Анна Грейси - Добродетельная вдова

Даниэль обуздал свои желания и с готовностью принялся посвящать любимую в науку наслаждения между мужчиной и женщиной. Покрывал её нежное тело поцелуями, гладил ладонями, без слов прогоняя её тревоги, лаская, согревая, узнавая.

Кремовый шёлк одеяния выглядел грубым и безжизненным на фоне трепещущей чувствительной плоти Элли. Он расстегнул платье, одну жемчужину за другой, постепенно освобождая нежное, гладкое шелковистое тело. Потом стянул с плеч платье, и жена стыдливо покраснела под его взглядом до розовых вершинок грудей. Самая прекрасная картина, которую он когда-либо видел. Он наклонился и припал ртом к соску. Она выгнулась ему навстречу, всхлипнув и чуть застонав, невольно прижимая его голову к груди.

Он окинул взглядом снизу до верху её пылающее жаром и страстью тело, увидел, как она откинула назад голову, как затуманились от наслаждения её глаза. Обуздывая собственные потребности, он обратил своё внимание на другую грудь и был вознаграждён протяжным прерывистым стоном.

Медленно, дюйм за дюймом, Даниэль освобождал любимую от одежды. В этот раз количество и хитроумие устройств женских штучек не вызывали в нём нетерпение, поскольку когда очередной предмет туалета соскальзывал с её тела, она так восхитительно покрывалась румянцем и чувственно трепетала под его тёплыми руками, неспешно раздвигающими мягкие батистовые складки одеяния. Даниэль подумал, что надо одеть жену в шелка. А несколько минут спустя ему в голову пришла иная мысль. Лучше ей вовсе не носить нижнее бельё…

Наконец, она осталась обнажённой. Пламя разожжённого им камина мягко окрашивало её тело в персиковый цвет. Краснея, она взглянула на балдахин, потом на него, и он понял, что она хотела бы прикрыться, пока он будет раздеваться. Она стыдлива и скромна, его Элли.

И тут она удивила его.

— Думаю, теперь, моя очередь.

Нетерпеливые проворные пальчики мигом развязали шейный платок и расстегнули рубашку. Она заколебалась, когда дело дошло до бриджей, но потянулась и к ним. Даниэль сцепил зубы, стараясь сохранить самообладание, пока она возилась с пуговицами, сосредоточенно хмурясь, задевая руками его возбуждённый орган, и грудь её при этом мягко покачивалась.

Наконец расстегнула бриджи и спустила их вниз. И подняв глаза, впилась в него взглядом. Словно никогда прежде не видела голого мужчину, так её заворожило зрелище. А потом протянула руку и коснулась его, тут уж он не смог дальше держаться. Опрокинул на кровать, и без всякого изящества, которым мог бы гордиться, вошёл одним сильным движением. Она была жаркой, влажной и готовой. Элли выгнулась под ним, тело её стремилось ему навстречу, хотело быть ближе, приглашало… и пока его собственное тело, выйдя из повиновения, востребовало её, она, застыв, потрясённо уставилась на него, широко распахнув глаза.

— Даниэль, — задохнулась она. — Что происходит? — И тут она выгнулась под ним, и забилась в безудержных сладких судорогах.

— Отпусти себя, любовь моя, я здесь, с тобой, — прохрипел он, сам подступив к порогу освобождения.

— О, Даниэль, Даниэль, я люблю тебя.

И сокрушила его, посылая за грань благословенного забвения…

До сих пор ему ещё ни разу не довелось узнать ничего подобного. Даниэль с пытливой задумчивостью любовался на свою прекрасную взъерошенную новобрачную. Он-то решил, что будет тем, кто посвятит Элли в новый мир любовных страстей между мужчиной и женщиной. Но если он показал ей новый свет, то и она ввела его в новый мир, мир, о существовании которого он даже не подозревал. Мир, в котором делишь страсть с женщиной, которую обожаешь. Плотские наслаждения, осознал он, лишь слабые эфемерные мгновения в сравнении с тем, что произошло между ними. То мгновение, когда её настигло освобождение… впервые в её жизни…

Забудет ли он, сможет ли забыть когда-нибудь, как взглянул в её глаза, как она смотрела на него, выкрикивая, что любит его… как затрепетала от наслаждения, доводя его до беспамятства вместе с ней?

Словно всю свою жизнь он смотрел на плоскую картину и не знал, что есть настоящая жизнь, в новом измерении, которая ждёт по другую сторону холста. Или же всю свою жизнь пробовал разнообразные блюда и не знал, что есть на свете такая вещь, как соль…

Нет, не отыскать поэтических образов, чтобы описать, каково делить страсть с Элли. Даниэль знал только, что хотел прожить до глубокой старости так, чтобы любить её каждый день своей жизни.

Он наклонился и стал будить её поцелуями, улыбаясь, когда она потянулась с сонным наслаждением и приникла к нему, ещё не успев проснуться….

Поздним утром появился экипаж, чтобы забрать их в Ротбери. На дверце красовался герб. Элли удивлённо обратила взор к Даниэлю. Слишком уж великолепная карета для фермера.

Он усмехнулся.

— Она принадлежит вдовствующей виконтессе леди Ротбери, любовь моя. Когда я сказал ей, что привезу невесту, она настояла, чтобы я взял её экипаж.

— Должно быть, она очень добросердечная леди.

— Можешь, что угодно говорить, — согласился сухо Даниэль. — Только я со своей стороны приписал бы это привычке повелевать. Эта женщина портит мне жизнь с тех пор, как потеряла мужа и старшего сына.

— О, бедная леди. Должно быть, она одинока, Даниэль.

Он кивнул:

— Да, ей нечем заняться. Тем не менее, сейчас она со дня на день ждёт внучку, и я надеюсь, что дитя в будущем будет держать её от меня подальше. — Он подхватил узел с пожитками Элли и подмигнул: — Во всяком случае, не имея сейчас собственной повозки, я не стал бы смотреть в зубы дарёному коню.

— Я и не собиралась.

Элли задумчиво хмурилась, собирая свои вещи. Очевидно, Даниэля раздражала манера его работодательницы отдавать распоряжения. Элли надеялась сгладить между ними эти шероховатости.

Поскольку им всё равно грозило неизбежное выселение, Элли уже собрала вещи. Своих курочек она оставила Неду, раз уж Даниэль заявил, что их у него полным-полно, а больше забирать было нечего. За несколько минут их нехитрые пожитки разместили в карете, потом путешественники захватили Эми с сержантом и отправились на север.

Поездка в Ротбери была долгой, но отнюдь не утомительной. Дорогой они пели песни да играли в игры, которые затевала Эми. И обменивались тайными взглядами и прикосновениями, напоминающими Элли о волшебстве её чудесной брачной ночи и последующим за ней утренним пробуждением, и вызывающими в теле трепет, восхитительное ожидание грядущих ночей и пробуждений.

Элли вспоминала о том, как несколько недель назад заявила Даниэлю, что они уже «спали», когда и в помине не было никакого слияния, плоть к плоти. Она думала о выражении на его лице, когда она это сказала, смесь недоумения и внезапного озарения… такое снисходительное.