Морис Ростан - Любовь Казановы

Подобные минуты, подобная частая близость не переставали поддерживать постоянную тревогу в его душе. Он не видел возможности ни перестать любить ее, ни продолжать — не получая той награды, которую всякий страстный любовник надеется получить от предмета своей страсти. Как-то после бессонной ночи, проведенной в мечтах о ней, Казанова рано утром пошел поздороваться с ней. Она еще спала, но ее сестра Элеонора уже одевалась.

— Сестра опять читала до трех часов утра, — сказала она. — С тех пор, как у нее столько книг, она совсем с ума сошла. Давайте, сыграем над ней шутку. Ложитесь на мое место — то-то она удивится, когда проснется!

— Но вы думаете, она не рассердится на нашу шутку? — спросил Казанова.

— Только рассмеется, — ответила Элеонора, — вы же вполне одеты.

Случай представлялся слишком соблазнительный — Казанова в своем халате, с узором из зеленых цветов, тихонько улегся на место, которое только что оставила Элеонора, еще теплое. Сестра Клементины смеялась, но у Казановы сильно билось сердце, и он никак не мог придать всему происходящему тот оттенок невинной шутки, который один мог спасти положение.

Через несколько минут Клементина протянула руки и, повернувшись в ту сторону, где обыкновенно спала ее сестра, поцеловала Казанову, думая спросонок, что целует сестру. И тут же опять заснула. Казанова с удовольствием надолго остался бы так рядом с ней — ее дыхание касалось его уст и давало ему предвкушение амврозии… Но Элеонора не выдержала, громко рассмеялась и заставила сестру открыть глаза.

— Милая Элеонора, — пролепетала Клементина с очаровательной невинностью, — ты очень кстати позволила милому Иолаю сделать это… Потому что мы любим друг друга, и я как раз видела его во сне.

Несмотря на это и на то, что любовь их была взаимна, проходили дни, а Клементина не позволяла ничего решительного.

— Если поцелуи могут убить, — шептала она ему, — убьем друг друга… Но другого оружия не надо.

Размышляя о странном сопротивлении Клементины, которая все время была на краю того, чтобы дать ему счастье и не давала его, Казанова пришел к убеждению, что она поступала так только потому, что он не внушил ей достаточной любви. И с тех пор стал стараться увеличить ее чувство с помощью средства, казавшегося ему безошибочным. Это — доставлять ей как можно больше удовольствий, не останавливаясь перед расходами.

Ничего лучшего он не нашел, как пригласить все семейство в Милан, и там предложить им роскошный обед у своего кондитера.

Мало-помалу, соблазненный собственным воображением, он решил придать этой увеселительной поездке весь блеск, подходящий его намерениям: он написал Зенобии с просьбой купить три платья из самой лучшей лионской материи для трех дам из общества. Послал ей мерки и описал в подробностях, какую он желает отделку. Платье, предназначавшееся графине, должно было быть из серого атласа, отделанное венецианскими кружевами.

Те, для кого он готовил этот приятный сюрприз, до последней минуты не должны были знать, что праздник будет устроен в Милане, а когда он пригласил графиню, то поставил два условия: первое — чтобы до той минуты, пока все не усядутся в экипаж, никто не будет знать, куда они едут, второе — что после обеда они опять вернутся в экипаже в замок, чтобы ночевать уже дома.

Все удалось необыкновенно, и вся поездка была сплошным рядом приятных неожиданностей. Нельзя было сказать, который из трех нарядов, заказанных Казановой, был красивее. Платье ли Клементины из розового атласа в зеленую полосу, отделанное необыкновенно изящными цветами из перьев. Или платье Элеоноры из нежно-голубого атласа, усеянного букетиками тысячецвета и отделанного кружевом. Или же графини — цвет которого указал сам Казанова — жемчужно-серое с кружевами!

Что касается до обеда, он был восхитителен, и венцом его была корзина устриц из парка при венецианском Арсенале, которую кондитер Казановы каким-то фокусом добыл от мэтрдотеля герцога Моденского. Они просидели за столом три часа и съели три сотни устриц.

Очаровательно было все, включительно возвращения домой. Дорога показалась совсем короткой, по пути в экипаже Казанова пользовался наступившей темнотой, чтобы позволять себе некоторые вольности по отношению к Клементине, да кстати и к Элеоноре, но он слишком был увлечен Клементиной, чтобы заходить далеко в своих шутках с ее сестрой.

Возвратившись в замок Святого Ангела, все пожелали друг другу доброй ночи и разошлись по своим комнатам, кроме Казановы, потому что его ожидала с Клементиной одна из тех блаженных ночей, воспоминание о которых никогда не изглаживается.

Он добился всего, о чем мечтал. Почему бы ему теперь не подумать об отъезде? С этой минуты Клементина любит его больше, чем он ее… Когда, потрясенная своей первой любовью, она просит его увести ее с собой, он благоразумно отвечает ей, что не может опозорить ее семейной чести… Им осталось только несколько ночей провести вместе. Эти ночи будут для него самыми приятными — так как он знает, что он достиг всего, чего хотел, и что он на днях уедет. Однако, последняя ночь, которую он провел всю целиком со своей божественной Гебой, показалась бы ему очень печальной, не будь в ней столько наслаждения. Слезы страсти чередовались со слезами отчаяния… Они прощались в той самой комнате, где они в течение всего нескольких дней испытывали все радости любви и где отныне Клементина не сможет заснуть, не думая о нем.

За утренним завтраком оба были бледны, как смерть. Казанова утратил все свое обычное веселье, но никто не допытывался у него причины этого. Как бы по общему соглашению, их грусть щадили.

В минуту расставания, чтобы как-нибудь выразить Элеоноре свою благодарность, Казанова снял со своего пальца прекрасный перстень, ту самую ониксовую камею, на которой, окруженный бриллиантовыми розами, улыбался божок молчания. Он надел ей перстень на палец, крепко сжав при этом ее руку и не позволив ей выговорить ни слова.

Перед тем, как садиться в экипаж, как часто делал это, глаза его наполнились слезами. Неужели же он только и умел, что соблазнять и покидать! Напрасно он искал глазами Клементину — она скрылась. Сделав вид, что он что-то забыл у себя в комнате, он поднялся в комнату своей Гебы, и там нашел ее в ужасном состоянии. Она задыхалась от рыданий. В последний раз он сжал ее в объятиях и запечатлел последний поцелуй на ее дрожащих устах… и вырвался из этих мест, где оставлял такие воспоминания.

Окончательная ли это его любовь? Он думал, что да, когда вспоминал ее прощальный взгляд. Он думал, что да, когда шесть лет спустя, по возвращении из Испании, узнал, что она счастлива и замужем за маркизом де Н., за которого вышла через три года после их разлуки, утешившись от своего пылкого горя… Но все равно, он опять уехал, как бы печальна ни казалась ему разлука, на другой же день он уже способен утешиться!