Елена Арсеньева - Авантюра, которой не было (Наталья Лопухина)

– Слышали новые новости? – спросил он наконец охрипшим от злости голосом. – Наша-то красота напилась пьяная своего любимого аглицкого пива да повалила в Царское Село со всякими людьми непотребными. Где ж это видано, чтоб императрица так себя вела?!

– Императрица! – фыркнула Лопухина. – Ей и наследство не принадлежало, потому что она незаконнорожденная! Место ей в монастырском затворе, а она по балам скачет…

Воспоминания о бале вызвали новый прилив слез к глазам, однако Наталье Федоровне уже надоело их проливать – хотелось дать волю давно копившейся злости:

– Она веселится, а законный государь Иван Антонович[2] в крепости сидит. Что она сама, что придворные ее – все на один салтык, управители государственные нынешние все негодные, не то что прежние – Остерман и Левенвольде!

При этом имени у Лопухиной невольно стиснулось горло, однако Иван тотчас подхватил:

– Негодные все нынешние, ничего не скажешь, один только Лесток проворная каналья. Небось коли прослышал бы, что можно на трон Ивана Антоновича возвести, так сразу переметнулся бы к нему. А что ж? Коли ему и король прусский помогать станет, так наши за ружье не примутся, противиться не решатся! Ей с тремястами каналий ее Лейб-кампании[3] что сделать можно?!

Анна Гавриловна обеспокоенно поглядывала то на подругу, то на ее сына. Дочь бывшего канцлера Головкина, жена в первом браке хитрющего интригана петровского времени Ягужинского, Бестужева была вполне искушена в закулисной болтовне, сама слыла великой мастерицей в этой области, однако нынешний супруг ее, Михаил Петрович, был в чести у императрицы Елизаветы, брат его занимал должность вице-канцлера, и Анна Гавриловна полагала, что ей невместно бранить государыню, пусть даже та и впрямь вздорная баба.

Однако трудно было удержаться – тем паче что Анна Гавриловна и сама по духу своему принадлежала к той же партии, что и ее подруга. Это была партия приверженцев потомков царя Ивана V Алексеевича, брата Петра Великого. А Наталья Федоровна, кстати сказать, стояла к этой партии куда ближе, чем Бестужева!

Наталья Лопухина, в девичестве Балк, была еще ребенком пристроена к дочери Ивана Алексеевича, царевне Екатерине Иоанновне. Сам царь Петр не больно-то жаловал Модесту Балк, мать Натальи. Ведь до замужества фамилия Модесты (в России ее звали Матрёною, что вызывало в ней неутихающую злость на всех русских вообще и на государя Петра в частности) была Монс, она была родной сестрой небезызвестной Анны, которую государь некогда называл «сердечко мое», а потом дал ей бесповоротную отставку. Однако Петр Петром, а Екатерина Алексеевна (Марта Скавронская тож!) была с Модестою-Матреною весьма дружна и дочери ее оказывала такую протекцию, какую только могла.

Вот так и получилось, что гофмейстерина Матрена Балк и фрейлина Наталья Балк отъехали вместе с Екатериной Иоанновной в Мекленбург, когда та вышла за тамошнего герцога. Матрена сумела сделаться герцогине истинной подругою. Пользовалась любовью Екатерины Иоанновны и Наталья, хоть и была намного младше ее. Они были неразлучны и знали все тайны своей госпожи.

Порою в Мекленбург наезжал царь Петр, и тогда размеренный, скучноватый уклад жизни мигом ломался до неузнаваемости. Петр питал немалую страсть к своей племяннице и первым делом при встрече тащил ее в постель. Ходили даже слухи, будто малышка Елизавета-Екатерина-Кристина[4] вовсе не дочь герцога Мекленбургского Карла-Леопольда, а рождена Екатериной Иоанновной от своего дядюшки. Сие мнение, кстати сказать, разделял и сам герцог Карл-Леопольд. Однако это была полная чушь. Стоило только взглянуть на Лизхен, чтобы убедиться: она такая же белесая, бесцветная немка, что и папенька, ровно ничего от яркого, неистового Петра в ней и не ночевало.

В один из таких наездов Петр обратил внимание на Наталью. Он в эту пору вновь начал благоволить к ее матушке, поскольку в фавор к нему вошел брат Матрены Виллим Монс. И император задался целью непременно устроить брак Натальи. В женихи ей он выбрал Степана Васильевича Лопухина.

Вскоре после рождения Елизаветы-Екатерины-Кристины гофмейстерина и фрейлина Балк вернулись в Россию. Почти сразу сыграли свадьбу, и этот брак можно было считать для дочери немецких выскочек, пусть и жалованных императорской семьей, довольно выгодным. Ведь Степан принадлежал к старинной русской аристократии: он был в родстве с Евдокией Лопухиной, первой женой Петра, и хоть царица Евдокия ныне вековала по монастырям и находилась в суровой немилости, а все ж родовитость никуда не денешь! Конечно, можно было усмотреть довольно кривую усмешку судьбы в том, что родственник Евдокии берет в жены племянницу той женщины, которая сделала жизнь Евдокии невыносимой и отняла у нее мужа, однако искать какую-либо логику в действиях Петра было бессмысленно. А может быть, напротив, он как раз и упивался этой самой иронией судьбы.

Лет двадцать спустя после свадьбы Степан Васильевич уверял жену английского консула леди Рондо, что Петр принудил их с Натальей вступить в этот брак, что невеста ненавидела жениха, а он был к ней равнодушен, несмотря на ее красоту. Может статься, что и так, а впрочем, поначалу супруги вполне уживались. Степан Васильевич был человек легкий. Он ни в чем не стеснял жену и, когда она захотела остаться в лютеранском вероисповедании, не стал ей перечить.

Шло время, Наталья родила сына, затем дочь… Будущее виделось ей радужным, тем паче что матушка ее, Модеста-Матрена Балк, интриговала, чтобы Наталью взяла к себе фрейлиной императрица Екатерина, да и дядюшка Виллим не уставал радеть о своих… Однако не тут-то было!

В декабре 1719 года умер сын Петра и Екатерины – младенец Петр Петрович, которого император мечтал назначить своим наследником. Забрезжило, что сын Алексея Петровича (а ведь матерью покойного царевича была Евдокия Лопухина!), великий князь Петр Алексеевич, вполне может сделаться когда-нибудь государем. Тогда и настанет новое торжество забытой фамилии!

В предвкушении сего будущего торжества Степан Васильевич крепко выпил и в таком виде появился в Троицкой церкви на Петербургской стороне, где собрались придворные для встречи тела умершего царевича. Став у клироса, он ехидно ухмылялся, и ухмылка сия была замечена его приятелями, которые начали между собой вести такой разговор:

– Зря я с Лопухиным ссорился!

– А что так?

– Да, видать, его, Лопухина, свеча не угасла, будет ему время и впредь!

Эта досужая беседа была услышана недобрым ухом. Прижали приятелей к ногтю, выяснили, что под свечой имели в виду великого князя Петра Алексеевича, которому Лопухин сродник, вспомнили кривую усмешку Степана Васильевича, сыскали во всем этом, вместе взятом, государеву измену – и закатали Лопухина в ссылку в Архангельскую губернию, аж в Кольский острог. Вместе с семьей и детьми…