Лидия Джойс - Тени в ночи

 – Очень интересно, – ответила Ферн. – Медовый месяц в Брайтоне, возможно, и не такой модный, но я видела Париж, Ривьеру, все знаменитые города Италии, а ни разу не была в Брайтоне.

Она говорила то, о чем он уже знал, однако эти банальности служили ей знакомыми указателями в чужой, новой стране.

 – Поездка не будет долгой. – Что-то мелькнуло в непроницаемой глубине его зеленых глаз.

Искра насмешки? Или презрение? Может, он догадался, насколько она не уверена в себе? И все же он выглядел спокойным. Ферн пыталась найти опору в его уверенности. Пока он будет ею руководить, бояться ей нечего. В конце концов, предполагается, что жена следует за мужем. Если она не знает, что делать, это не ошибка в ее воспитании, а скорее часть плана. Как вьющаяся роза...

 – Да. Было бы мило уже приехать, – сказала она, подавляя зарождающееся негодование. Слова бессмысленные, зато безопасные.

Тут в дверь купе постучали, и вошел проводник, неся поднос, заполненный железнодорожным фарфором. Он выдвинул столик, поставил на него поднос, даже не покачнувшись, когда поезд дернулся и с пыхтением отошел от платформы. Спросив, не требуется ли им еще что-нибудь, и убедившись, что они пока довольны, проводник оставил их наедине.

Чай был для Ферн желанным напоминанием о вполне обычных делах в самый необычный день ее жизни. Руки у нее слегка дрожали, когда она выполняла привычный ритуал сервировки чая, без спроса добавив Колину два куска сахара и сливки.

Колин не чужой, говорила она себе. Их семьи знали друг друга в течение поколений. Он не мог быть чужим. Тогда почему ей не удается совместить образ рассудительного мальчика в коротких штанишках с человеком, сидящим напротив? Почему она не может избавиться от ощущения, что он лишь подобие джентльмена, что настоящий Колин, кем бы он ни был, скрывается очень глубоко за этими холодными глазами?

Колин поднял свою чашку в насмешливом приветствии, хотя ирония этого жеста не отразилась на выражении его лица.

 – Благодарю вас, миссис Редклифф.

Она заставила себя улыбнуться, решив принять его слова за нежное поддразнивание. Но внутри у нее все напряглось.

 – Пожалуйста, мистер Редклифф.

Колин ответил ей чуть заметной улыбкой, однако взгляд остался безразличным. Потом он быстро сунул руку в карман сюртука, достал лист бумаги, положив его рядом с чашкой на столе между ними. Ферн смотрела на склоненную голову мужа с ощущением, что ей нет места в его жизни. Она собралась заговорить... но ей нечего было сказать, поэтому она сделала очередной глоток. На глаза навернулись слезы, когда горячий чай обжег горло.

Колин отсутствующе взглянул на нее, и Ферн впервые увидела настоящую эмоцию на его обычно пустом лице: презрение. Рука, лежавшая на листе бумаги, вдруг сжалась в кулак, но через секунду так же быстро разжалась, и Ферн невольно прочла несколько строк: «8 июня. Гостиница Линкольна. Уважаемый мистер Редклифф...»

Сдернув лист со стола, Колин опять сложил его и сунул в карман.

 – Что это, дорогой? – сумела выговорить Ферн.

Она спросила не потому, что ей действительно хотелось об этом узнать, просто некая часть ее опасалась, что она и впрямь может исчезнуть, перестать существовать, если каким-то образом не проникнет в жизнь Колина.

 – Это деловое письмо, – отчетливо произнес он. – Вас это не касается. И больше не задавайте мне подобных вопросов.

Ферн слишком резко поставила чашку, и неглазурованное донышко оцарапало блюдце. Колин не ждал ее ответа и, сдвинув брови, уже смотрел в окно. Письмо явно испортило ему настроение. Она до сих пор не видела мужа в дурном расположении духа и почувствовала, как по спине пробежал холодок. Раньше она не обладала даром предвидения, но сейчас у нее возникло чувство, что письмо, которое он сунул в карман, имеет крайне важное значение для их будущего.

Когда они шли вдоль пляжа, Колин не сводил глаз с жены – своей жены, – следя, чтобы она не поскользнулась на круглой гальке в туфлях на высоких каблуках.

«Будь проклято это письмо, – с мрачной решимостью подумал он. И добавил: – Будь прокляты все письма». Его адвокат проявляет удивительную беспомощность в расследовании дел, касающихся Рексмер-Мэнора, которые, похоже, находятся в полнейшем беспорядке. Теперь мистер Барнс пытается убедить его, что ему лучше всего поговорить с отцом. Но в день совершеннолетия Колин стал владельцем старейшего поместья семьи, адвокат имел в своем распоряжении все документы, относящиеся к делу. Не было никаких оснований беспокоить виконта, если даже у Колина возникли подозрения насчет растраты и плохого управления. Судя по всему, дела в поместье требуют его личного внимания. Он до сих пор ни разу не был в Рексмере, а если учесть, с каким неудовольствием мать говорила об этом месте, он вообще не испытывал ни малейшего желания туда ехать. Но Колин знал свой долг, и он выполнит его, как всегда.

Ферн вдруг споткнулась о камень, и он ловко поддержал ее за локоть. Она почему-то отпрянула, но потом, овладев собой, опять шагнула к нему.

В поезде Ферн постоянно капризничала, и он уже с неудовольствием стал думать; что ошибся, выбрав ее в жены. Во время его короткого ухаживания она выглядела такой спокойной, нетребовательной, такой красивой, пухленькой, обыкновенной. Колин больше представлял ее не в своих объятиях, а сидящей во главе стола или у стены бального зала, и эта маленькая картина приносила ему удовлетворение. Но теперь... он уже не мог сказать, какая она.

«Нервничает, – успокоил он себя. – Просто нервничает».

По неуверенной просьбе Ферн они покинули обсаженную кустарником прогулочную аллею и подошли к воде. День оставался, каким и начался, жарким, почти безоблачным. Бледное июньское солнце обесцвечивало серую, желтоватую и коричневую гальку берега, растянувшегося перед ними, как пестрая лента между белым камнем набережной и морем. Вокруг бродили кучки туристов, вышедших перед ужином на прогулку.

 – Посмотрите, чайки! – вдруг воскликнула Ферн.

Множество птиц с резкими криками кружило в воздухе, десятки ходили по берегу между ногами и юбками прохожих, молниеносно подхватывая клювами остатки еды.

Колин с неприязнью взглянул на них.

 – Чайки есть и на Темзе, – напомнил он ей.

 – Да. Но там они грязные, закопченные, как голуби. Эти другие. Они почти благородные, если такое слово применимо к чайке.

Ферн повернулась к нему, и он увидел ее напряженное лицо, когда она произнесла свою маленькую речь, имитируя веселую болтовню.

По крайней мере она пытается. Смягчаясь, Колин посмотрел на кружащиеся против солнца крикливые силуэты.