Неотразимый Кавалер - Картленд Барбара

Его экипаж ждал внизу, скромный закрытый экипаж, который лорд Мельбурн использовал по ночам для подобных визитов. Кучер явно удивился, увидев его так рано, и резко поднял вожжи. Симпатичный молодой лакей, ростом выше шести футов, закрыв за лордом дверцу кареты, вскочил на козлы к кучеру и тихо бросил ему:

— Спорим, все кончилось!

— Быть не может, — ответил тот. — Он же и месяца с ней не провел.

— Однако все уже кончилось, — убежденно произнес лакей. — Мне знакомо выражение его лица, когда он говорит себе «все», и тогда действительно все заканчивается.

— Никогда не любил этих француженок, — заметил кучер. — Предыдущая была англичанкой. Теперь кто следующая?

— Она ему надоела за три месяца, — с удовольствием произнес лакей. — Интересно, чем они ему так быстро надоедают?

Сидя внутри кареты, его светлость задавал себе тот же самый вопрос: почему женщина внезапно переставала казаться ему привлекательной?

Он ведь наслаждался тем, что выводил Лиану напоказ перед своими друзьями. Брал ее с собой в игорные клубы, в Албани Румз, к Моттону, в Воксхил Гарденз. Ему казалось, что она затмевала всех женщин, присутствовавших в этих местах. Она была веселой, она была привлекательной, она обладала joie de vivre[9] и энергией, которые очаровывали всех, кто с ней заговаривал.

— Тебе чертовски повезло, — сказал однажды лорду Мельбурну сэр Генри Стейнер, и зависть, прозвучавшая в голосе друга, была очень приятна.

«Подберет ли теперь сэр Генри то, что я бросил», — подумал он. Но, помимо Стейнера, найдется еще не меньше дюжины тех, кто с радостью начнет бороться за благосклонность этой француженки, которая уже очаровала многих среди самых взыскательных и избалованных молодых людей высшего света.

«А мне, тем не менее, она больше не нужна», — подумал лорд Мельбурн.

Вытянув ноги, он положил их на сиденье напротив.

— И черт с ней! — вслух воскликнул он. — Черт с ними со всеми!

Он знал, что с его стороны было глупо испытывать какую-то вину за ту сцену, которая только что произошла. Он знал, что именно Лиана, а не он сам, поломала установленные правила.

Принято, что соглашение между джентльменом и его любовницей — это исключительно коммерческое предприятие. Они наслаждаются обществом друг друга, и обязанность женщины — быть как можно привлекательней и всеми возможными способами получать максимальную плату за свои прелести. Но даже речи не может идти о любви, сердцебиениях и разбитых чувствах.

И, тем не менее, везде, где был замешан Кавалер Мельбурн, все правила разлетались в разные стороны. Кавалером его прозвали еще в детстве. Теперь даже родственники с трудом вспоминали его настоящее имя.

Это прозвище он приобрел в тот день, когда впервые появился в атласной курточке и панталонах. Даже в возрасте шести лет ему удалось носить этот костюм с таким видом, что у одного из приятелей его отца вырвалось восклицание:

— Боже, но он ведь уже выглядит настоящим Кавалером!

Прозвище закрепилось, и теперь не было сомнения, что оно оказалось самым подходящим. Сам принц Уэльский следовал моде, установленной лордом Мельбурном: скромные превосходно скроенные сюртуки и замысловато повязанные галстуки, отказ от роскошных драгоценностей и вообще всего того, что имело отношение к «обязательному набору денди».

Но прозвище подходило и по другим причинам: во всей стране не было человека, способного так ловко управлять двуколкой или фаэтоном; его посадка, когда он выезжал верхом на охоту с борзыми, была лучше, чем у всех, кто окружал его; он великолепно стрелял и превосходно боксировал.

Таким образом, Кавалер Мельбурн был самым желанным, самым неотразимым и вызывавшим всеобщую зависть мужчиной в Лондоне.

Милорд вылез из экипажа, остановившегося на Беркли стрит, с глубокими скептическими складками на лице и плотно сжатым ртом и, войдя в холл своего лондонского особняка, отдал дворецкому шляпу и трость.

