Алексаднр Дюма - Альбина

— Я с удовольствием замечаю, Эверард, что вы владеете даром красноречия, — сказал Максимилиан, — Но, — прибавил он со злою улыбкою, — я давно уже угадал результат вашей чудесной речи, именно, что эта милая девушка наставляла вас, и я благодарен ей за то как нельзя более; между тем взамен ее уроков вы, конечно, давали ей другие. Вы не невежда, так, но она… ужели она все еще невинное дитя?

Роземонда хотела говорить, но слова замерли на ее устах; она была неподвижна и бледна как статуя.

— Граф, — возразил Эверард, затрепетав от гнева, — долго вы забывали, что вы мой отец; теперь, в свою очередь, я могу забыть, что я ваш сын.

— Вам так кажется? — сказал Максимилиан, приняв важный и гордый тон, — это будет очень любопытно. Успокойтесь, молодой человек, я приказываю; ваш гнев скоро потухнет пред моим; не горячитесь, это будет благоразумнее. Позволь мне потолковать с твоею Дульсинеею, которая, несмотря па свое состояние, мне кажется, занимается тем же ремеслом, как и герцогиня Д…

— Боже мой! — вскричала Роземонда, упав на пол.

— Клянусь адом! — закричал Эверард, бросившись за своею шпагою, которая с вечера оставалась в углу комнаты.

Потом, обнажив свою шпагу до половины, он подошел к графу, но, остановившись в двух шагах, опустил ее в ножны.

— Вы дали мне жизнь, — сказал он, — теперь мы расплатились.

Максимилиан, со своей стороны, схватил ружье. Отец и сын вперили друг в друга сверкающие от ярости глаза.

— Я дал тебе жизнь, говоришь ты? Это ложь, я не дал тебе ничего, и ты не обязан мне ничем, презренный, Обнажи твою шпагу. Нас обоих душит гнев: нам надо освежиться чистым воздухом, идем. А, трус, ты отступаешь… Ну, так я не отступлю…

Максимилиан подошел к двери и позвал четырех слуг, которых привел вместе с собою.

— Возьмите эту девчонку, — сказал он, — и выбросьте за мои владения.

Робкие слуги не трогались с места.

— Скорее, трусы! — закричал Максимилиан, замахнувшись бичом.

Слуги хотели подойти к Роземонде, но Эверард остановил их своею шпагою.

— Граф, — сказал он, — объявляю вам, что я, Эверард фон Эппштейн, буду следовать за этой девушкой, куда она ни пойдет, волею или неволею, понимаете?

— Очень рад, — отвечал Максимилиан. — Делайте, что приказано вам, негодяи! — прибавил он, обратившись к слугам.

— Граф, — сказал Эверард, подняв свою шпагу над Роземондою, которая еще лежала без чувств, — скорее я убью ее на ваших глазах, чем позволю прикоснуться к ней, клянусь вам.

— Ну, попробуй, остра ли твоя шпага. А! Ты опять трусишь? Возьмите эту женщину, или я сам выброшу ее вон.

— Граф, — вскричал Эверард, — берегитесь, я стану защищать ее против всех.

— Даже против отца? — сказал граф, положив ружье на руку.

— Даже против палача моей матери, — закричал Эверард.

Максимилиан с бешенством схватился за курок ружья и выстрелил.

— Матушка, матушка! Сжалься над ним, — вскрикнул Эверард и упал на пол.

Граф вздрогнул; смертельный ужас выразился в его лице; ему казалось, что перед ним явились тени умерших Альбины и Конрада. В самом деле, Конрад, возвратившийся из чужбины, вошел в дом егермейстера в ту минуту, когда граф прицелился в своего сына; он схватил руку Максимилиана и спас его от нового преступления: Эверард получил только легкую рану. Через несколько минут граф опомнился и бросил дикий взор кругом себя; он был в той же комнате, но с ним остался один Конрад и более никого, только кровавое пятно, видневшееся на полу, напоминало страшную сцену.

— Где Эверард? — спросил Максимилиан дрожащим голосом.

— В другой комнате, успокойтесь, он ранен только в плечо, и то не опасно, — отвечал Конрад.

— А Роземонда?

— Она пришла в себя и теперь помогает Эверарду.

— Но кто вы? Ужели мой брат Конрад? Как вы попали сюда и что значит этот мундир французского офицера?

— Да, я был некогда Конрад фон Эппштейн, а теперь генерал французской армии. Я расскажу о себе после.

— Так это не мечта, не сон? Но она? она?

— О ком ты говоришь, Максимилиан?

— О ней; она стояла возле Эверарда и грозила мне.

— О ком ты говоришь? — повторил Конрад.

— О! Я узнал ее, — продолжал Максимилиан с каким-то ужасом, — какой суровый, неумолимый взгляд! Напрасно умолял ее Эверард; нет более пощады!

— Я не понимаю тебя, брат, — возразил Конрад. — Только что Эверард просил меня передать тебе, что он прощает тебя и будет молиться за тебя.

— К чему? — отвечал граф с глубоким унынием. — Она была здесь, повторяю тебе.

— Кто она?

— Альбина… Но пойдем отсюда, брат. Кровь требует мщения… Выйдем на свежий воздух, мне душно. Но быть может, мое дыхание так заразительно?.. На мне тяготеет проклятие…

— Не хочешь ли ты увидеть Эверарда, чтобы дать ему прощение за прощение?

— Нет, нет, я не хочу видеть никого; я не отец, я не человек, я не принадлежу уже земле, но обречен аду. Выйдем отсюда!

Максимилиан выбежал из дома Джонатана и неровными шагами пошел к замку; Конрад следовал за ним. Через несколько минут братья вошли в красную комнату, и Максимилиан запер за собою дверь.

— Теперь мы в безопасности, — сказал он, бросившись в кресло. — Я как будто пробудился от тяжкого сна, рассудок возвратился ко мне. Но прежде я бредил, или все это было на самом деле?

— К сожалению, так, — произнес Конрад.

— Но ты, ты не призрак, а?

— Моя жизнь какая-то тайна, но я еще жив, — отвечал Конрад. — Я пришел сюда, чтобы сдержать свое слово и увидеться с Эверардом и Джонатаном. Случай или, лучше, Провидение привело меня в ту минуту, когда я мог спасти тебя от преступления, и какого ужасного преступления, — сыноубийства.

— Возможно ли? Возможно ли это? — проговорил граф, как будто в бреду.

— Чтобы объяснить мое неожиданное появление, я расскажу тебе историю моей безвестной жизни. Сначала я требую от тебя честного слова сохранить мою тайну. Люди не поймут побуждений, которым я покорился в выборе своей судьбы, и могут оклеветать меня, осудить мои поступки, но я предаюсь суду одного Бога, который видит чистоту моих намерений.

Конрад равнодушно начал рассказ о своей несчастной, судьбе, но окончил его с горькими слезами. Максимилиан слушал с братским участием, его лицо мало-помалу прояснялось, он сделался спокойнее.

— Благодарю, Конрад, — сказал он, выслушав историю своего брата, — благодарю за твое братское доверие. Твой рассказ заключает в себе много удивительного, странного, но, слушая его, я вспоминал людей, которых я знаю, которые живут еще и дышат. А за несколько минут до этого я видел какие-то призраки. Конечно, я был расстроен; я говорил об Альбине, о привидениях, о мщении, не так ли?