Барабаны осени. Книга 1. О, дерзкий новый мир! - Гэблдон Диана

От Салема до Фрезер Риджа было почти два дня пути, и ближайшая к нам ферма, где жили лютеране, находилась по крайней мере в пятидесяти милях, причем нас от нее отделяло сплошное бездорожье. К тому же пастор был не слишком ловким наездником — я без труда могла разглядеть многочисленные пятна грязи и пыли на его черном пальто, свидетельствовавшие о неоднократных падениях, — и подумала, что, пожалуй, у него и в самом деле была настоятельная необходимость увидеть нас, раз уж он отправился в такую дальнюю дорогу.

— Лежать, паршивый пес! — прикрикнула я на Ролло, который продолжал лаять сквозь зубы и рычать на нежданного гостя, к великому неудовольствию лошади пастора. — Замолчи, тебе говорят!

Ролло злобно сверкнул на меня желтыми глазами и наконец замолчал, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство и как будто говоря мне, что если уж я решила так вежливо приветствовать несомненного преступника и мерзавца, то он, Ролло, отказывается отвечать за последствия.

Пастор был человечком маленького роста, с короткими ножками, и в целом походил на бочонок, — и при этом он носил огромную курчавую бороду, пронизанную сединой, окружавшую его лицо, как штормовое облако, — из-за которого его обычно сияющее лицо выглядывало, как солнышко из-за туч.

Но этим утром он вовсе не сиял; его круглые щеки приобрели оттенок нутряного сала, пухлые губы побледнели, а веки покраснели от утомления.

— Meine Dame, — приветствовал он меня, сняв широкополую шляпу и низко кланяясь от талии. — Ist Euer Mann hier?

Я по-немецки знала едва несколько слов, да и те выговаривала не слишком правильно, но даже для меня не составило труда понять, что пастору нужен Джейми. Я покачала головой, неопределенно махнув рукой в сторону лесов, обозначая таким образом отсутствие Джейми.

Пастор окончательно расстроился, невольно сделав такой жест, как будто собирался заломить руки. Он настойчиво заговорил по-немецки, потом, видя, что я ничего не понимаю, стал повторять все сначала, куда более медленно и громко, и его коренастое тело напряглось от усилия, как будто он пытался заставить меня понять.

Я лишь беспомощно качала в ответ головой, пока позади меня не послышался резкий голос.

— Was ist los? — требовательно спросил лорд Джон, появившийся в дверях. — Was habt Ihr gesagt? — Он успел надеть бриджи, что меня порадовала, но вышел босиком и непричесанным, и ею светлые волосы небрежно струились по его плечам.

Пастор был явно скандализован, и безусловно подумал о самом худшем, но выражение его лица быстро изменилось, когда он вслушался в стремительную и тарахтящую, как пулемет, немецкую речь лорда Джона. Пастор с виноватым видом кивнул мне, махнул рукой и принялся что-то торопливо рассказывать.

— Что он говорит? — спросила я, уловив из всей его пылкой тевтонской речи лишь одно-два слова. — Какого черта, что он говорит?

Грей повернулся ко мне, лицо его было предельно серьезным.

— Вам знакомо семейство по фамилии Мюллер?

— Да, — ответила я, моментально всполошившись. — Я три недели назад принимала роды у Петронеллы Мюллер.

— А… — Грей облизнул губы и уставился в землю; ему явно не хотелось сообщать мне новости. — Ну… боюсь, младенец мертв. И его мать тоже.

— Ох, нет! — Я опустилась на скамью у двери, не в состоянии осознать услышанное. — Нет. Не может быть.

Грей потер подбородок и стал слушать пастора, который продолжил рассказ, взволнованно размахивая маленькими пухлыми ручками.

— Он говорит, это была masern; ну, наверное это то же самое, что мы называем корью. Flecken, so ähnlich wie diese? — резко спросил он пастора, показывая на остатки сыпи на собственном лице.

Пастор выразительно закивал, повторяя: «Flecken, Masern, ja!» — и похлопывая по своим щекам.

— Но зачем ему тогда понадобился Джейми? — спросила я, недоумевая и при этом чувствуя себя невероятно расстроенной из-за Мюллеров.

— Похоже, он думает, что Джейми мог бы как-то урезонить этого человека… герра Мюллера. Они что, друзья?

