадам Бонэр, после того как она осмотрела меня. Видно, она посчитала, что я отправлюсь вслед за младенцем, потому что заговорила с матерью Хильдегард совсем тихо. Возможно, они шептались о том, что придется отслужить не одну, а уже две панихиды.

И из праха ты не воскреснешь.

Но я воскресла из мертвых. Власть Джейми надо мной и моим телом оказалась достаточно сильной, чтобы вырвать меня из небытия, и мистер Раймон знал об этом. Я знала, что только Джейми мог вернуть меня к жизни. Вот почему я бежала от него, гнала его прочь. Я не хотела возвращаться в этот мир, не хотела вновь познать любовь, а вместе с ней и страдания. Но было уже поздно. Я знала это, хотя и пыталась удержать эту серую пелену. Цепляясь за нее, я лишь способствовала ее разрушению; это было подобно попытке удержать в руке частичку облака, тающего в холодной мгле. Я уже чувствовала приближение света. Он время от времени озарял меня и согревал своими лучами.

Джейми поднялся и стоял рядом со мной. Его тень упала мне на колени. Несомненно, это означало, что пелена разорвана, тень не может существовать без света.

— Клэр, — прошептал он. — Позволь мне утешить тебя.

— Утешить? А каким образом? Ты можешь вернуть мне моего ребенка?

Он опустился передо мной на колени, но я не подняла головы. Я сидела, устремив взгляд на свои руки, бессильно опущенные на колени. Я почувствовала, как он протянул ко мне руку, но не посмел коснуться меня, отвел ее в сторону, потом снова протянул.

— Нет, — сказал он чуть слышно. — Нет, не могу. Но… с Божьей помощью… я мог бы подарить тебе другого.

Его ладонь легла на мои руки, и я ощутила ее тепло. Я ощущала также обуревавшие его горе, и гнев, и страх. И мужество, которое позволяло ему при этом еще и говорить. Я тоже собрала все свое мужество, взяла его за руку и подняла голову навстречу солнцу.

Мы сидели на скамейке, тесно прижавшись друг к другу и взявшись за руки, неподвижные и молчаливые. Казалось, прошла целая вечность, а холодный ветер все продолжал шептаться с листьями винограда у нас над головой, осыпая каплями дождя.

— Ты замерзла, — прошептал наконец Джейми и накинул мне на плечи полу своего плаща, делясь со мной теплотой своего тела. Я прижалась к нему, больше дрожа от этой близости, чем от холода.

Я положила руку ему на грудь, трепеща от мысли, что прикосновение к нему обожжет меня, и мы еще долго сидели так, прислушиваясь к шепоту виноградных листьев.

— Джейми, — нежно прошептала я. — О Джейми, где ты так долго был?

Он обнял меня, но ответил не сразу.

— Я думал, что ты умерла, mo duinne, — сказал он так тихо, что я едва расслышала. — Я видел тебя там, неподвижно лежащей на земле. Боже! Ты была бледная как мел, а твои юбки насквозь промокли от крови. Я хотел сразу же броситься к тебе, но меня схватил патруль.

Он судорожно сглотнул. Я почувствовала, как по всему его телу прошла дрожь.

— Я вырывался, даже дрался с ними, но они оказались сильнее. Меня увезли в Бастилию и заперли в камере там… Я думал, что ты умерла, Клэр, и что виной тому — я.

Дрожь снова стала сотрясать его тело, и я поняла, что он плачет, хотя и не видела его лица. Сколько времени он просидел в Бастилии, совершенно один?

— Все в порядке, — сказала я, крепче прижимая руку к его груди, как бы желая успокоить его неистово бьющееся сердце. — Джейми, успокойся. Ты ни в чем не виноват.

— Я пытался разбить голову о стену — только ради того, чтобы избавиться от мыслей, снедавших меня, — продолжал он почти шепотом. — Тогда они связали меня по рукам и ногам. А на следующий день Роган пришел ко мне и сказал, что ты жива, хотя, по-видимому, долго не проживешь.

Какое-то время он молчал, но я чувствовала, что его терзает боль, острая как осколки льда.

— Клэр, — наконец прошептал он. — Прости меня.

«Прости меня» — были последние слова, обращенные ко мне и начертанные на листе бумаги перед тем, как мир развалился на куски. Но теперь я относилась к этим словам иначе.

— Я знаю, Джейми, я все знаю. Фергюс мне рассказал.

Он глубоко, прерывисто вздохнул.

— Ну, ладно… — произнес он и умолк. Я положила руку ему на бедро. Его брюки для верховой езды были грубы на ощупь.

— Они сказали тебе, когда отпускали, почему тебя освободили? — Я старалась говорить спокойно, но мне это не удавалось. Бедро его напряглось под моей рукой, но голос звучал твердо:

— Нет. Разве только то, что это доставляет удовольствие его величеству. — Слово «удовольствие» было произнесено с еле сдерживаемой яростью, из чего следовало, что он и сам догадывался о причине своего освобождения, независимо от того, сообщили ему ее или нет.

Я закусила нижнюю губу, стараясь сосредоточиться и решить, как лучше рассказать ему обо всем.

— Мне рассказала об этом мать Хильдегард. После того, как меня освободили, я сразу же поехал в «Обитель ангелов» и отыскал мать Хильдегард. Она передала мне твое письмо. И все рассказала.

— Да, я ездила, встречалась с королем.

— Я знаю. — Он стиснул мою руку, и по его прерывистому дыханию я поняла, что он с трудом сдерживает гнев.

— Но, Джейми… когда я поехала…

— Боже! — сказал он и, отстранившись от меня, впился в меня взглядом. — Да знаешь ли ты, Клэр, что я… — Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Всю дорогу, пока я ехал в Орвиэто, эта картина стояла у меня перед глазами. Я видел его руки на твоем белом теле, его губы у тебя на шее, а его… его член… нацеленный тебе между бедер… и как потом этот мерзкий обрубок вынырнул из тебя… О Боже, Клэр! Сидя в тюрьме, я думал, что ты умерла, а когда ехал в Испанию, я молил Бога, чтобы так и было!

Костяшки его пальцев, сжимавшие мне руку, побелели, и я почувствовала, как хрустнули мои пальцы. Я вырвала руку:

— Джейми, послушай!

— Нет, я не хочу слушать…

— Да послушай же, черт тебя побери!

Этого эмоционального моего восклицания оказалось достаточно, чтобы заставить Джейми на миг замолчать, а потом сразу же начать рассказывать об аудиенции у короля, о его спальных покоях, о людях в колпаках, о схватке между колдунами и о смерти графа Сент-Жермена.

Постепенно, по мере того как я рассказывала, его багрово-красное лицо обретало нормальный цвет, а ярость сменялась сначала недоумением, а в конце — радостным удивлением.

— Господи Иисусе, — наконец вымолвил он.

— Теперь ты понимаешь, что у тебя на уме были сплошные глупости? — Я была необычайно взволнованна, но старалась говорить спокойно. — Итак, граф мертв. А коль скоро он мертв…