Вирджиния Браун - Посланец небес

Даже благодаря своим идеалам и религиозному усердию Джошуа Макгайр не сразу добился успехов в преобразовании дикой пустыни и в обращении на путь истины индейских племен. В той же степени ему не сразу удалось преуспеть в воспитании собственного ребенка, вольнолюбивой девчушки с сильным характером, постоянно стремившейся ускользнуть из чистого уютного дома еще там, в Сент-Луисе.

В конце концов время и его способность понимать людей смягчили и Ганну и индейцев, и Джошуа был безгранично рад этому. Он считал, как услышала однажды Ганна из разговора отца с миссис Кроссвейт, что его дочь превратилась в скромную, благочестивую молодую леди — хотя временами слишком ветреную и легкомысленную — и прекрасную наставницу и учительницу для индейских и белых детей в их селении, которому он дал название Джубайл.

Крошечный поселок, гнездившийся на высоком берегу быстрой стремительной реки Кутеней, медленно, но разрастался. В прошлом году к ним присоединилась еще одна семья, и Джошуа мечтал, что из корней, посаженных так тщательно и с такой любовью и заботой взращенных, разрастется город.

Он сам выбрал это место, и за три года Джубайл наконец-то стал походить на нечто большее, чем скопление грубосколоченных бревенчатых хижин. Теперь церковь, стоявшая в его центре, была побелена известью, пожертвованной одним из членов их содружества. Открылись кузница, скобяная лавка, почта и даже школа. На самом деле школа временно располагалась в бревенчатом доме, где обычно хранились запасы прошлогоднего урожая каждой семьи: там выстроились в ряд мешки с морковью, картофелем, сухими ягодами, корнеплодами, фруктами, зерном и цветами. Теперь уже запасы оскудели, и ребячьи парты — обыкновенные лавки и столы — уже не стояли так тесно.

На окнах бревенчатых домов теперь развевались занавески, а на грубосколоченных грязных полах лежали тряпичные коврики. Часто Джошуа заявлял с гордостью: «Да, Джубайл однажды обязательно станет городом».

Он выбрал такое название для своего поселка исключительно из религиозных соображений. В истории иудаизма каждый пятнадцатый год, начиная с вхождения сынов израилевых в Ханаан, то есть в землю обетованную, назывался Джубайл или Джубайли. С их приходом были освобождены все рабы-евреи, а завоеванные земли отданы их хозяевам или наследникам. Джубайл стал символом радости и справедливости. И миссионер решил, что Айдахо — прекрасное место для выбранного им поля деятельности.

Сама Ганна считала это название слишком претенциозным для такого скромного поселения, но никогда не говорила об этом, не желая расстраивать Джошуа, как ни разу не сказала ему о своей тоске по Сент-Луису и тетушке Энни, и о том раздражении, какое временами вызывала эта нескончаемая монотонность дней: «Неужели жизнь всегда будет такой скучной и однообразной?» Но потом ей становилось стыдно за столь тривиальные мысли и желания вместо молитв об окончании гражданского раздора, разгоревшегося за многие мили отсюда.

Острый конфликт, разразившийся между Северными и Южными штатами практически никак не влиял на жизнь в горах Северного Айдахо, но случайные путники и перебежчики с обеих сторон много говорили об этом. Все они рассказывали об ужасной войне. Ганна написала тетушке длинное послание с молитвой о мире, но пока ее молитвы оставались неуслышанными. «В следующее воскресенье надо не забыть помолиться об этом с еще большей силой», — подумала девушка.

Каждое воскресенье крошечная деревянная церковь в центре Джубайла заполнялась до отказа, и Джошуа мог с гордостью свидетельствовать о добрососедстве и приветливости между белыми поселенцами и местными индейцами, об их дружелюбии по отношению друг к другу. Все это было благодаря его деятельности. Он чувствовал, что между краснокожими и белыми людьми не осталось и намека на враждебность.

Высокий, светловолосый, с достаточно приятной внешностью, Джошуа в свои тридцать девять чувствовал себя очень молодым. Требования к жизни, избранной им для себя, сделали его человеком, легко приспосабливающимся к любым условиям. Он прибыл в это пустынное место с Библией в одной руке и чемоданчиком с медикаментами в другой. Получив навыки хирургии и терапии, он прилагал много усилий для физического исцеления своих прихожан.

Вот уже три года прошло, как он живет на этой земле, где деревья растут так высоко, что, кажется, касаются небес, а горные вершины кристально чистые круглый год. Он выиграл в этой игре, выстоял и иногда, оглядывая со скалистой вершины освещенную солнцем долину, простиравшуюся под ним, Джошуа ощущал себя намного ближе к Богу, чем в созданной руками человека церкви со стенами и потолком, отделявшими его от небес.

Сейчас он стоял при входе в Храм — этот высокий золотоволосый мужчина с открытой широкой улыбкой и наблюдал за своим «стадом». Сердце Ганны неожиданно наполнилось необычайной любовью к нему. Любовь Джошуа к жизни была очевидна всем, кто знал его. Он был также любимцем детворы, весело приветствовавшей его, проходя мимо церкви в школу.

Ранние часы все еще хранили в себе острые ощущения нарождающегося дня. Ганна вспомнила о том, что должна принести в класс питьевой воды. Деревянная бадья была очень тяжелой, но она старалась нести, не расплескивая, воду, чтобы не замочить длинную юбку.

Внешность Ганны была обманчивой: на вид она была чуть больше хрупкой бледнокожей куколки, с изящными высокими скулами на кругленьком личике и густыми ресницами вокруг глаз, цвет которых временами менялся от голубого к зеленому, серому и даже черному. На самом же деле в ней была заключена огромная сила и выносливость, которые полностью соответствовали ее характеру.

«Сила исходит изнутри», — любил говорить Джошуа. И Ганна соглашалась с ним. Сталкиваясь с трудностями, она всегда вспоминала своего отца, и это помогало ей справиться с любыми: и физическими и душевными.

Поднявшись в это раннее утро, еще до того как солнце окрасило в розовый цвет горные вершины, Ганна заплела свои тяжелые, с медным отливом, волосы в тугую косу. Но за эти утренние часы узлы шелковой ленты в косе расслабились.

Ганна снова откинула с глаз легкие высвободившиеся кудряшки, поставила свою бадью и нетерпеливо, рывком затянула узел ленты.

Лишенная всякого тщеславия, Ганна никогда не стремилась кому-то понравиться, ее не волновало впечатление, производимое на окружающих. На мгновение Ганна представила, что бы сказал отец, если бы она попросила разрешения распустить свои волосы, как это делают женщины племени «Кутене», часто посещавшие их поселок, и в уголках губ появилась легкая усмешка.