Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная

Во всей этой тягостной, печальной истории утешает лишь одно: Клеопатра так и не узнала о плачевной участи сына. Она закрыла глаза и ушла во тьму, будучи уверена, что он в безопасности. Исида уберегла ее, не омрачив суровое торжество перехода в иной мир материнским горем.

Где погребен Цезарион? Никто не знает. Мне бы хотелось верить, что он и Антилл покоятся рядом, где бы ни находились их могилы. Они утешают друг друга после трагического падения родителей. Оба они погибли, потому что были наследниками и таили в себе потенциальную угрозу, мириться с которой Октавиан не желал.

Устроив свои дела, Октавиан покинул Египет, увозя с собой агатовую чашу, свою победу и троих уцелевших детей Клеопатры. Ему не удалось заставить мать пройти в его триумфальном шествии, но детей он заполучил.

Мой долг еще не исполнен. Я полагал, что мои обязанности закончатся с отбытием римлян, но нет. Для тех, кто остается в живых, предел обязанностей не обозначен так четко, как для тех, кто предпочел смерть. Жизнь продолжается и предъявляет новые требования к нашей преданности и верности.

Долг памяти и простая человеческая порядочность заставили меня последовать за царскими детьми в Рим. Я проследил, пусть с отдаленного расстояния, за их судьбой. Похоже, я обречен служить царице и после ее ухода — гораздо дольше, чем мог себе представить, когда давал ей обещание.

Итак, я отправился в Рим. Я прибыл туда в разгар лета. Детей поселили у многострадальной Октавии, и мне случалось видеть их во время вечерних прогулок по Палатину. Они играли со своими единокровными родственниками, другими детьми Антония. Должен признать, выглядели они ухоженными и довольными. Октавия растила девятерых детей: не только своих, но и всех отпрысков ее мужа, рожденных Фульвией и привезенных из Египта. Подчас к этой разновозрастной компании — от девятнадцатилетней Марцеллы до шестилетнего Филадельфа — присоединялась и единственная дочь Октавиана Юлия.

Полагая, что так будет лучше, я не давал о себе знать, а лишь незаметно скользил по краям их жизни, подглядывая из-за ограды дома Октавии. Октавиан не спешил. Он возвращался долго, с продолжительными остановками, и лишь по прибытии, в марте, занялся подготовкой к триумфу. Точнее сказать, к триумфам, ибо их намечалось три, и праздновать предстояло три дня. Он остановил свой выбор на месяце, который римляне называли секстилием, — именно в этом месяце пала Александрия. Октавиан намеревался пройти в торжественном шествии по улицам Рима в тот же день, когда погребальная процессия царицы прошла по Александрии. Октавиан любил подобные символические соответствия.

В ожидании его возвращения город выдумывал новые почести для него и новые способы к нему подольститься. Сенат издал указ, объявляющий день рождения Антония проклятым днем и запрещающий называть кого бы то ни было сочетанием имен «Марк» и «Антоний». Это имя стерли со всех монументов и памятных таблиц, словно его никогда не существовало. А вот день падения Александрии был объявлен всеобщим праздником, причем жителям Александрии было особо предписано отмечать его как начало новой эры. Октавиана пожизненно наделили полномочиями трибуна, обязали граждан на всех пирах, публичных и частных, возглашать здравицы в его честь и пить за его здоровье.

Как раз тогда напомнил о себе уже подзабытый старина Планк: он измыслил для Гая Юлия Цезаря Октавиана Divi Filius новый титул — Август, то есть «возвеличенный богами». По существу, это было обожествление, но завуалированное, чтобы поменьше раздражать старую республиканскую знать: вроде бы и не явное, но возвеличивание. Октавиану новый титул понравился. Он присоединил его ко множеству почетных званий, сыпавшихся на его увенчанное лаврами чело, а со временем стал именоваться императором Цезарем Августом. Имена, доставшиеся ему от родителей, отошли на задний план и больше почти не упоминались.

Подобно Цезарю, он получил право назвать в свою честь месяц. Полагали, что Октавиан, как и Цезарь, выберет месяц своего рождения (сентябрь), но нет. Он предпочел секстилий — в память о своей величайшей победе. Этот месяц переименовали в август.

Таким образом, тринадцатого, четырнадцатого и пятнадцатого августа по улицам Рима предстояло пройти триумфальным процессиям императора Августа. Поговаривали, что своим великолепием они превзойдут даже триумфы Цезаря. Гораций и Вергилий не преминули сложить по этому поводу хвалебные вирши. Предполагалось, что празднества станут незабываемыми.

Постараюсь описать эти шествия по возможности кратко и просто — благо хронистов у Октавиана хватит и без меня. Я тоже никогда не забуду те дни, но по особым, личным причинам.

Самым скромным из трех было первое шествие, знаменовавшее собой победу над Иллирией. В процессии провели трех плененных вражеских вождей, пронесли отбитых у противника орлов, что были потеряны Габинием много лет назад, и транспаранты, возвещающие о победах в Паннонии и Далмации, а также над некоторыми германскими и кельтскими племенами. Весталки вышли за городские стены, чтобы встретить триумфальную колесницу и сопроводить ее в Рим, а позади колесницы вместе с солдатами шли сенаторы.

Второе шествие, посвященное победе при Актии, провели с большей пышностью. Правда, пленных римлян от участия в процессии избавили, а провели лишь выступивших на стороне Антония царьков и вождей, большая часть которых вообще не участвовала в битве — они пустились наутек еще до начала сражения. Вот так гениально переписывается история! Например, пришлось шагать бедным Адиаториксу Галатскому и Александру из Эмессы, которых и рядом с местом битвы не видели. Агриппа за свои достижения был удостоен почтенного голубого транспаранта: надпись провозглашала, что отныне в честь дня победы при Актии каждые четыре года будут устраиваться священные игры, соперничающие с Олимпийскими. Носовые украшения захваченных кораблей — от «четверок» до «десяток» — были водружены на платформу и выставлены на всеобщее обозрение на Форуме.

И вот наконец настал день александрийского триумфа — самого блистательного и грандиозного. В нем, как и раньше, участвовали весталки, сенаторы и солдаты, но они терялись на фоне великого множества поразительных трофеев. По Священной дороге провели тяжко ступавших гиппопотамов и носорогов, Форум буквально запрудили толпы пленников в экзотических нарядах, подводы с награбленным добром тяжело громыхали по камням. Я уже говорил, что себе лично Октавиан взял из дворца лишь агатовую чашу, но это не значит, что Рим не наложил руки на сокровища побежденной страны. Золота в город привезли столько, что это привело к немедленному падению ставок с двенадцати процентов до четырех. За трофеями везли аллегорическое изображение Нила с семью рукавами Дельты, а следом на платформах — статуи, похищенные из египетских храмов.