— Совсем нет. Наоборот, Джейми прошлой весной как следует врезал Мюллеру по зубам на мельнице, были к тому причины. — При этих моих словах на щеке лорда Джона заметно дернулся мускул. — Да и вообще Мюллера нельзя урезонить чем-либо менее утонченным, нежели хорошая дубина, — добавила я. — Но из-за чего он вообще вышел из себя?

Грей нахмурился — он не совсем понял, почему я употребила слово «утонченный», но, безусловно, общий смысл сказанного мной был ему ясен. Он чуть заколебался, потом снова повернулся к маленькому священнику и задал еще какой-то вопрос, а потом внимательно выслушал пространный ответ на немецком.

И вот наконец мало-помалу, благодаря уточнениям, дополнительным вопросам и энергичной жестикуляции, история прояснилась.

В Кросскрике, как уже рассказывал нам лорд Джон, началась эпидемия кори. И болезнь, как теперь это стало ясно, начала проникать в глубь колонии; в Салеме заболели сразу несколько семей, но Мюллеры, живя в отдалении, до последнего времени оставались здоровыми.

Однако за день до того, как в его доме обнаружились первые признаки кори, на ферму Мюллера зашла небольшая группа индейцев, которые попросили у него дать им немного поесть и напиться. Мюллер, мнение которого об индейцах было мне отлично известно, прогнал их весьма грубо и бесцеремонно.

Индейцы, оскорбленные таким приемом, сотворили — как утверждал Мюллер — какие-то таинственные знаки, адресуясь к его дому, и после этого ушли.

Когда на следующий день в его семье началась корь, Мюллер ничуть не усомнился в том, что в болезни виноваты индейцы, наславшие порчу на его родных из-за того, что он им отказал в угощении. Он тут же начертил на стенах защитные знаки и символы и вызвал из Салема пастора, чтобы тот провел ритуал изгнания нечистой силы…

— Думаю, он именно это сказал, — задумчиво произнес лорд Джон. — Хотя вообще-то я не совсем уверен…

— Неважно, — нетерпеливо перебила его я. — Дальше что?

А дальше вышло так, что ни одна из мер предосторожности не помогла, и когда Петронелла и ее недавно рожденное дитя умерли от болезни, старый Мюллер потерял и те небольшие крохи ума, что у него еще оставались. Он поклялся отомстить дикарям, опустошившим его дом, и заставил сыновей и зятьев отправиться с ним в леса, на поиски краснокожих.

Из этой экспедиции они вернулись три дня назад, причем младшие мужчины выглядели до жути бледными и молчали, а старик весь пылал ледяным удовлетворением.

— Ich war dort. Ich habe ihn gesehen, — сказал герр Готтфрид. По его щекам полились ручьи пота при этом воспоминании. Я там был. Я видел.

Пастор, в ответ на истерический призыв женщин, помчался в конюшни, и нашел там два длинных хвоста темных волос, свисающих с двери, — они слегка колыхались на ветру, а под ними было коряво написано: «Rache».

— Это значит «месть», — объяснил мне лорд Джон.

— Я знаю, — ответила я, чувствуя, что во рту у меня пересохло, а язык распух. — Я читала истории о Шерлоке Холмсе. Но вы хотите сказать, что он…

— Без сомнения.

Пастор продолжал что-то говорить; он схватил меня за руку и дернул, стараясь привлечь к себе внимание. Взгляд Грея стал жестким и злым, когда он вслушался в слова священника, и он перебил маленького человека каким-то резким вопросом, а в ответ получил несколько энергичных кивков.

— Он направляется сюда. Мюллер. — Грей повернулся ко мне, и на его лице отразилась тревога.

Оказалось, что пастор, до полусмерти перепуганный увиденными скальпами, отправился искать герра Мюллера, — и узнал, что глава семейства лишь приколотил к дверям конюшни свои чудовищные трофеи и тут же отбыл с фермы, сказав домашним, что отправляется в Фрезер Ридж, повидать целительницу.

Если бы я уже не сидела на скамье, я бы точно свалилась на нее или мимо. Я почувствовала, как кровь отхлынула от моих щек, и не сомневалась, что стала такой же бледной, как пастор Готтфрид.