Ньевес Идальго - Черный Ангел

Несколько секунд сапфировый взгляд девушки был бушующим озером. Она прикусила язык, чтобы сдержать готовый сорваться с губ ответ. В глубине души она понимала, что это решение было столь же неприятно отцу, но, верный своим принципам, он не изменил бы его. Держать дочь подальше от семьи на протяжении трех долгих лет, вероятно, будет болезненно для него, но эту боль он постарается скрывать. Келли подошла к отцу и, встав на цыпочки, поцеловала его в подбородок. Она злилась на отца, но любила его, и не хотела уезжать, расстроив его еще больше. Придав приветливое выражение своему лицу, Келли любезно промолвила:

— Я буду скучать по вам и постараюсь вести себя, как вы того ждете, папа. Возможно, вы решите вернуть меня домой раньше времени.

Колберт поперхнулся, да так и застыл столбом, услышав за спиной покашливания сына. Эта золотоволосая тигрица с большими, как полная луна, глазами добивалась того, чего хотела. Она только что ополчила все семейство против его решения. Теперь пройдет немало беспокойных дней, прежде чем все вернется на круги своя. Положив руку на плечо девушки, Колберт пробормотал:

— Я подумаю об этом. — Ему захотелось крепко-крепко обнять дочь, но он заставил себя проявить сдержанность.

После долгого прощания с матерью, утонув в потоках материнских слез, вызванных расставанием с дочерью и полным подчинением мужу, и выслушав последние наставления брата, Келли поднялась по сходням на “Красотку Оливию” и облокотилась на борт судна. Она замахала рукой в ответ на последние приветствия матери. Невыплаканные слезы застряли в горле девушки душившим ее комом, но вместе с тем, она чувствовала, как кровь в ее жилах с каждой секундой бежит все быстрее в предвкушении начала приключений.

Бриг, расправив паруса и упиваясь вольным ветром, мало-помалу отплывал все дальше от порта. До Келли доносились приказы капитана и беготня матросов, но она вслушивалась только в материнские напутствия. Они доносились до нее урывками, теряясь среди портовой суматохи и завываний ветра. Любимые ею люди оставались там, а она уезжала. Вскоре они превратились в крошечные, едва различимые, как легкий утренний туман, фигурки.

Зычный голос капитана вернул девушку к действительности, и она устало спустилась в свою каюту. Закрыв дверь, Келли прислонилась к ней и глубоко, всей грудью, вдохнула, стараясь набраться храбрости.

Каюта была тесной, и в ней находилось только все самое необходимое. Она казалась неудобной и унылой. Здесь, среди убогой кровати, такого же убогого стола и пары стульев, привинченных к полу, она проведет несколько недель. В маленькое окошко просочился слабенький луч света, последний родной лучик из Англии. И тут Келли разрыдалась.

Глава 2

Уэльва. Январь 1668 года

Мелкий моросящий дождь безбожно мочил сюртуки людей, ожидающих отплытия корабля на другой конец света. Несмотря на непогоду, на портовой пристани царило суматошное оживление. На галеоне “Нативидад”, держащем курс на Америку, заканчивались последние приготовления к отдаче швартовых. Стоя у борта судна, Мигель и Диего не выпускали из виду пришедших попрощаться с ними людей после того, как был оглашен приговор Трибунала — пожизненное изгнание из страны. Этот приговор пролился на семью де Торресов ушатом ледяной воды. Они ожидали чего-то другого, возможно, даже виселицы, но только не того, что унижало их, крадя честь и достоинство. И тем не менее, дон Алехандро с супругой благодарили небеса за подобный приговор. В Маракайбо у них были друзья, и едва узнав решение суда, они связались с доном Áльваро де Рекехо, прося его принять под свое покровительство двух молодых людей.

— По крайней мере, они не умрут, — утешал себя и жену дон Алехандро, — и когда-нибудь мы сможем встретиться с ними.

Диего думал точно так же, как родители и дядя, но у Мигеля было иное мнение. Изгнание из страны он считал наихудшим унижением и невыносимым позором. Он всей душой любил Испанию: каждую ее гору, каждую реку, каждый городок… Ее краски, запахи, людей. Пожизненное изгнание было для него хуже смерти.

Едва матросы убрали сходни, как братья услышали приказ капитана сниматься с якоря, и галеон начал медленно, но неуклонно удаляться от земли. Диего поднял руку, чтобы попрощаться с родителями и дядей. Он едва сдерживал готовые брызнуть из глаз слезы. Мигель не махал рукой на прощание — в угрюмом молчании он просто стоял у края борта. Он уже все сделал и все сказал перед тем как шагнуть на сходни и подняться на палубу корабля. Что ему теперь оставалось? Продлевать страдание и боль? Ощущая в горле горький ком, Мигель погладил младшего брата по плечу, дав себе слово заботиться о нем до самой смерти. Он не собирался возвращаться сюда, но поклялся, что когда-нибудь добьется возвращения Диего на родную землю, видевшую его рождение. Гнев и ярость туманили разум, не позволяя Мигелю ясно мыслить, но он решил, что никогда в жизни не ступит больше на испанскую землю. Испания отвернулась от них, и теперь они с братом всего лишь изгои, не имеющие ни родины, ни государя, а стало быть, какой с них спрос в дальнейшем.

Когда корабль отплыл так далеко, что силуэты родных стали неразличимы, Мигель велел брату спуститься в отведенную им каюту. Вытирая слезы обшлагом сюртука, Диего нетвердым шагом двинулся вперед.

Мигель в последний раз бросил взгляд в сторону земли. Все осталось позади: его дом, родные, друзья. Его жизнь. Пришло время столкнуться с неведомым, с новой жизнью вдали от всего, что было до сих пор знакомо. Мигель стиснул зубы и пошел вслед за братом в недра галеона с отчаянной уверенностью, что его жизнь в Маракайбо будет адом.

Маракайбо. 1668 год

Несмотря на дурные предчувствия, Мигель де Торрес ошибся в отношении своей жизни в Новом Свете.

Основанный в 1568 году под названием Сьюдад-Родриго в честь родного города испанца Алонсо Пачеко, Маракайбо расположился на западном берегу узкого морского пролива, соединявшего одноименное озеро с Венесуэлой. Он оказался довольно заурядным портовым городишком, поскольку песчаная отмель затрудняла проход из озера в море, и в нем насчитывалось не слишком много жителей, но, несмотря на это городок был довольно интересным и неоднородным. Львиную долю портового товарооборота составлял экспорт кофе, и Áльваро де Рекехо, приветливый рыжеватый толстячок, быстро приобщился к этому делу в силу своей врожденной жизнерадостности и хороших манер.

Его усадьба “Красавица Росита” процветала. Альваро де Рекехо назвал ее так в память о своей умершей жене, Росе де Рекехо. Ей не довелось ступить на американские земли — она умерла во время долгого плавания, обострившего ее скрытую болезнь, о которой он ничего не знал. Судя по тому, что владелец “Роситы” поведал Диего и Мигелю, поначалу ему было одиноко, помощи не было, он впал в уныние и заботился только о двухлетнем сынишке. Сейчас, пребывая на границе своего шестидесятилетия, он довольно здраво считал себя счастливым. Сын де Рекехо погиб в стычке с коренными жителями этих мест, но у него осталась внучка Карлота, чудесная девушка, которой совсем недавно исполнилось шестнадцать лет. Строптивой, кокетливой и дерзкой упрямице до некоторой степени удалось уменьшить отчаяние Мигеля и Диего.