— Завтра утром в половине десятого я уезжаю в Мельбурн, Смитсон, — сказал он. — Прикажите заложить мой новый фаэтон и передайте Хокинсу, чтобы он отправился с багажом впереди меня. Пусть он возьмет быструю повозку, а не «ноев ковчег», которой он пытался воспользоваться в прошлый раз, когда я выезжал в деревню.

— Очень хорошо, милорд, — ответил дворецкий. — Для вашей светлости есть записка.

— Записка? — переспросил лорд Мельбурн, принимая конверт с протянутого серебряного подноса.

Еще до того, как прикоснуться к конверту, он догадался, от кого была записка. Нахмурившись, он прошел в библиотеку, где обычно проводил время, будучи дома один.

Дворецкий поспешил открыть перед ним дверь, и он прошел в один из самых красивых залов в Лондоне — длинный салон с книгами вдоль стен, украшенными ляпис-лазурью колоннами и резными золочеными карнизами.

— Вина, милорд? — спросил лакей.

— Я справлюсь сам, — ответил лорд Мельбурн.

Стоя и глядя на запечатанный конверт в своей руке, он подождал, пока за лакеем закроется дверь.

Он слишком хорошо знал, от кого была эта записка, и думал, не является ли она на самом деле ответом и решением всех проблем, которые волновали его в карете. Следует ли ему жениться? Не окажется ли это положение более приятным и спокойным, чем непрерывные притворные жалобы.

Медленно, чуть ли с неохотой, он распечатал конверт. Изящный, возможно, даже чувственный почерк леди Ромейн Рамси был легко узнаваем, но каждый, хоть слегка разбирающийся в почерках, почувствовал бы решимость в каждом красивом росчерке ее пера. Записка была короткой.

Кажется, в записке не было ничего особенного, что могло бы вывести его из себя, однако он внезапно смял бумагу в плотный комок и швырнул его в пламя камина.

Он понял совершенно отчетливо, к чему стремится Ромейн Рамси, понял так ясно, словно ему было известно всю жизнь то, что леди Ромейн хотела выйти за него замуж.

Дальняя родственница, она, используя их родство, включила его в круг своих самых близких друзей еще до того, как он решил, хочет ли он этого или нет.

Однако не радоваться этому было бы неслыханной дерзостью. Леди Ромейн принадлежала к высшему свету, была самой красивой, наиболее часто провозглашаемой «несравненной» среди женщин, которые за последние годы появлялись в обществе Карлтон Хауза.

Ее выдали замуж еще ребенком, поспешно, потому что родители опасались за ее красоту. Не их вина, что Александр Рамси, достойный провинциальный сквайр, обладавший огромным состоянием, сломал себе шею на охоте как раз перед двадцать третьей годовщиной Ромейн.

Задолго до того, как истек пристойный срок траура, леди Ромейн вернулась в Лондон, приобрела дом, нашла себе приятную компаньонку и взбудоражила всех завсегдатаев Сент-Джеймского клуба. Она была красивой, она была жизнерадостной, она была остроумной, и она была богатой. Что еще мужчине нужно от его жены? А леди Ромейн выбрала своим будущим мужем Кавалера Мельбурна.

Тот сознавал это как никто другой. Он был слишком опытным, слишком хорошо разбирался в женщинах, чтобы не понимать, как тонко были спланированы маленькие уловки, когда леди Ромейн обращалась к нему за советом, спрашивала его мнение, полагалась на него как на родственника на королевских приемах, просила поддержки, так как у нее не было мужа.

Прилежным и искусным паучком она оплела лорда Мельбурна своей паутиной; но, как говорил себе лорд, он еще не был пойман. Возможно, в женитьбе и заключалось решение всех его проблем, это было именно то, чего он желал — но он не был в этом уверен.

Ромейн выглядела бы ослепительно в фамильных драгоценностях Мельбурнов. Она украсила бы его стол и его родовой замок в деревне своей элегантностью, которую у нее нельзя было отнять.