Эми Фетцер - Смятение сердца

Полковник Ричард Кавано, повернувшийся в наступившей тишине к вошедшему, тотчас двинулся ему навстречу. Черты лица полковника разом обострились, всякий след любезной улыбки исчез. Он шел таким широким, нетерпеливым шагом, что, сам того не замечая, волочил за собой девушку, упрямо не желавшую отпустить его локоть.

Когда они встретились в центре залы, вновь прибывший замер в неподвижности, в полном соответствии с уставом, глядя поверх плеча полковника Кавано. Его приветственный жест был безукоризненным, рука вытянулась вдоль бедра не раньше, чем был получен ответ. Все это время в помещении царила тишина.

— Это вы, Мак-Кракен? — спросил полковник, всматриваясь. — Надеюсь, я не ошибся?

Бледная тень улыбки коснулась сжатых губ капитана и исчезла раньше, чем была замечена.

— Так точно, сэр, вы не ошиблись, сэр.

— Вольно, капитан, вольно! — махнул рукой Кавано, невольно качая головой: он едва узнавал своего подчиненного. — Ну и вид у тебя, сынок! Тысяча чертей, ты похож на разбойника с большой дороги!

— Папа, что за выражения! — ахнуло трепетное создание, по-прежнему цеплявшееся за его локоть. — И потом, наши гости все это видят! Я настаиваю на том, чтобы ты занимался делами где-нибудь в специально отведенном месте.

Кавано не обратил на дочь ни малейшего внимания.

— Что, черт возьми, довело тебя до такого состояния, сынок?

— Долго рассказывать, сэр.

Мак-Кракен слегка повернулся, позволив своему взгляду на пару секунд встретиться со взглядом старшего по званию, и вновь вернулся к созерцанию некой точки за плечом полковника. Этого короткого взгляда было достаточно, чтобы Кавано понял, чего стоило молодому офицеру появление в его доме, сумел мысленно увидеть мелькающее лезвие, услышать выстрелы, крики ярости и боли, вдохнуть запах свежепролитой крови, едкий пороховой дым и тошнотворную вонь горелой человеческой плоти. Тот, кто стоял сейчас перед ним навытяжку, выглядел безупречно вымуштрованным, и все же в нем таились буйство, неистовство, пусть укрощенные, но не уничтоженные окончательно. Человек чести, брошенный в безумие войны, он оказался разрываем меж правилами, принятыми в цивилизованной жизни, и законом джунглей, постоянно находясь под угрозой навсегда остаться за чертой, где царит лишь сила, и быть ею отделенным от прочего, цивилизованного человечества.

Девушка между тем надулась из-за выказанного ей невольного пренебрежения.

— Что ж, сынок, — сказал Кавано, — отложим рассказы на потом, кроме одного, самого важного.

— Насколько я помню, сэр, мне еще ни разу не пришлось услышать «можешь быть свободен», пока не было рассказано все до последнего слова.

Кавано не мог не улыбнуться. Мак-Кракен протянул ему пакет рукой, наспех перевязанной грязным бинтом.

— Папа, ради Бога, не сейчас!

Девушка переводила негодующий взгляд с одного на другого, что не помешало ее отцу принять пакет и нетерпеливо сломать печати. Тогда она издала звук, напоминающий фырканье раздраженной кошки.

— В мой день рождения!..

— Ничего не поделаешь, девочка… — рассеянно утешил полковник, надрывая конверт.

Он извлек бумаги и погрузился в чтение. Так бесцеремонно отстраненная, девушка перенесла свое недовольство на того, кто явился причиной досадной паузы в празднестве, — на капитана Мак-Кракена. Он выглядел ужасно, ужасно! Настоящий дикарь, увешанный оружием, словно атрибутами варварства, покрытый грязью и даже… даже кровью! Сморщив нос с неприкрытым отвращением, девушка демонстративно прижалась к отцу, как бы стараясь укрыться от неприглядного зрелища.

— Отпусти же его скорее, папа! Он весь в грязи, — прошипела она.

Мак-Кракен прекрасно слышал намеренно обидные слова, но лишь тень скользнула по его лицу.

— Веди себя, как подобает леди, Сэйбл, — все так же рассеянно откликнулся отец, не поднимая глаз от бумаг.

— И от него плохо пахнет!

— Сэйбл!

Девушка умолкла, но в отместку раскрыла веер с громким хлопком и начала яростно им обмахиваться.

Капитан понимал, как он выглядит, и не нуждался в том, чтобы ему напоминала об этом разряженная пустышка. Ей ли было понять, как зудит и ноет каждая царапина, каждый волдырь, каждый кусочек грязи и каждая капля пота на его теле! Ему приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не поддаться желанию выскочить отсюда и плюхнуться в ближайшую лужу. Если бы его мать случайно оказалась среди женщин, смотревших сейчас на него, или хотя бы узнала о том, что он позволил себе предстать перед ними в подобном виде, она наверняка умерла бы от стыда. Впрочем, не нарушение условностей беспокоило его. Условности! Его путь от Теннесси был настоящей гонкой с дьяволом, он устал так, что едва держался на ногах, он умирал от голода, не мылся и не брился Бог знает как давно. Он повидал столько и столько сделал — малая часть заставила бы весь выводок леди попадать в обморок от ужаса, узнай они… Но они не узнают, он не позволит себе сломаться сейчас, на глазах у всех.

Чтобы как-то пережить паузу, казавшуюся бесконечной, Мак-Кракен разрешил взгляду скользнуть по дочери полковника. Пожалуй, он слишком ей польстил, назвав девушкой, скорее она была едва созревшим, чуть угловатым подростком, еще не утратившим детской пухлости и не обретшим, женской округлости форм. Но уже сейчас в ней чувствовалось обещание будущей красоты. Впрочем, подумал Мак-Кракен не без ехидства, с таким количеством желчи и такой готовностью ее изливать этот плод скорее всего увянет, не успев расцвести. Ее роскошный наряд был неуместно женским, слишком взрослым, и прежде чем отец одобрил его, ей, должно быть, пришлось немало потрудиться. Все в ней изобличало избалованного ребенка: капризный поворот тщательно причесанной головки, надменное пожатие плеч, раздраженное постукивание атласной туфельки — все это так и кричало о том, что весь мир вертится вокруг нее одной. Мало того, у нее еще хватало нахальства бросать на него возмущенные взгляды!

Наконец полковник сложил письмо и сунул его в пакет. Мак-Кракен продолжал смотреть поверх его плеча.

Ноги его были слегка расставлены, руки соединены за спиной, подбородок вздернут — поза образцового военного, хотя его заметно шатало от усталости. Поразительно, подумал Кавано с восхищением, этот парень, можно сказать, переплыл кровавую реку, чтобы добраться сюда, и у него хватает сил соблюдать армейский протокол! Это означало, что капитан все тот же, несмотря на внешние перемены, так бросающиеся в глаза.

— Следуйте за мной, — приказал он, переходя на официальный тон. — Мне придется написать рапорт относительно этих бумаг. Есть хотите?

Словно отвечая на эти слова, в животе у Мак-Кракена громко забурчало. Тот ничем не выдал смущения, сохраняя полную неподвижность.