Коллин Квинн - Кружева и ленты

– Ты еще работаешь, дорогая? Виктория нежно улыбнулась тете Эстер, которая была похожа на волшебный круглый леденец. Свет лампы падал на ее волосы, делая их блестящими, а полная фигура была закутана в шерстяную шаль. Совершенно глухая и уже многое забывающая, Эстер все же сохранила привлекательность. Она спустилась в магазин из верхних комнат и теперь озабоченно оглядывала гору бумаги, кружева, стопку поэм, лежавших на прилавке.

– Перед тем как пойти спать, я хочу еще поработать, – сказала Виктория. Выражение лица Эстер не изменилось. Тогда Виктория попыталась сменить тактику: – Ты ведь не хочешь разочаровывать мо лодых леди, не так ли? – спросила она.

– Нет, конечно же. – Эстер мягко вздохнула трогая пальцем розовую сатиновую ленту. – Не ты выглядишь усталой, дорогая. Я только что говорила тете Эмме, что ты работаешь слишком много Тебе нужно больше отдыхать, встречаться с красивыми мужчинами! Я в твоем возрасте была царицей города.

– Я представляю, – Виктория снова улыбнулась. – Расскажи мне еще о Джонатане. Был ли он на самом деле так красив?

Эстер гордо взглянула на молодую женщину. Ее лицо покраснело, как у девушки:

– Да, был. Я помню, он был высок, темноволос и смугл. И добр. Можно многое сказать о мужчине, судя по его глазам, дорогая. Помни это. У Джонатана были теплые голубые глаза, как два озера на рассвете. Я когда-нибудь рассказывала тебе о том, как он подарил мне фиалки?..

Пока Эстер говорила, Виктория закончила вышивать поздравление. Она с детства слышала эти рассказы, но никогда не уставала от них, несмотря на бесконечные выпады тетушки Эммы против Эстер в том, что просители ее руки существовали лишь в ее фантазиях. Две женщины сидели, освещенные светом лампы, в этот поздний час, разделяя общее одиночество. Между ними существовало негласное соглашение, которое помогало Виктории скоротать часы за работой, а Эстер облегчить свою старость воспоминаниями молодости.

“Небольшая цена, – подумала Виктория, – за то, что сделала для меня эта старая леди”.

– Хорошо, а почему бы не принести тебе стаканчик шелковичного вина? Тетя Эмма сделала его на прошлой неделе.

Виктория содрогнулась. Вино Эммы было домашним джином, но молодая леди не могла себе позволить этого.

– Спасибо. Не стоит. Почему бы тебе самой не выпить. Думаю, это будет полезно.

– О да, конечно, дорогая. Спасибо, ты так добра. – Эстер налила стаканчик из графина и бросила на Викторию озабоченный взгляд: – Ты уверена, что ничего не хочешь? Горячего чаю, наконец? Есть чашка молока…

– Нет. Мне ничего не надо. Спокойной ночи тетя Эстер.

Усмехнувшись, Виктория вернулась к работе. Очевидно тетушка Эстер оказалась бы в затруднительном положении, не имей они дохода от продажи поздравлений. Виктория была признательна этим двум леди, которые взяли ее к себе, когда в железнодорожной катастрофе погибли ее родители. Тогда ей было семь лет, но она помнила этот день так отчетливо, словно все произошло вчера. Именно тетя Эстер привела ее к себе в дом на Секонд Стрит и пообещала всегда заботиться о ней. Виктория поправила упавшую прядь темных волос, положила голову на прилавок и потянулась за стопкой поэм. Где-то здесь в пачке был прекрасный экземпляр розового с серебром поздравления. Оно принадлежало новичку, только что пустившемуся в бурное море любви и горьких разочарований.

Знакомая боль вернулась к Виктории, когда она перечитывала поэмы. Она уже и не воспринимала это как боль, постоянно вынашивая в себе это чувство. Полосатый кот замурлыкал и спрыгнул с подоконника, ласкаясь к хозяйке. Она же просматривала любовные письма и читала слова преданности, тоски и любви, слова, которые никто никогда не писал ей.

Однажды был такой человек, точнее мальчик. Виктория мысленно поправила себя. Они дружили, когда были детьми. Она надеялась, что дружба когда-нибудь перерастет в другое чувство, как это случилось с ней. “Впрочем, ты превращаешься в совершенную дурочку, – одернула себя Виктория. – Скорее всего, ты повторишь судьбу тетушки Эстер, придумывая романы, которые якобы когда-то происходили, и этим заменишь счастье любви”. Грустно вздохнув и поправив очки, спустившиеся на кончик носа, она решила сосредоточиться на поэме и стала приклеивать ее на открытку.

Минуту спустя она услышала стук подъехавшего экипажа и звук приближающихся шагов. Виктория с удивлением увидела, как входная дверь широко распахнулась, и в магазин вошел мужчина. – Извините, сэр, но магазин закрыт. Мужчина с головы до ног был осыпан снегом. “Джентльмен”, – подумала Виктория и поправила очки. Он стоял спиной и стряхивал снег с ботинок, стараясь не принести слякоть в комнату. Когда, наконец, мужчина повернулся, сердце ее бешено забилось.

– Я знаю, что пришел слишком поздно… – голос его затих и вместо вежливых слов на лице появилась добрая улыбка. – Виктория.

– Клейтон, – прошептала она. – Милосердный бог, действительно ли это он? Или я схожу с ума от мыслей о нем?

В недоумении женщина отвела взгляд и посмотрела на графин с вином, стоящий на буфете, потом на стакан тети Эстер, который был почти полон.

– Я рад видеть тебя снова, – вошедший приблизился и взял Викторию за руку. У него были ледяные пальцы. Он улыбнулся женщине: – Извини. На улице холодно… Я очень хотел увидеть тебя. Я много слышал о твоем магазине.

Она кивнула в ответ и быстро оглядела комнату, как бы впервые ее увидев. Всюду висели ленты: они тянулись и к окнам, и к двери. Иголки торчали в стене, где попало. Шелковые нитки всевозможных расцветок свисали со стен, подобно оперению фантастических птиц. Полосатый кот запутался в куче кружева на полу. Повсюду в беспорядке лежали поэмы и книги, изумляя непривычный взгляд.

Тетя Эмма не одобряла этот беспорядок, говоря, что не понимает, как можно работать в таких условиях. Виктория находила все это вполне сносным. Когда же поздравления стали приносить доход, даже тетя Эмма перестала ворчать.

– Здесь… несколько неуютно, – Виктория покраснела, заметив удивление на его лице. Клейтон повернулся, и у нее перехватило дыхание.

Он стал красивее, чем был прежде. Волосы, когда-то темно-коричневые, приобрели оттенок черного дерева. Они изящно спадали на лоб, не закрывая удивительных нежно-карих глаз. Рот был сострадателен и строг в одно и то же время. Исполнилось самое заветное желание Виктории. В смущении она направилась к стульям, стоящим у окна, напрасно стараясь поправить свои волосы.

– Пожалуйста, садись. Извини, я даже не спросила… Выпьешь чаю или, может, что-нибудь другого? Я знаю, что на улице холодно.

Клейтон мгновение смотрел на нее с доброй, искренней улыбкой: