Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня

Главная улица, протянувшаяся вдоль Ратушной площади, миновала готический Домский собор, роскошные здания купеческих гильдий, обогнула квартал ремесленников, стихийно возникший на руинах сожжённого доминиканского монастыря, и закончилась у внешних крепостных стен. Невообразимо толстые и укреплённые десятками сторожевых башен, они вздымались на двадцать метров, защищая Калин от опасностей большого мира. Какие бы ссоры ни бушевали между калинскими аристократами и купцами, в вопросах общей безопасности они были едины: на строительство и ремонт стен из двух бюджетов выделялись колоссальные суммы. И это окупалось сторицей. Чем безопаснее становился город, тем охотнее в нём селились купцы и ремесленники, тем большие богатства они накапливали на своих складах, тем чаще заходили в порт караваны торговых кораблей.

Просторный трёхэтажный дом Катарины Майер располагался напротив Большой гильдии. Узким фасадом, на котором помещались только каменное резное крыльцо и два окошка, он выходил на Главную улицу, зато в глубину тянулся на целый квартал. Другим концом он упирался в бывший монастырский дворик, где сохранились руины древнего монастыря, сгоревшего в эпоху Реформации.

Эрик всегда любил тётушку. Рано потеряв мать и страдая из-за нежелания отца повторно жениться, он много времени проводил у Катарины. Детство в Нижнем городе подарило ему теплоту почти материнской заботы и множество приятельских связей с детьми простолюдинов. Эрику нравилось быть принцем среди плебеев, это подогревало самолюбие и возносило в собственных глазах. Отец замечал, что сын становится тщеславным, но удержать его в холодном дворце на вершине холма не мог. Мальчика тянуло вниз. К мальчикам.

Катарина, перешагнувшая порог шестидесятилетия, потерявшая в моровых поветриях мужа и троих детей, едва не расплакалась, узнав, что обожаемый племянник планирует поселиться в её доме на неопределённо долгий срок. Его комнаты всегда содержались в чистоте и готовности, слуги регулярно протапливали их и просушивали. Расцеловав Эрика в обе щёки, Катарина распорядилась подать праздничный ужин. Агнета, детская подружка Эрика, тоже была приглашена — и на сегодняшний вечер, и на завтрашний, и на все последующие разом. Тётушка предвкушала приятное времяпрепровождение в компании молодых людей.

Пока она суетилась, наставляя повариху и помыкая своей бедной воспитанницей, Эрик выскользнул во двор через чёрный ход. Тяжёлая дверь отгородила его от суеты большого дома, и он окунулся в пение птиц. После Пасхи на деревьях налились нежно-зелёные почки, и словно ниоткуда налетели зяблики и дрозды. Они захватили все сады и дворики Калина, а на рассвете пели так громко, что будили местных богачей. Бедняки, те вставали раньше птиц. Эрик подумал, что скоро прилетят соловьи. Год за годом они селились в зарослях сирени под нависающей террасой его дворца. Как же сладко они пели по ночам!

Он пересёк двор и, толкнув ногой ветхую калитку, вышел на пустырь, заросший сорняками и диким подлеском. Листья ещё не распустились, и Эрик отводил голые ветки со своего пути. Каменные руины, обвитые плетями сухого плюща и покрытые бурым лишайником, с детства его завораживали. Почти двести лет назад католический монастырь был сожжён и разграблен реформаторами, но часть полуразрушенной стены с проходом в крипту даже сейчас вызывала благоговение. Подземная усыпальница сохранилась прекрасно. Говорили, что нескольким монахам удалось здесь спастись от огня.

Поодаль виднелся низкий круглый колодец, над которым роилась туча гигантских комаров, и несколько хозяйственных построек — ремесленники из тех, что победнее, давно захватили развалины, пригодные для жилья и работы, и никто их не прогонял.

Эрик остановился на белой могильной плите, истёртой за прошедшие века множеством ног. Если бы монастырь не был разрушен, Эрик стоял бы на пороге старейшей в Калине церкви. Он поднял голову, подставляя лицо солнцу. Он был рад пожить у Катарины, но злая обида на губернатора Стромберга ещё не улеглась. Трусливый паж Томас не стоил такого унизительного наказания! И рубиновой пряжки он не стоил!

