Диана Гэблдон - Барабаны осени. О, дерзкий новый мир!

— К утру тебе будет лучше. — В открытом вороте его рубашки я отчетливо видела проступившую на коже сыпь, пока что всего несколько пятнышек, но жар у него начал спадать, а глубокая морщинка между бровями разгладилась.

Я еще раз обтерла ему лицо и снова уложила его голову на подушку, как можно удобнее, — но он сразу повернулся на бок, прижался щекой к прохладной льняной наволочке и моментально уснул.

У меня оставалось еще довольно много отвара. Я наполнила вторую чашку и протянула ее лорду Джону. Несколько удивленный, он сел на постели и взял ее.

— Ну, а теперь, когда вы приехали и увидели его, — вы что-то почувствовали? — спросила я.

Он внимательно, не мигая, посмотрел на меня, и в его глазах отразился огонек свечи.

— Да, почувствовал, — ответил он. Твердой как камень рукой он поднес чашку к губам и выпил одним глотком. — Господь сжалился надо мной, — добавил он таким небрежным тоном, что это прозвучало как богохульство.

Ночь была тяжелой для Яна, и почти до самого рассвета он то засыпал, то снова начинал метаться по постели, — но потом наконец уснул по-настоящему. Я воспользовалась этим, чтобы немного отдохнуть, и пару часов проспала, хотя и не слишком крепко, — лежа на полу рядом с Яном; а потом меня разбудили громкие вопли нашего мула Кларенса.

Будучи существом весьма общительным, Кларенс всегда впадал в буйный восторг, когда к нему подходил кто-то, кого он считал своим другом, причем под это определение подходило практически любое четвероногое существо. И у него был свой язык для выражения радости, а голос его потрясал окрестные горные вершины. Ролло, до глубины души оскорбленный вмешательством какого-то осла в его собачьи сторожевые обязанности, одним прыжком сорвался с кровати Яна, перескочил через меня и вылетел в уже открытое окно, лая, как сумасшедший.

Бесцеремонно разбуженная, я с трудом поднялась на ноги. Лорд Джон, сидевший у стола в одной рубашке, выглядел явно пораженным — но не знаю, чем именно: то ли поднятым нашим зоопарком шумом, то ли моим видом. Я поспешила выйти за дверь, приглаживая на ходу всклокоченные волосы, и мое сердце забилось быстрее в надежде, что это, может быть, вернулся Джейми.

Сердце мое упало куда-то, когда я поняла, что ни Джейми, ни Вилли поблизости нет, — но зато тут же разочарование сменилось изумлением, потому что к нам в гости явился никто иной, как пастор Готтфрид, глава лютеранской церкви в Салеме. Мне приходилось несколько раз встречаться с этим пастором в домах его прихожан, куда я приезжала по медицинской необходимости, — но мне бы и в голову не пришло, что он способен забраться в такую глушь.

От Салема до Фрезер Риджа было почти два дня пути, и ближайшая к нам ферма, где жили лютеране, находилась по крайней мере в пятидесяти милях, причем нас от нее отделяло сплошное бездорожье. К тому же пастор был не слишком ловким наездником — я без труда могла разглядеть многочисленные пятна грязи и пыли на его черном пальто, свидетельствовавшие о неоднократных падениях, — и подумала, что, пожалуй, у него и в самом деле была настоятельная необходимость увидеть нас, раз уж он отправился в такую дальнюю дорогу.

— Лежать, паршивый пес! — прикрикнула я на Ролло, который продолжал лаять сквозь зубы и рычать на нежданного гостя, к великому неудовольствию лошади пастора. — Замолчи, тебе говорят!

Ролло злобно сверкнул на меня желтыми глазами и наконец замолчал, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство и как будто говоря мне, что если уж я решила так вежливо приветствовать несомненного преступника и мерзавца, то он, Ролло, отказывается отвечать за последствия.

Пастор был человечком маленького роста, с короткими ножками, и в целом походил на бочонок, — и при этом он носил огромную курчавую бороду, пронизанную сединой, окружавшую его лицо, как штормовое облако, — из-за которого его обычно сияющее лицо выглядывало, как солнышко из-за туч.

Но этим утром он вовсе не сиял; его круглые щеки приобрели оттенок нутряного сала, пухлые губы побледнели, а веки покраснели от утомления.

— Meine Dame, — приветствовал он меня, сняв широкополую шляпу и низко кланяясь от талии. — Ist Euer Mann hier?

Я по-немецки знала едва несколько слов, да и те выговаривала не слишком правильно, но даже для меня не составило труда понять, что пастору нужен Джейми. Я покачала головой, неопределенно махнув рукой в сторону лесов, обозначая таким образом отсутствие Джейми.

Пастор окончательно расстроился, невольно сделав такой жест, как будто собирался заломить руки. Он настойчиво заговорил по-немецки, потом, видя, что я ничего не понимаю, стал повторять все сначала, куда более медленно и громко, и его коренастое тело напряглось от усилия, как будто он пытался заставить меня понять.

Я лишь беспомощно качала в ответ головой, пока позади меня не послышался резкий голос.

— Was ist los? — требовательно спросил лорд Джон, появившийся в дверях. — Was habt Ihr gesagt? — Он успел надеть бриджи, что меня порадовала, но вышел босиком и непричесанным, и ею светлые волосы небрежно струились по его плечам.

Пастор был явно скандализован, и безусловно подумал о самом худшем, но выражение его лица быстро изменилось, когда он вслушался в стремительную и тарахтящую, как пулемет, немецкую речь лорда Джона. Пастор с виноватым видом кивнул мне, махнул рукой и принялся что-то торопливо рассказывать.

— Что он говорит? — спросила я, уловив из всей его пылкой тевтонской речи лишь одно-два слова. — Какого черта, что он говорит?

Грей повернулся ко мне, лицо его было предельно серьезным.

— Вам знакомо семейство по фамилии Мюллер?

— Да, — ответила я, моментально всполошившись. — Я три недели назад принимала роды у Петронеллы Мюллер.

— А… — Грей облизнул губы и уставился в землю; ему явно не хотелось сообщать мне новости. — Ну… боюсь, младенец мертв. И его мать тоже.

— Ох, нет! — Я опустилась на скамью у двери, не в состоянии осознать услышанное. — Нет. Не может быть.

Грей потер подбородок и стал слушать пастора, который продолжил рассказ, взволнованно размахивая маленькими пухлыми ручками.

— Он говорит, это была masern; ну, наверное это то же самое, что мы называем корью. Flecken, so ähnlich wie diese? — резко спросил он пастора, показывая на остатки сыпи на собственном лице.

Пастор выразительно закивал, повторяя: «Flecken, Masern, ja!» — и похлопывая по своим щекам.

— Но зачем ему тогда понадобился Джейми? — спросила я, недоумевая и при этом чувствуя себя невероятно расстроенной из-за Мюллеров.