Звук шагов заставил Эрика открыть глаза. Сквозь оранжевые круги он увидел привидение, выходящее из крипты. Неживое белое лицо, огненные губы, светлая одежда. Привидение бросилось к нему, простёрло руки и воскликнуло пронзительным голосом:

— Синьор, умоляю вас, сойдите с этого места!

Зрение восстановилось, и Эрик смог разглядеть молодого человека. Совсем юнец, но высок и широк в плечах. Нежных очертаний лицо выбелено и искусно нарумянено. Губы накрашены, на голове — напудренный парик. Эрик тоже носил паричок, но небольшой, с хвостом, перевязанным чёрной ленточкой. Парик же незнакомца поражал изысканными буклями, ниспадающими на плечи и спину. Одет он был необычно: вместо тёмного шерстяного кафтана, который предпочитали носить мужчины в Калине, на нём был вышитый голубой камзол, рубашка с пышным жабо, плотно облегающие кюлоты до колен и белые шёлковые чулки. Наряд довершали туфли на высоких каблуках, украшенные бантами. Только иностранец мог так вырядиться в будний день. Эрику он показался донельзя забавным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Почему я должен сходить с места?

— Простите мою дерзость, но вы стоите на надгробии. Это непочтительно по отношению к усопшему!

Эрик ухмыльнулся и демонстративно прошагал до края плиты, шаркая башмаками по истёртому мрамору. Спросил:

— Вы его знали?

— Кого, извините?

— Усопшего.

— Нет, но…

— Кто вы, почтительный юноша?

— Маттео Форти, к вашим услугам. Оперный певец из Италии. С кем имею честь?

— Барон Эрик Линдхольм.

— Ваша милость… — Маттео склонился в придворном поклоне, прижимая руки к груди и разводя их в стороны, даря этим символическим жестом своё сердце благородному синьору. Робкий девичий голосок отвлёк барона от созерцания столь изящного действа:

— Ваша милость барон Эрик! Фрау Катарина просит вернуться в дом! Бургомистр с супругой пришли.

Катарина часто брала девиц из бедных многодетных семей на воспитание. Она обучала их нехитрым наукам, которые могли пригодиться добропорядочной женщине, назначала приданое и выдавала замуж. Нынешняя воспитанница Хелен ничем не отличалась от предшественниц. Сероглазая мышка в скромном платье. Эрик коротко поклонился Маттео и отправился на ужин.

В гостиной томился бургомистр Карлсон с толстой беременной женой моложе его лет на двадцать. Он прослышал, что молодого барона выслали с холма за неведомую провинность, и поспешил выразить своё почтение от имени Нижнего города. Эрик выслушал его высокопарную речь и пригласил за стол.

Повариха Катарины постаралась на славу: бульон из птицы, рагу из кролика с грибами, утиный паштет, сыры и груши в сиропе. К этому подавался свежий белый хлеб со сливочным маслом и душистое вино. Пока гости церемонно расселись вокруг стола, за окном стемнело. Самые нахальные прохожие заглядывали в дом фрау Майер и гадали, по какому поводу собралось столь уважаемое общество.

Карлсон долго не ждал. Получив редкую возможность пообщаться с вельможей в приватной обстановке, он сразу же завел разговор о самом важном:

— Ваша милость, я слышал, что его светлость граф Карл Стромберг любит вас как родного сына и всегда прислушивается к вашим мудрым речам на заседаниях губернаторского совета.

Эрик перестал жевать и посмотрел на Карлсона:

— Это к мудрым речам моего покойного отца он прислушивался. Меня он назначил советником только из уважения к его памяти. По правде говоря, у меня ещё не было возможности сказать на заседании что-нибудь по-настоящему мудрое.

Бургомистра не смутила откровенность барона. Он с воодушевлением продолжил:

— О, тогда вы сможете поднять важнейший для города вопрос и таким образом проявить свою мудрость.

— Какой вопрос?

— Складочное право, — отчеканил Карлсон. — Привилегия, дарованная Калину четыреста лет назад и отобранная по указу графа Стромберга!